и приятно. Сейчас костлявая рука страха сжимала мое сердце. На какой-то миг страх чуть ослабил хватку, и мне показалось, что многое можно вернуть. Есть я и Коля. Если он меня простит, то у нас еще могут быть…
Я расплакалась. Слезы опустошили и успокоили. Пожилой водитель автобуса, в третий раз заметивший девушку на одной и той же остановке, вышел и завел меня в салон. Денег он не взял, и вскоре я оказалась около пятиэтажки, из которой в далекой-предалекой прошлой жизни вышла в последний раз с малышом. Наступил вечер. Я смотрела в немые окна. В нашей комнате горел свет, и мне показалось, что Коля, как обычно, вернулся с работы и ждет меня.
Я поднялась по лестничной клетке с вывернутыми лампочками и дрожащей рукой надавила на звонок. Дверь открыла свекровь.
— Убийца! Нехристь! Как ты смеешь сюда являться?! Будь ты проклята!
Слова разъяренной женщины согнали меня вниз. Я оказалась на грязной скамейке рядом со сломанными качелями и разбитой песочницей. Привычное видение истязало меня. Перед моим взором стояла коляска, а в ушах звучал плач маленького человечка. Я укачивала его, но плач не затихал.
— Так вот ты где.
Неожиданный возглас вернул меня к действительности. Я увидела тугую фигурку с высокой грудью и узнала эффектную Ленку Баринову. Ту самую Ленку-предательницу, с кем кувыркался в постели любимый муж. Лучшую подругу, змею подколодную, из-за которой мой Мир Рухнул.
Я вскочила.
— Но-но! Без рук! — предупредила Лена, увидев закипающий гнев в моих глазах. — Я ни при чем, подруга! Это был другой мужчина, ты обозналась.
— Ты врешь!
— Нет, я не вру. Могу с ним познакомить, он подтвердит.
— Я видела!
— Не знаю, что ты видела. Фигуры у них похожи, это верно. Только подумай, на кой мне сдался твой Коля? Мне нужен мужик перспективный, неженатый. Вот! — Она гордо продемонстрировала обручальное кольцо на безымянном пальце. — Я уже замужем.
— Это был… не мой Коля?
— Да ты что! Нет, конечно!
— Не верю.
— Мне ты не веришь, а стервозе Ирке Жарковой, которая наплела небылиц, поверила! Мой муж прижал ее, и она раскололась. Да спроси хоть нашу Марь-Андревну, она знает, кто к кому шастал!
Я неожиданно поняла, что подруга говорит правду. В тот день я видела только спину, глаза застилали слезы, меня настроили, что в комнате будет Николай, и я заранее уверилась в этом. Но если с Леной был другой, если я поверила в обман…
Земля зашаталась. Я рухнула на скамейку.
— Как же так… Зачем же я…
— Забудь! Что было, то было.
— Ведь всё могло быть иначе. А теперь, весь этот ужас… Я своими руками…
— Надо жить дальше, Света! — тормошила меня Лена.
— Почему ты молчала? Почему не сказала?! — неожиданно обозлилась я.
— Когда?! Когда ты вошла в комнату? Устроила бы скандал, и всё прояснилось. Я не видела тебя! Не видела! И про Ирку Жаркову я ничего не знала. Мне недавно донесли, как она по пьяни о тебе болтала. Я попросила мужа разобраться. Он у меня крутой. Разобрался. Жаркова любила твоего Колю и завидовала тебе страшно. Считала, что ты увела у нее жениха, и хотела вернуть его любой ценой. Любой, понимаешь! Она разнюхала, что я по субботам с парнем встречаюсь, а когда увидела машину твоего мужа у общаги, решила тебя позлить. Только позлить! А получилось… вон оно как.
— Но Коля… Он сказал, что перевозит мебель, а сам…
— Его ребята уговорили пивка попить, застыдили, что друзей старых забыл, стал подкаблучником. Мужикам надо оставлять видимость свободы.
— Я должна с ним поговорить. Свекровь меня на порог не пускает. Поможешь?
Лена посмотрела на меня округлившимися глазами.
— Ты что, ничего не знаешь? — Она присела рядом. — Я думала, ты в курсе.
— О чем?
— Ох, Света… Я закурю.
Она долго возилась с сигаретой, мне пришлось ее торопить.
— Лена, говори.
— Твой Коля погиб. Еще в прошлом году. Он ушел в армию по контракту, а это — горячая точка. Говорят, совсем себя не берег, кого-то спас, а сам…
Мое сердце стиснула невыносимая боль, в глазах помутнело. Рухнувший Мир и не думал восстанавливаться, погребая под корявыми обломками любой лучик надежды. Нет сына, нет мужа, вместо счастливой и наивной Светы Демьяновой — пустая оболочка.
— Я убийца. Сначала сына, потом мужа… Я убийца!
Плечи сотрясались от рыданий. Лена обняла меня.
— Помнишь, как ты рассказывала, что за тобой на белом лимузине обязательно примчатся папа и мама. Они привезут мороженое и много игрушек. Я верила и завидовала. А потом, помнишь, как за Маринкой Цветковой приехала мама? На автобусе, без лимузина и без игрушек. Она приехала прямо из колонии, одетая в черную телогрейку и серый платок. Была зима, а у нее не было перчаток. Она приезжала два месяца и каждый раз отогревала руки, прежде чем обнять Маринку. Потом она оформила бумаги, и ей разрешили забрать дочь. Мы рыдали с тобой у окна, а когда Маринка обернулась — счастливая, в новой шапочке, ярких варежках, с куклой Барби в руках, — ты убежала и выла в подушку, чтобы никто не слышал… Перчаток у ее мамы так и не было. А про белый лимузин мы больше не мечтали.
Мы сидели, обнявшись, около сломанной детской площадки. По щекам катились горючие слезы. Две повзрослевшие девочки, научившиеся беззвучно плакать.
— Хорош ныть, Свет. Поехали со мной. Ночь уже, — решительно заявила Лена Баринова. Она и в детстве всегда первой вытирала слезы. — В общаге вместо тебя другую девчонку поселили, но я сейчас квартирку с мужем снимаю. Ты на моем месте пока поживи, а потом что-нибудь придумаем.
— Я не знаю, зачем мне жить.
— Хватит! Один раз ты уже испытала судьбу. Ты выжила там, где все погибали. Считай, с того света вернулась. Воскресла.
— Для чего?
Лена задумалась и серьезно ответила:
— Раз Бог тебя спас, значит, ты еще нужна на этом свете.
Ночевать в общежитии мне довелось всего одну ночь. Я лежала на той самой кровати, где видела схлестнувшиеся тела мужчины и женщины, и долго не могла уснуть. Сознание рисовало бесстыдную сцену: вот Ленка, а на ней… Теперь отчетливо вспоминалось, что я не разглядела лица мужчины. Неужели, ведомая клеветой, я потеряла разум?
А потом вспомнилась куртка мужа на пороге комнаты. Как она там оказалась? Или это была галлюцинация? Отчаяние и горечь сомнения раз за разом накрывали меня. Почему я не погибла в тот день! Для чего я воскресла?
На следующее утро ноги сами собой привели меня на роковой обрыв реки Валяпы. Я смотрела на камни под быстрой водой, куда безрассудно бросилась с маленьким сынишкой. Вытащили меня оттуда уже одну. Сейчас, спустя год и три месяца, я не могла представить, как решилась на этот безумный шаг. Тогда весеннее половодье и счастливый случай спасли мне жизнь. Но зачем?
Сзади раздался пьяный женский смех.
— Потянуло на воспоминания? Я знала, что тебя здесь увижу. — Ирка Жаркова глотнула алкогольный коктейль из яркой банки, мазнула рукой по мокрому подбородку и усмехнулась: — Значит, тебя выпустили, ты уже не сумасшедшая. Просто дура набитая. Безмозглая курица! Идиотка!
Я чувствовала, как в груди закипает гнев. Он согревал и освобождал от боли. Гнев фокусировался на цели. Вот та, которая оговорила моего мужа. Вот та, которая привезла меня к общежитию. Вот та, из-за которой Мир Рухнул.
— Мне рассказали, как ты прыгнула. Стояла, мялась, сжимала сосунка и не знала, что мы пошутили.
— Что? Пошутили?!
— Конечно! А ты поверила. Идиотка!
Я вспомнила тот день и голос, который шел словно из ниоткуда: «Он бросил тебя! Ты ему не нужна!» Слова кромсали разбитое сердце и толкали, толкали…
— Зачем ты выплыла? Сама осталась жива, а Кольку сгубила. Из-за тебя он погиб! — Смятая банка полетела в меня и ударила по ногам. Жаркова наступала. — Я сделала себе грудь. Посмотри! Не чета твоим прыщам. Со мной каждый хочет переспать. Только Коля их не увидел, не успел. И всё из-за тебя! Из-за тебя, чтоб ты сдохла!
Она вцепилась в мое платье и толкнула. Я пошатнулась, из-под ног в реку полетели камешки. Жаркова брызгала слюной и наседала, она хотела сбросить меня с обрыва. Я сопротивлялась. В какой-то момент мы обе упали, и я почувствовала, как рвется мое платье. Я оказалась на краю, а Ирка висела над обрывом, цепляясь за мою одежду. Я упиралась в каменный выступ и видела ее глаза. Они были рядом, на расстоянии вытянутой руки. За секунду пьяная злость в расширенных глазищах Жарковой трансформировалась в животный страх, и, к моему удивлению, в них проступило человеческое страдание.
— Я тоже его любила, — затараторила Ирка, — любила все эти годы, любила по-своему. Он мой первый мужчина. Самый первый. Я тоже хотела счастья!
Я неожиданно увидела пред собой не злую соперницу, а обиженную жизнью девушку, которая не смогла смириться с потерей жениха, запуталась, и убедила себя, что во всем виновата ее маленькая грудь.
— Держись, я тебя вытащу, — пообещала я. — Обопрись ногами.
Ирка висела на моей одежде. Ее ноги елозили по гладкому откосу. Я уперлась левой рукой, освободила правую и протянулась вниз. Действовать предстояло осторожно, чтобы не свалиться самой. Две пары глаз с надеждой смотрели, как мои пальцы приближаются к запястью, судорожно вцепившемуся в лоскут летнего платья. Еще усилие — и я хватаю воздух.
Ткань рвется, и сжатые пальцы Жарковой с вырванным клоком одежды устремляются вслед за пухлыми губами, искусственной грудью и завистливым, но любящим сердцем.
— Это кара!.. — кричит Ирка.
Я почти не разбираю ее слов. Брызги воды, удар о подводный валун, и безжизненное тело уносит быстрый поток.
Спустя два часа в общежитии меня задержали. Среди оперативников был Барсуков, но тогда я его не запомнила. Он изъял мое порванное платье, защелкнул наручники и вытолкнул в коридор. Меня вели по лестнице, а заводские бабы не скрывали злорадства. Их радовало избавление от соседства с безумной детоубийцей.
На следующее утро я сидела в допросной комнате перед следователем Романом Мосягиным. Человеком с лицом-ширмой.