вое дыхание отдавало кислятиной. Она казалась невероятно горячей и легкой. Как люди могли винить ее… в этом? Но они один за другим поворачивались, медленно приближаясь к нам с ненавистью на губах и нуждой обвинить кого-нибудь или что-нибудь. «Тролль…» «Ведьма…» Я потащил ее прочь между столами, однако нас оттеснили почти в угол, как вдруг сквозь разбитые окна донеслись крики. «Конюшни!» и «Вельграндмастер!», что-то в этом духе. Странные гильдейцы и гильдейки, будто сомнамбулы, моргнули, повернулись и отправились туда, сперва медленно выбираясь через пустые оконные рамы, а потом – по снегу, усеянному яркими тельцами попугайчиков.
Мы с Анной последовали их примеру. Все побежали, и морозный воздух наполнился отдаленным лаем злопсов, запахом дыма. Когда я оглянулся на Уолкот-хаус, он все еще был белым и нетронутым, но темные, глубокие провалы окон зияли, как глазницы черепа. Я побрел дальше, спотыкаясь. Анна шла позади все медленнее, пока не увязла в глубоком снегу, опершись на дерево. Волосы облепили ее лицо.
– С тобой все в порядке?
Она закашлялась и сперва покачала головой, потом кивнула.
– Ты иди.
Я колебался, но суматоха впереди, в лесу, нарастала. Гости столпились у конюшен. Что-то со свистом рассекло воздух. Над головой промелькнула тень. Мне на шею рухнул целый сугроб с какой-то ветки. Женщины кричали, люди вокруг указывали вверх. Тень снова заколыхалась, превращаясь в нечто гигантское и крылатое. Зеленый геральдический дракон восседал на верхушке рисклипы, которая от тяжелой ноши тряслась и раскачивалась. Зверь разинул пасть и каркнул, взмахнул крыльями и чуть приподнялся, затем снова опустился. Сперва показалось, что он единственная причина суеты и криков, но когда я попятился, то почувствовал, что вокруг опустевшей клетки собралась еще более возбужденная толпа.
Дверь была распахнута. Но кто-то был внутри, кто-то стоял на коленях в сернистой жиже. Это была Сэди: опустив голову, она баюкала то, что я сначала принял за длинный кусок мяса. Люди шептались и жестикулировали, прижимаясь к прутьям клетки. Многие мужчины плакали. Казалось, никто не понимает, что делать, и потому я вошел в клетку, спотыкаясь, направился к Сэди. Затем я понял: у того, что распростерлось у нее на коленях, было лицо. Он еще дышал.
– Ты мне не поможешь, Роберт? – Сэди гладила черный скальп, свисающий с обнаженного черепа вельграндмастера, и я отвел глаза. – Чтоб ты знал, это все моя вина.
– Вовсе нет. Это я виноват.
Ее пальцы пробежались по тому, что осталось от его глаз и носа. Она поцеловала его в разорванные губы.
– Мне так жаль, папочка, – пробормотала она. – Я была глупой эгоисткой. Все из-за какой-то дурацкой свадьбы. А теперь уже слишком поздно.
Я присел на корточки рядом с ней. Попытался заглянуть в глаза вельграндмастеру. Но там не на что было смотреть, а затем брызнула кровь, влажно хрустнули кости – и он умер. Я положил руку на плечо Сэди, однако она ее стряхнула и встала. Как многие заметят позже, она выглядела в своей окровавленной одежде собранной и грозной, стоя в драконьей клетке рядом с телом отца.
– Что ж… – Сэди вытерла руки о платье. – Он мертв. Всем следует вернуться в дом.
Гости, теперь уже совершенно безмолвные, начали расходиться.
– Где Анна?
– Осталась среди деревьев. Люди говорили…
– Я знаю, что они говорили, Робби. Она же не может здесь оставаться? И ты не можешь. Уверен, что с ней все в порядке?
Мы отыскали Анну, которая сидела на корточках у того же дерева, обняв руками колени.
– Смотрите… – Она улыбнулась и указала на что-то. Мы увидели, как дракон, посильнее взмахнув крыльями, оторвался от рисклипы, поднялся, развернулся и уменьшился в размерах, улетая на север.
Я наклонился к Анне и приподнял ее. Она не помогала и не сопротивлялась.
– Я бы отдала вам дурацкую машину, – сказала Сэди, – только вы далеко не уедете.
– Мы могли бы пойти пешком.
Она покачала головой.
В конюшнях царили безлюдье и покой, когда Сэди повела нас в тот же двор, где мы вчера – в Прошлом веке – фотографировались. Открыла дверь в стойло Звездного Всполоха. Единорог вышел – такой огромный и красивый, словно его мышцы были пропитаны светом. Она обняла его за мощную шею.
– У меня нет для него сбруи и прочего. Я катаюсь просто так, но тебя он знает, Анна. Справишься?
Анна, которая когда-то могла справиться с чем угодно и стать кем угодно, стояла и молчала.
– Ты не можешь так поступить, – сказал я.
– Почему бы и нет? – Сэди запустила пальцы в густую черную гриву зверя. Он ткнулся в хозяйку носом. – Разве ты не слышишь злопсов? Как долго, по-твоему, Всполох продержится здесь? Предпочитаю, чтобы он просто ушел и забрал с собой мою Анну, пока я не передумала.
Она открыла соседнее стойло, и рыжеватый единорог, который был ее подарком вельмастеру Порретту, заржал и выскочил.
– Какой славный. Он был бы здесь бесполезен – при любом раскладе, даже если бы я вышла замуж. Уж лучше ты его забирай, Робби. – Ступая между двумя огромными единорогами, Сэди подвела их к каменной подножке для тех, кто намеревался покататься верхом. – Ну же…
Я держал зверя за гриву, а Сэди приостановилась и молча обняла Анну, затем помогла ей забраться на спину зверя. Настала моя очередь. Там, наверху, казалось до нелепости высоко, но, по крайней мере, спина у единорога была широкая. Сэди взглянула на нас – или, скорее, пристально посмотрела на Анну.
– Куда ты пойдешь?
Анна покачала головой.
– Не знаю.
– Нам нужно вернуться в Лондон, – сказал я, покачиваясь и вцепившись в гриву единорога. – Сомневаюсь, что поезда ходят. А как насчет тебя, Сэди?
– Чего ты от меня ждешь? Останусь здесь. Я в долгу перед этим домом, моим отцом и бедной матерью, гильдией…
– Теперь все изменится.
Сэди не потрудилась ответить.
– Если надо, чтобы единорог пошел быстрее, бейте пятками, медленнее – тяните за гриву. Слева или справа – без разницы, но не так усердно, как ты это сейчас делаешь, Робби… относись к ним с уважением и прежде всего заботься об Анне. В противном случае я приду за тобой. И возьми это… – Она сунула мне в руку несколько скомканных банкнот. – Тебе понадобятся деньги, если они еще чего-нибудь стоят.
Я посмотрел на Анну.
– Готова?
Она кивнула.
Я уже собирался тронуться, как вдруг Сэди потянула единорога обратно.
– Моя шептемма, – сказала она. – Она мне нужна, чтобы защитить дом.
В моем кармане что-то всколыхнулось: свет, утраченная музыка, бесконечные танцы. Я не без внутреннего сопротивления бросил ей штуковину, которая излучала дивотьму. Сэди поймала. Хлопнула зверей по заду, и мы покинули конюшню рысью.
– Поезжайте к главным воротам! Сверните на Марин-драйв!
Когда я оглянулся, Сэди уже скрылась из виду. Она была права насчет этих удивительных созданий; они оказались весьма неглупыми. Почувствовав мою неопытность и усталость Анны, перешли на плавный аллюр по заснеженным утренним садам, покачивая рогатыми головами, и мы ощущали их теплый запах, дыхание, а снежная корка хрустела под тяжелыми копытами.
VII
Марин-драйв опустела, и во всем городке Солтфлитби самым громким звуком был плеск прилива у опор пирса. Магазины на главной улице, которые летом выставили бы наружу вертушки с карамельками, открытками, книжными новинками, а также ведерками и лопатками, были закрыты и заколочены. Впрочем, они наверняка так выглядели каждую зиму. Изменился ли мир? Наступил ли Новый век? Так или иначе, я замерз, у Анны посинели губы, она тряслась, нам нужна была одежда потеплее. Я отыскал лавку, над которой болтались золотые ножницы Гильдии галантерейщиков, неуклюже спешился и изо всех сил колотил в дверь, пока за стеклом не появилось мужское лицо, сонное и настороженное.
– Знаете, который час? – Отодвигая засовы, галантерейщик задавал успокаивающе простые вопросы. Потом взглянул на Анну и наших скакунов. – На вашем месте я бы здесь надолго не задерживался… вы знаете, как обстоят дела.
– А как они обстоят?
Но галантерейщик уже поплелся к вешалкам в глубине магазина. Он подыскал Анне брюки для верховой езды, а нам обоим – плащи, теплые кофты, и ботинки. Уставился на одну из двадцатифунтовых банкнот Сэди.
– Что-нибудь другое есть?
– Сдачи не надо.
– Да что вы говорите… – Он рассмеялся. – Ладно, возьму. Может, вставлю эту дрянь в рамку и буду детям показывать…
Когда мы выезжали из города, я обратил внимание на черные телеграфы – не дивотемные, а просто мертвые.
Солнце скрылось из виду. Сгустился плотный белый туман. Единороги, сотворенные для быстрой и недолгой погони, неуклюже плелись. Мои бедра покрылись ссадинами, спина и ягодицы болели, а Анна то и дело падала на шею Звездному Всполоху.
Через темную живую изгородь на дорогу выскочил мальчик. Единороги вздрогнули, но слишком устали, чтобы встать на дыбы.
– Вы его видели? Видели?
– Кого?
– Дракона! Вон там, на поле.
С сияющими от изумления очами он указал направление. Но я увидел лишь туман.
В первую ночь путешествия в Лондон мы остановились у кузнеца, подковывающего лошадей, неподалеку от Норт-Даунс. Конюх покачал головой, увидев состояние наших скакунов. Что нужно, так это седла. Подпругу бы подогнать, и все дела. Нет-нет, никаких денег – теперь ими осталось разве что зад подтирать. И можно бесплатно переночевать на сеновале. Той ночью, не столько засыпая, сколько теряя сознание от усталости, я совершенно точно почувствовал запах дыма и услышал крики, вопли. Единороги и другие животные в конюшне под нами вели себя беспокойно. Я придвинулся ближе к Анне, но она оказалась зыбкой и тихой, почти неосязаемой. А потом я тоже исчез, канул во темноту, хотя по-прежнему слышал внизу негромкое тревожное ржание, взволнованное пыхтение, скрежет пилы; в конце концов, проснувшись, обнаружил, что мы с Анной покрыты пылью и инеем.
Внизу, в грязном дворе, наши скакуны уже были оседланы. Звездный Всполох пытался укусить за руку конюха, который его держал, и на боках единорога вздулись волдыри. Судя по всему, конюхи попытали счастья с уздечками, но звери их не приняли. Гнедой подарок вельмастеру Порретту дрожал и исходил паром, как будто уже проскакал дюжину миль по бездорожью. На лбу у него истекал кровью обрубок.