— Откуда ты знаешь? — удивилась я, сумев разглядеть лишь хрестоматийный ковшик Малой Медведицы.
— Люди любят смотреть на звезды. Инопланетяне тоже.
— Я про расположение звезд?
— У нас в интернатской библиотеке был старенький атлас звездного неба. Красивый и загадочный. А летом, в хорошую погоду, мы с Глыниным бегали ночью на стадион, забирались на сетку футбольных ворот, ложились голова к голове и мечтали.
— О чем?
— Как станем космонавтами и полетим к далеким планетам. Когда висишь между небом и землей, это легко представить.
— Почти как мы сейчас, — я покосилась в темную бездну обрыва.
— Да, так и хочется взлететь.
«Как же мужчины отличаются от нас, женщин, — подумала я. — Мы смотрим под ноги, а они рвутся в небо, мы боимся упасть, а они хотят взлететь, нам звезды кажутся яркими украшениями, мы хотим их присвоить, а они видят невидимое и мечтают там побывать».
— А какая самая яркая звезда? — спросила я.
— Для нас Солнце, но его сейчас не видно.
— Да ты шутник.
— Помимо Солнца, самая яркая — Сириус в созвездии Большого Пса.
— Покажи.
— Сириус виден только в Южном полушарии. Вот если бы мы были в Бразилии…
«Еще побываешь, какие твои годы», — хотелось ободрить парня, но вместо звездного неба перед глазами возникло профессорское послание со зловещим предупреждением. Я поспешила вернуть мечтателя на грешную землю.
— Ты слышал выстрелы?
— Где-то там, внизу. А что?
Он показал направление и подтвердил мою догадку, что стреляли в районе старого домика лесника. Хотелось верить, что это случайное совпадение, но лучше подготовиться к приходу незваных «охотников».
— Да ничего. Идем устраиваться на ночлег. Там Пифик один скучает.
Опираясь о стену, мы посеменили по узкому каменному выступу к «гнезду Коршуна». Семнадцать лет назад я пробиралась в обратном направлении. А сзади расчетливо отстреливался тот, кто дал название этому утесу — Кирилл Коршунов.
…Последняя ночь с Кириллом нас по-настоящему сблизила.
За предыдущие недели, что мы прожили в лесу, я вновь почувствовала себя женщиной. Я ощущала его заинтересованный взгляд всегда: когда делала зарядку под его руководством, разбирала оружие, целилась по мишеням, когда мы вместе готовили еду, а потом я прибиралась, а он сидел рядом, кусал травинки, пытаясь бросить курить, и сразу опускал глаза, как только я оборачивалась к нему. Его глаза излучали странный свет. Будто под слоем льда теплится огонь. И с каждым днем огонь разгорался, а лед подтаивал.
В охотничьем домике спать я ложилась первой. Мне доставалась узкая кровать. Он заходил внутрь спустя час или два и, стараясь не шуметь, укладывался на лавку. Утром, когда я просыпалась, в домике его уже не было. Однажды меня разбудил шум дождя и назойливая муха на щеке. Я разлепила веки и окунулась в распахнутые глаза Кирилла. Его лицо было рядом. Истонченный лед треснул под напором скрытого тепла. Он вздрогнул и отстранился, мужественные щеки покрылись румянцем. Я догадалась, что приняла за муху его осторожный поцелуй.
— Дождь. — Он показал на окно, словно оправдывался.
— Тебя никто не гонит по утрам. — Я сладко потянулась. Одеяло сбилось, обнажив маленькую грудь под расстегнутой просторной рубахой. У меня практически не было одежды, и Кирилл еще в первый день предложил мне свою рубашку в качестве ночной сорочки.
Он посмотрел мне в глаза, потом опустил взгляд ниже. Я видела, что его сжигает бешеное желание. Моя рука поправила распахнутый ворот, ткань прикрыла сосок, пальцы теребили пуговицу под солнечным сплетением, но не спешили ее застегивать. Сердце колотилось, я боялась, что он накинется на меня, и боялась, что он уйдет.
Кирилл вскочил, схватил куртку и выбежал под холодный дождь. Я зажмурилась, в уголках глаз скапливались жгучие слезы.
Крохотное «гнездо» на утесе не походило на дом, а напоминало логово умного зверя. В нем нельзя было встать в полный рост, можно было сидеть, поджав колени, или лежать, с трудом вытянувшись от стены до стены. Всю площадь занимал топчан из прелой соломы. Кирилл привел меня туда под вечер в день первой ликвидации, заставил выпить коньяк и что-то съесть. Мы сидели плечом к плечу, иногда наши колени касались друг друга. Он рассказывал байки о службе в Афгане, из которых следовало, что воевать совсем не страшно. «Это тоже работа», — объяснял он. Кирилл ни словом не упомянул о моей акции у здания мэрии, и я постепенно успокоилась.
Окончательно стемнело. Кирилл долго молчал, потом заворочался, приподнимаясь, и сказал:
— Ты располагайся. Я буду дежурить снаружи.
— Подожди. — Я дернула его за рукав. Он шлепнулся, угодив коленом между моих ног, которые я тут же сжала.
— Что?
Я почти не видела его лица, лишь чувствовала горячее дыхание. Он был гораздо ближе, чем в то утро, когда ушел под дождь.
— Кажется, накрапывает, — выдавила я.
— Не слышно. Здесь тонкая стенка.
— Точно капает.
— Я могу посмотреть.
— Дурень! Я больше не пущу тебя под дождь. — Он опешил от громкого возгласа. Я нащупала ладонями его щеки. Они кололись. Мягко и приятно. Я перешла на шепот. — А в то утро, когда я еще спала… Ты меня поцеловал?
— Что?
— Ты коснулся меня губами. Только я не разобрала куда? Повтори…
— Светлая, — выдохнул он в мои раскрытые губы.
Жаркие объятия, касание языками, сплетение гибких тел. Его вездесущие пальцы рассыпают разряды по моей трепещущей коже. Он — ураган, я — заросшее дикими цветами поле. Он налетает, я раскачиваюсь и порождаю волны. Его жар и холод проникают повсюду, он пронизывает и обволакивает, ласкает и требует. Под неистовым напором урагана дрожит каждая травинка, цветы колышутся и раздвигаются. Я пропускаю его в себя. Ветер и поле становятся единым организмом. Его энергия овладевает мной. Я в его власти, но и ветер не в силах вырваться из аромата цепких диких цветов. Поле волнуется, ходит волнами, превращается в бушующее море. Неистовый всплеск и обрушение. Две стихии еще долго успокаиваются, стараясь понять, что же с ними произошло.
Мой палец уткнулся в плотное пятнышко — точку под его ключицей.
— Что это?
— Символ моего везения.
— Объясни.
— Пуля прошла навылет, а вот тому, кто шел сзади, угодила в горло. Он прятался, а я шел первым… Судьба…
— Прятаться не следует? А что же здесь делаем мы?
— Мы любим друг друга. — Кирилл произнес эти простые слова и смутился. Я нежно поймала губами его губы.
Под утро две стихии схлестнулись еще один раз.
А потом мы услышали, как падает камень, сорвавшийся из-под ног чужака. Кирилл босиком выскочил из «гнезда». Его рука сжимала карабин. Он юркнул в кусты, где было заранее подготовлено место для стрельбы. Ствол высунулся меж двух булыжников и нащупал первую цель. Завязалась перестрелка. Кирилл отвечал одиночными, в его сторону били очередями.
Я оделась и вышла, когда первый порыв атакующих был подавлен.
— Тебе надо уходить, Светлая, — взволнованно говорил Кирилл, натягивая ботинки.
— Кто это?
— Бандиты. Они пришли за тобой.
— Коршун! — раздался крик снизу. Кричали нагло, с акцентом. — Мы тэбя выпустим, если отдашь дэвчонку! Ты слышишь меня, Коршун? Дэвка должна умереть!
Кирилл молчал. По склону поползли два бандита с автоматами. Кирилл сделал два выстрела. Бандиты взвыли, схватившись за плечи. Беспорядочно затарахтели автоматы. На нас сыпались срезанные пулями ветки.
— Коршун, ты тоже труп! — визгливо выкрикнул прежний кавказский голос, когда стрельба стихла.
— Светлая, уходи. Это бандиты. Они убьют и тебя и меня.
— Я помогу тебе. Я тоже умею стрелять.
— Здесь лежка рассчитана только на одного.
— Я останусь.
— Нет, ты уйдешь. И не спорь! Сзади скалы под камнем спрятана веревка. Один конец закреплен. Другой сбросишь вниз. Лазила в школе по канату?
— Нет. В интернате не было спортзала.
— Ты справишься, я уверен. Мы делали с тобой зарядку. У тебя сильные руки.
— Я хочу быть с тобой, Кирилл.
Он не слушал меня, а объяснял:
— Потом пойдешь лесом вдоль реки. Выйдешь на дорогу не сразу, а у второго моста. Там рядом село. Сядешь на рейсовый автобус и уедешь в Екат. Я тебе дам адрес своего друга. Мы вместе служили. Объяснишь ему всё как есть, а я напишу ему записку. Удачи, Светлая.
— А ты?
— А я везучий! — Вновь зазвучали выстрелы. Он черканул пару фраз и написал телефон. — Уходи, Светлая! Я хочу, чтобы ты выжила. У тебя вся жизнь впереди!
— А у тебя?
— Уходи. Если я продержусь до ночи, мы обязательно свидимся.
— А если нет?
— Значит, судьба. — Он заметил, что я готова расплакаться. — Ты только не плачь, Светлая. Слезы отнимают силы. Сначала выберись, потом поплачешь.
Я пробиралась по каменному выступу. Душила в зародыше подлые слезы и проклинала судьбу, готовую еще раз отнять у меня любимого человека. За скалой грохотали выстрелы. Я слышала винтовку Кирилла и умоляла, чтобы ее звук не прекращался. Если Кирилл погибнет, винить, кроме себя, мне будет некого. Он принял бой ради моего спасения.
Заслуживаю ли я этого?
64
И все-таки нас нашли.
Не успели мы с Субботиным устроиться на ночлег, как я услышала перестук камешка, скатывающегося по склону. Николай с уважением наблюдал, как я нахлобучила очки ночного видения и подхватила винтовку с лазерным целеуказателем.
— Не высовывайся, пока не позову, — предупредила я и выкатилась из «гнезда».
Замшелые валуны, за которыми когда-то прятался Коршун, были на месте. Я удобно устроилась в ложбинке и выглянула в щель между камнями. Узкий ночной склон просматривался неплохо. Три вооруженных человека карабкались вверх. Поджарые фигуры, минимум маскировки, одеты в джинсы и крутки, на лицах самоуверенность, умноженная на вседозволенность, — в общем, типичные опера. Как и братва — по одному не работают, всегда предпочитают численный перевес. В руках табельное оружие, в карманах левые стволы. А может и наоборот.