– Вы выглядите уставшими. Могу я предложить вам чаю?
– Мисси…
Но подменыш, действуя с неторопливой уверенностью, заставила нас сесть и подождать, пока она прогреет примус и наполнит котелок. Снаружи доносились крики и звон стекла, и все-таки мистрис Саммертон полностью завладела нашим вниманием; мы с Анной оказались в ловушке в ее домике.
– Итак, Лондон изменился? Он похож на место, о котором вы мечтали, м-м? Все плохие гильдейцы исчезли или стали хорошими?
Она протянула мне чашку с блюдцем, придерживая то и другое большим пальцем, похожим на ванильный стручок. Наблюдая, как она садится в низкое кресло у темного, потухшего примуса, я подумал, что ей не нужен огонь – она излучала жар в той же степени, в какой Анна теперь излучала холод. Из окна струился белый зимний свет, в нем плясали частицы пыли и инея, на полках над головой мистрис Саммертон поблескивали шеренги старых консервных банок. В сумерках это место чем-то напоминало комнату в Редхаусе, куда она привела меня и мою мать при нашей первой встрече. «А ты, конечно, Роберт… С минуты на минуту появится Аннализа…»
Мистрис Саммертон раскурила трубку и выпустила из ноздрей струи дыма.
– Пассингтон мертв? На самом деле очень жаль, хотя, полагаю, мы все не вечны. Он многое вам рассказал?
Дым оседал слоями. Снаружи раздался громкий треск. Маленький домик тряхнуло. Она опять затянулась, и остаток табака в трубке вспыхнул.
– Мисси? – Анна подалась вперед. Луч света упал на ее лицо. – Ты о чем?
– Во всей Англии заканчивается эфир – ты, Роберт, еще как следует не осознал этот простой факт? Гильдии высосали из земли все до последней капли. Он заканчивался уже в те времена, когда я родилась. И все-таки в той мрачной оксфордской тюрьме, которую вы решили посетить, я мечтала. Мечтала о мире, который будет несравнимо могущественнее и мудрее… – Мерцающий свет угасал, в комнате темнело. Солнце садилось. – Однако вместо этого я прожила жизнь, исполненную обязательств. Жизнь, в которой был только тяжкий труд. Эфир сделал меня такой, какая я есть, эфир меня уничтожил – не в силу факта своего существования, а потому что его было мало! Схемы и чертежи чулочных машин, на починку которых мне приходилось тратить свое драгоценное время. Приборы, которые не желали работать. Бестолковые декоративные растения. Неуклюжие гильдейские заклинания. Вот такое наследие эфира! Вот такую жизнь я прожила! Потом, когда я начала уставать, когда я выгорела и силы мои истощились, меня наконец-то привезли в Редхаус, где тарахтел умирающий двигатель, добывая вещество. Разумеется, там жили такие же тупицы, как везде, но они оказались еще и необыкновенно доверчивыми. Ты, Роберт, знаешь эфирщиков. Взять хотя бы отца Анны. Итак, когда двигатели начали ломаться и перегреваться, когда добыча упала – что ж, они должны были перепробовать все возможное… – Она выдержала паузу. – А потом эти чокнутые оптимисты обратились ко мне. Их двигатели работали на последнем издыхании – но, по сути, они просили меня как-то обратить вспять процесс истощения эфира! По правде говоря, я им солгала, потому что мне было удобно под прикрытием возни с их машинами создавать собственные заклинания. И эта симпатичная деревня с прекрасным особняком, который уже тогда нуждался в новой крыше, эти коттеджи у реки – подумаешь, двигатели стучат и скрипят. Ко мне относились почти уважительно. Эти люди, они были почти добры со мной, а это лучшее, что человечество может предложить существам моего вида. Ну, разумеется, они все равно называли меня троллихой…
Скрипнул стул. В трубке булькнуло. Свет зимнего заката облачил ее в темную мантию.
– Ты всегда запрещала мне употреблять это слово, Мисси.
– А разве есть другие слова? Подменыш – эльф, гоблин, фея или ведьма? И все же у тебя в жизни все сложилось удачно – не так ли, моя гордая, моя дорогостоящая Аннализа? Ты, вероятно, этих слов и не слыхала, разве что в шутку. В тебя не плевали сквозь прутья клетки, не шептались за твоей спиной, и ты не знаешь, каково это – слышать проклятия со всех сторон, пока тебя ведут по проходу между станками в цехе, будто ручную мартышку. Я ненавижу это слово лишь потому, что оно истертое, бесполезное, пропитавшееся злобой. Но самое ужасное в том, что оно отражает нашу суть. Мы уроды, все без исключения – от раздувшихся монстров из Сент-Блейтса до тебя, Аннализа. Мир любви, жизни и счастья у нас отняли, не дав ни единого шанса понять, что он собой представляет. Это не наш Век, Аннализа, и следующий тоже не будет нашим. Выгляни наружу. Прислушайся. Все, что я чувствовала в последние дни, когда ехала из Лондона через реку, – смрад дерьма и дыма…
«Дерьма и дыма…» Даже сейчас у голоса мистрис Саммертон было эхо, и ее слова звучали веско.
– Все меняется, но становится хуже, а не лучше. Вот вам и мудрость Веков, Роберт и бесценная моя Анна. Я должна была понять это давным-давно. Возможно, тогда я бы ни за что на свете не задумала и не воплотила в жизнь то заклинание.
– О чем ты, Мисси? Какое еще заклинание?..
Но я понял.
– Халцедон.
– Браво, Роберт! Возможно, ты все-таки не бесталанный. Да, в Редхаусе был халцедон, который гильдейцы купили на последние деньги. И они доверили его мне, поскольку думали, что я могу спасти их деревню от гибели, хотя к тому времени колокольня уже побелела, а простыни на кроватях покрылись инеем. Я, конечно, не могла – но вложила в камень все до последней крупицы, все, что добыли двигатели, содрогающиеся от предсмертных конвульсий. Я знала, что мое творение совершенно и способно изменить наш прогнивший мир, пусть и ценой гибели отдельно взятой деревни…
Анна молчала, но ее лицо блестело. Последние лучи солнца, выпутавшись из розовых кустов снаружи, проникли сквозь окно и заблудились в лабиринте слез на щеках.
– И там, в Редхаусе, ко мне явился… он. Неторопливый, как вода в запруде, как смена времен года. Он был словно предчувствие, предзнаменование. Иногда стоял рядом со мной и нашептывал инструкции – да, в такие моменты его близость была весьма ощутимой. Он подсказал, каким должно быть заклинание, пусть даже я понятия не имела, с кем имею дело и что творю, – я лишь знала, что происходящее выходит за рамки воображения тупых деревенщин. Я видела свет. Временами, вглядываясь в свой камень, я думала, что в нем заключена сама суть того, чего меня лишили в тюрьме…
Мистрис Саммертон горько усмехнулась.
– Настал день, когда водяное колесо наконец-то остановилось, и великие гильдии забрали мой халцедон, а я почему-то не воспротивилась. Редхаус опустел, умер и побелел, а я во многих отношениях чувствовала присутствие камня, хотя и знала, что он хранится в помеченном ящике где-то на отдаленном складе. Про мою скромную персону все забыли – тролльщики наконец-то перестали меня замечать, и это тоже было частью заклинания. Камень продолжал со мной говорить, и я знала, что в нужный момент он заговорит и с другими. Те мелочи, что случились со мной на протяжении долгих лет бесплодного ожидания – визиты твоей матери, Роберт, когда она была еще малышкой, – все они были фрагментами того же колоссального, непостижимого заклинания.
Однажды я услышала, что в Брейсбридж прибыл гильдейский сановник, некто Пассингтон, и как будто бесплотный голос прошептал, что камень вернулся – я поняла, что близится нечто странное, волшебное. Завела привычку шнырять по городским окраинам. Однажды даже видела молодого вельграндмастера, который стоял в сумерках у сарсенов – его прекрасный черный плащ был очень похож на твой, Роберт. Я даже подумала, что он и есть та загадочная сущность, которая некогда меня наставляла, но приблизилась и поняла: это всего-навсего обычный человек, такой же слуга камня, как я сама. И я ощутила момент остановки тех двигателей, как остановку собственного сердца. Я думала… ну, я была слишком стара, чтобы вообразить, как рощи мгновенно просветлеют, солнце начнет плясать, тучи рассеются. Но должно было случиться что-нибудь – хоть что-нибудь! – и я ждала весь долгий день, пока не увидел двух женщин, ковыляющих по тропинке к моему полуразрушенному дому. Это была твоя умирающая мать, Анна. Халцедон пронзил ее своими чарами, и она превращалась в ледяную статую прямо на ходу, и твоя мать, Роберт, ее сопровождала… а твой отец, Анна, уже осознал свой крах и ушел. Итак, Кейт Дерри была беременна. И я сообразила, пока мы вели бессмысленный разговор о том, как за ней ухаживать, что заклинание подарило мне не Кейт, а тебя…
Ты появилась на свет, Анна, примерно через сменницу, когда твоя мать испустила дух. Я заглянула в твои глаза и мысли, Анна, и увидела, что заклинание наконец-то воплотилось. Ты как будто явилась из древней сказки: безупречное человеческое дитя и подменыш одновременно. Угасающий эфир сотворил тебя, а я и другие слуги ему помогли. Ты была изумительной, Анна! О да, изумительной. Я любила тебя, как люблю сейчас. Я бы отдала что угодно, сделала что угодно, лишь бы ты жила той жизнью, которую у меня отняли. Я стала ухаживать за тобой, Анна, как за цветком. Я вырастила тебя, дарила любовь, была такой щедрой… я все растратила, моя Аннализа, но сомневаюсь, что ты задумалась об этом хоть разок. Я надеялась, что за мою веру и надежду ты отплатишь взаимностью.
– Надежда! Любовь! Мисси, ты словно обсуждаешь контракт.
– Разве я не позволила тебе жить так, как ты хотела? Разве я не поверила, что заклинание само знает, когда ему надлежит сработать? Я потратила все свои деньги ради твоего удобства… я даже вернулась в этот жуткий город, прямиком к тролльщикам в лапы, и все ради тебя, Аннализа! Так что не говори мне о надежде, контрактах, долге и любви. Я сделала для тебя все, что могла, и даже больше. Но, возможно, я ошиблась. Взгляни-ка, куда это нас завело, м-м? Послушай, как они орут. Несмотря на то, что это место в руинах, они все равно хотят его уничтожить. И вот я смотрю на тебя сейчас, Аннализа. Ты как тот камень, как твоя бедная матушка – полностью истощена. Ради чего все это было, а? Только ради политики, ради наступления Нового века?