Хватит гадать! Противники преодолели уже половину пути.
Винтовка легла на левую ладонь, приклад уперся в правое плечо. Красная точка целеуказателя нашла лоб самого шустрого незваного гостя. Палец на курке привычно напрягся, дыхание замерло. Если бы передо мной был «клиент», я бы отправила в цель заказанное «послание». А так… Красная точка спустилась на грудь, затем на бедро. Мент не один, если задену артерию, коллеги вытащат. «Извини, дорогой. Смотрел фильм про Александра Невского? Кто к нам со стволом придет, тот из ствола и получит».
Я плавно нажимаю спуск. Щелкает боек. Бесшумную винтовку с пламегасителем практически не слышно и не видно. Оперативник дергается и падает. По его рычанию и грубому мату коллеги понимают, что он ранен. Звучит ответная пальба. Я пережидаю за надежным камнем, пока испуганные мужики конвертируют свой страх в беспорядочную стрельбу. У них, возможно, грузовик с патронами, а я не лошадь, чтобы таскать лишние килограммы. Патроны надо расходовать эффективно.
Как только стрельба стихает, я изучаю обстановку. Нервные опера меняют обоймы, им на помощь неумело ползут двое с автоматами. Упертые, однако. С одного раза не понимают. Ну что ж…
Следующие две моих пули плотно знакомятся с задницами автоматчиков.
Опера вновь огрызаются огнем. На этот раз сквозь хлопки выстрелов слышится тонкий вой одного из раненых.
— Прекратить стрельбу! — кричу я. Противник затих. — Лысый! Да-да, ты, идиот! Взгляни на своего напарника. На его лоб посмотри!
Удивленный лысый милиционер пялится на молодого товарища. Красная лазерная точка приклеилась ко лбу оперативника.
— А теперь пусть он на тебя посмотрит. — Красное пятнышко перекочевывает на лысую голову. — Всё ясно?! Убирайтесь!
Оперативники молчат. Мужики всегда впадают в ступор, когда выясняют, что проиграли бабе. Я даю им время очухаться и выкрикиваю главный аргумент:
— Через минуту отстрелю яйца! Каждому! Время пошло!
Так уж устроена сильная половина рода человеческого, что вышибание мозгов их пугает куда меньше, чем перспектива лишиться драгоценной висюльки с бубенцами. До них доходит серьезность угрозы. И они бегут. Спотыкаясь и падая. Раненному в ногу приходится самому ковылять вниз по склону.
Первая атака успешно отбита. Я вглядываюсь в черный лес. Сколько у меня противников? Что еще они предпримут?
— Ты гениально стреляешь.
Я оборачиваюсь. Сзади возвышается Николай с пистолетом.
— Сядь немедленно! — Я сдвигаю массивные очки на лоб. — А лучше ляг. У них тоже может быть хороший стрелок.
— Ты снайпер? — Он ложится рядом и смотрит на меня восторженными глазами.
— Я курьер.
— Как это?
— Мои посылки очень маленькие. Девять грамм. Я доставляю их адресату в самое сердце. Или в голову.
— Ты наемный… киллер. — Он подбирает иностранный синоним, будто от этого слово «убийца» становится благороднее.
— Я курьер, — настойчиво повторяю я.
— Меткий курьер.
— Спасибо. — Черт возьми! Кажется, мне делают комплимент.
— С другой стороны они могут подойти? — меняет тему Николай. — Я умею стрелять и могу там подежурить.
Я совершенно непроизвольно поднимаю руку и треплю его макушку.
— Тебе не надо ни в кого стрелять, Коля. Ночью там никто не сможет забраться.
— А утром? Я залягу там утром.
— Они не будут ждать. Им надо успеть до рассвета.
— Почему?
Я не решаюсь сказать ему правду о страшном вирусе, мутирующем в его организме. Смотрю на часы, и у меня вырывается:
— Пять часов.
— Уже? — удивляется он.
— Я ошиблась. Сейчас еще полночь. А пять, это так…
Я пытаюсь улыбнуться, а в голове звучит невысказанное. «Через пять часов ты превратишься в бактериологическую бомбу, способную инфицировать всех, кто будет рядом с тобой. Еще через сутки тебя не станет. А потом придет черед остальных. В первую очередь — мой».
— Светлана, я очень-очень благодарен тебе за помощь. Без тебя я бы пропал.
Я, наконец, улыбаюсь по-настоящему. Всегда приятно, когда тебя хвалят, даже в безнадежной ситуации. Моя улыбка ободряет Николая. Жутко смущаясь, он продолжает:
— У меня никогда никого… И ничего, ни с одной девушкой… А ты такая…
— Тсс, — я прикладываю палец к его губам.
Чутье подсказывает, что в рядах противника что-то происходит. Я прижимаю голову Николая к земле, опускаю на глаза очки ночного видения и осматриваю склон сквозь оптический прицел. У кромки леса наблюдается шевеление. Два человека прячутся за соседними стволами елей. У одного из них виднеется бинокль. Наивный. Что он разглядит ночью сквозь обычную оптику? Меня в кустах точно не увидит.
Наблюдатель, видимо, убеждается в этом и опускает бинокль. Его раздосадованное лицо шевелит губами, выплевывая неслышимые ругательства.
— Барсук, собственной персоной, — шепчу я. — Как же он хочет тебя, Коля.
— Меня? В каком смысле?
— Он хочет, чтобы тебя не стало. Совсем.
— Но почему?
— Надо послать ему привет. — Я целюсь.
— Ты убьешь его?
— Зачем. Поиграю немного.
— А если случайно попадешь не туда?
— Случайной смерти не бывает, Коля.
Я дважды стреляю. Пули дружно разбивают обе зрительные трубы бинокля. Барсук прячется за дерево. Я поднимаю прицел выше и тремя пулями перебиваю толстую ветку над его головой. Она с хрустом валится вниз.
А дальше происходит невероятное.
Барсуков, не таясь, появляется из-за дерева, стряхивает иголки и распрямляет плечи. Он смело поворачивается ко мне лицом.
«Что за бравада?»
Лазерный прицел нащупывает старую рану на его правой ладони, «гладит» ее и перекочевывает на левую.
«Ты помнишь меня, Барсук?»
Он замечает блуждающую красную точку, но не пытается прятаться. Кажется, он догадывается, что я задала ему вопрос, и отчетливо кивает.
«Так что же мне с тобой делать?»
Прицел упирается ему под сердце. Его рука инстинктивно дергается, пытаясь стряхнуть красную точку, словно назойливую муху, но на полпути прекращает попытку. Он лезет в карман и достает мобильный телефон. Демонстрирует его мне и подносит к уху.
В следующую секунду в моем кармане беззвучно завибрировала телефонная трубка.
65
— Это Барсуков.
— Вижу. Откуда знаешь мой номер? — неприятно удивилась я. Левую симку я приобрела специально для этой поездки и еще не использовала.
— Это моя работа. Я профессионал.
— Я тоже, — чтобы продемонстрировать убедительность своих слов, пришлось побродить красной меткой по лицу противника.
Его скулы напряглись, но Барсук не дрогнул.
— Наслышан, — выдавил он. Слова давались ему с трудом. — Может, хватит играться? Стреляй… или давай поговорим.
— О чем? О том, как ты когда-то пошутил над впечатлительной девчонкой? Вместе с Караваем. — Я сместила лазерный прицел на его ширинку. — Ты славно тогда порезвился. Работал в поте лица. Не жалел своего дружка в штанах. Я тоже к нему не испытываю жалости. И тоже люблю шутить. По-своему…
Барсук опустил взгляд. Показной героизм мгновенно улетучился. У него перехватило дыхание, и мне казалось, я слышу, как колотится насмерть испуганное сердце. Он плюхнулся за дерево и несколько минут приходил в себя.
— Ты не описался, Барсук? А то я не в курсе, пора ли мне смеяться.
— Да что ты себе позволяешь! Ты продажная тварь и преступница!
— А ты? Продажный мент? Это, конечно, звучит круче. Ты когда-нибудь считал, Барсук, сколько статей Уголовного кодекса по тебе плачут? Те, кого ты сажаешь, ангелы по сравнению с тобой.
— Заткнись!
— Это ты хотел поговорить, не я. Впрочем, после караваевских откровений меня мучает один вопрос. Когда ты навострил свою дрючилку, Барсук? В какой момент? Как только услышал стрекот мотоцикла под окнами общаги? Или в те годы ты мог часами в постели кувыркаться?
— Я не желал тебе зла.
— Поэтому зашторил окна, не запер дверь и бросил Колину куртку при входе? Да, ты не думал о зле. Ты вообще не думал о последствиях! Ты веселился, а веселье для тебя — это боль других.
— Хватит ворошить старое.
— Я бы не ворошила, если бы ты меня убил. В тот день, когда ты стрелял в меня, тоже не хотел мне зла?
— Послушай, мы говорим совсем не о том. Время уходит. Надо срочно принимать решение, а то…
— А то что? Погонишь своих бойцов на штурм? Я уже объяснила, в какое место буду стрелять, и сдержу слово. Это не смертельно. Некоторые добровольно становятся кастратами. После такой процедуры, говорят, улучшается характер. Ментам это не помешает. Хочешь проверить на себе? Выходи.
— Демьянова, заруби себе на носу — я готов на всё! — вещал он из-за дерева. — Ты не знаешь моих возможностей. Я объявлю вас террористами, вызову армейский вертолет, взвод минометчиков и разнесу на хрен ваше гнездышко! Что ты сделаешь со своей винтовочкой?
— Вертолеты иногда падают, Барсук.
— Хорош храбриться! Ты мне не нужна. Отдай Субботина. Он должен умереть.
— Странная закономерность, каждый раз, чтобы прикрыть твою задницу, надо кого-то убить. Тогда — меня, сейчас — совершенно невинного человека. Сколько невинных ты отправил на тот свет, пока делал карьеру?
— Я говорю о реальной опасности для целого города. Я говорю о катастрофе! Ты всё знаешь. Вирус надо уничтожить в зародыше!
Я промолчала. Он сбавил тон, вместо эмоций стал призывать к разуму:
— Пойми, Демьянова. Иногда, чтобы спасти стадо, достаточно зарезать одну-единственную заразную скотину. Ты же слышала, что рассказал Доктор о вирусе. Это правда!
— Одну-единственную скотину, говоришь. Спасибо, что объяснил. Кстати о Докторе. Как он?
— Несчастный случай.
— Угу. Еще одна необходимая жертва на славном пути борца с преступностью. Ты сильно расстроился, когда не нашел под обломками меня и Субботина?
— Он рядом с тобой?
— А что, хочешь передать привет?
— Убери его. Пусть он уйдет.
— Это уж мне решать.
— Субботин не должен слышать наш разговор, — перешел на шепот Барсук. — Я перезвоню, когда ты будешь одна.