Мне забавно видеть, как остолбенели брандстанские гости, увидев Сигню. Как изумлённо, восхищённо вытянулись их лица. Это мы привыкли видеть Сигню каждый день, а народ не зря дал ей прозвание Свана (Лебедь). Я был горд за свою двоюродную сестру, и в то же время мне было горько, что это уже окончательно. Всё, она протянула Сигурду руки…
… И хотя ещё ничего не произнесено вслух, не объявлено, но её приветствие — это красноречивый ответ, яснее любых слов. Стало быть, скоро будет у нас конунг и дроттнинг. Я рад, что она выбрала Сигурда, а не Стирборна, к примеру, или Рауда. За меня бы она не пошла. Я слишком холоден, откуда ей знать, что у меня в душе огромная и вечная любовь к ней. Сигню, ты никогда не давала себе труда приглядеться ко мне… Но я не чета ни тебе, не ровня Сигурду. Я это понимаю. Только с ним, с Сигурдом, ты станешь великой дроттнинг. А я буду верно служить вам.
И был пир. Все радовались без исключения. Кушанья на золочёных блюдах свейской, славянской и заморской работы, в кубках плещутся меды, вина, пиво, брага, но все веселы без хмеля. Боян поёт так, как ещё не пел на моей памяти. Надо же, до чего все обрадовались, что Сигню приняла Сигурда как жениха. Будто дождаться не могли. Но, должно быть, так и было.
Объявляют о помолвке, свадьбу, как водится, назначают на Зимний Солнцеворот. Когда ещё и жениться конунгам… Меньше двух месяцев. А потом Медовый месяц на озере Луны, там все Торбранды трёх последних поколений проводят месяц после свадьбы. А после возвращения мы примем короны Брандстана и Сонборга, объединим наши йорды. За несколько дней до коронования, нас татуируют. Это значит, что мне и Сигурду нанесут на спину рисунок с помощью игл и чернил из сажи, огромный во всю спину орёл, раскрывший крылья, навеки отмечающий избранных повелителей. Только настоящие конунги и дочери конунгов, вступающие на трон, имеют право на таких орлов. Простым смертным татуируют иногда руны, как особую награду, за особенную доблесть.
Но орёл во всю спину это не только честь, конунг не может скрыться среди смердов, его всегда найдут. Корону можно бросить, можно бросить меч, но орёл на спине скажет людям, кто ты. Поэтому конунг не может перестать быть конунгом. Орёл на спине — это стойкость до конца.
Но это впереди. Теперь в двух йордах закипит работа, подготовка не только к свадьбе, но и к передаче власти, к объединению земель… а сегодня все празднуют нашу помолвку.
Охота, назначенная на утро, выезжает, как положено на рассвете. Холодный туман клубится за нашими конями, не заплутать бы. Ничего солнце скоро развеет его. Кони ржут и прядут головами, роют копытами в предвкушении скачки, собачья свора нетерпеливо брешет. Нас, охотников, немного, надо не потерять друг друга.
Эту ночь я почти не спал. Такое было со мной впервые. Такое счастье, такое волнение. Я взволнован тем, что я влюблён без памяти в совершенно незнакомую женщину, о которой я знаю всё. Всё о ней, но не какая она…
Эта сегодняшняя охота, хороший способ узнать её немного ближе. Что я узнал за вчерашний вечер, что она мало ест и почти не пьёт, но это может быть от волнения. Что весело смеётся шуткам и с удовольствием шутит сама, что выходит смешно. Что в серьёзном, вдруг затеявшемся за столом разговоре об образовании девиц, она внимательно слушала и не спорила, а потом спросила меня напрямик, неужели я верю, что девицы старше шестнадцати лет захотят продолжить образование.
— К этому возрасту большинство просватаны, а кто и замужем, какая тут учёба, — сказала она, — у женщин слишком много обязанностей в доме, чтобы найти время и силы на учёбу.
— Но позволить им надо! — возразил я.
— В Сонборге позволено и давно, только кроме меня никто пока не воспользовался, даже Агнета не хочет.
Агнета… это должно быть хорошенькая белокурая девушка, на равных с алаями сидевшая за столом, её подруга.
— Обычай недавний, найдутся те, кто захотят, — сказал я.
— Для чего же? — вступил Бьорнхард в наш разговор, — зачем образование девушкам? Ладно линьялен, но даже за дроттнинг думает её муж, конунг.
Я посмотрел на Сигню, мне было интересно, что она скажет на это. Она усмехнулась легко, не желая, очевидно всерьёз спорить с дядей:
— Ну, одна голова хорошо, а две лучше!
Бьорнхард улыбнулся, посмотрел на меня:
— А ты что скажешь, Сигурд?
— Скажу, что Боги не зря создали человека мужчиной и женщиной, где не додумает один, сможет другой.
Я почувствовал взгляд Сигню на себе после этих слов, повернулся к ней, но не успел поймать её глаз своими. Но я увидел, как улыбка чуть-чуть тронула её губы, она качнула головой, будто удивилась.
Конечно, я улыбаюсь, Сигурд сказал то, что сказала бы я, даже теми же словами, будто прочитал мои мысли. Или я его. Похоже, мы думаем одинаково…
Глава 6. Иней на траве
Но это было вчера. А сегодня я жду, когда она выйдет из терема, чтобы со всеми вместе отправиться на охоту. Загонщики уже начали своё дело, скоро тронутся собаки, мы за ними: алаи мои и Сигню, Бьорнхард, Гагар, Легостай, вся верхушка Сонборга. И Агнета уже сидела на небольшой рыжей кобыле и Сольвейг вышла на крыльцо проводить нас.
А вот и Сигню, сбегает по ступенькам легко, знает, что ждут только её. Охотничьи горны взрывают тишину туманного утра, им отвечают издалека, из-за стен города, из леса. Сигню ловко, как мальчишка вскакивает в седло и с присвистом несётся первая с площади прочь из города. Явное нахальство, ведь она ещё не правительница, незамужняя девица. Но кто накажет её? Даже дядя и тот только снисходительно улыбается. Да, здесь в Сонборге, она правит давно, пусть пока не называется ни линьялен, ни дроттнинг, но хозяйкой её все признают.
Радостная охотничья кавалькада выезжает за пределы города, мы скачем мимо небольшого озера недалеко от стен города, несёмся через луг за собаками. За призывающим их лаем, за воем рогов. Под Сигню красивый серый в яблоках конь. Он резвый, но мой Вэн (друг) более мощный и куда более выносливый, конечно. Я стараюсь нагнать Сигню, желая вместе с ней въехать под своды леса.
Но всё же в лес Сигню въезжает первой, за ней, мелькая между деревьев, остальные. Поднявшееся солнце не разгоняет туман, а теряется в нём, и здесь, в лесу он только гуще. Приглушает и топот копыт, и звуки собачьего лая и охотничьи горны. Но, может быть, я просто уже слишком отстал? Скоро я остаюсь один.
Надо бы догнать охоту, странно, что я отстал.
Я вижу между деревьев рыжую тужурку Сигню. Она едет шагом. Пропустила всех вперёд и отстала? Может быть, поджидает меня?!.. Меня?! Сердце забилось быстро-быстро. Я понукаю коня…
Сигню улыбнулась, обернувшись. Взволнована она как я?
— Ты почему отстал? — спрашивает она.
— Да случайно, — я даже не знаю, что говорить. Решит, что я глупый… — На туман не рассчитывал. А ты? Ты же первой скакала.
— Скакать люблю, а охотятся пусть другие, — она подняла плечико. — Я не очень…
— Охоту не любишь, значит?
— Не то чтобы… — она немного смутилась этим.
— Да я тоже не слишком люблю, — поспешил сказать я, — одно дело, когда охотники наши для пищи в леса на промысел ходят. Другое — мы сейчас, разоделись, собак, загонщиков нагнали, в горны дуем, стараемся понравиться тебе, твоей подруге… — я наталкиваюсь на её удивлённо-насмешливый взгляд. — Ты что?
— Ты мои мысли читаешь? Или мы с тобой одинаково думаем на самом деле? — сказала она.
Не успел я ответить, даже обдумать её слова, как на нас выскочил из тумана Стирборн Нест.
— Вы что отстали — то? Догоняйте, загонщики зверя подняли, опасно одним. Ну! — крикнул он. И поддав коню под бока, возбуждённый скачкой, исчез за деревьями.
Мы с Сигню посмотрели друг на друга, никакого желания догонять остальных и нарушать наше уединение, не было у нас обоих. Мы впервые были вдвоём. Поэтому мы продолжили путь медленно, позволив коням идти, почти не трогая поводьев.
— Как зовут твоего жеребца? — спросил я.
— Винден («Ветер»), — ответила Сигню.
— Красивый.
— Да, самый красивый в Сонборге. А твой?
— Вэн (Друг), — сказал я.
Но не успел я договорить, как её Винден вдруг взвился на дыбы и, если бы Сигню не владела так хорошо своим телом, непременно сбросил бы её. Но она удержалась в седле, причём, я увидел сквозь тонкую кожу штанов, надетых на ней под платьем, чей разрезанный для удобства подол укрывал круп лошади, как напряглись мышцы на её длинных бёдрах… Но конь понёс, не разбирая дороги, чего он испугался? По тревожному ржанию своего Вэна, я, впрочем, догадался раньше, чем помчался вдогонку. Волк был рядом где-то или рысь. «Зверя подняли»…
Несколько мгновений скачки и я увидел Сигню, поднимающуюся с земли:
— Я здесь! — крикнула она.
Я подъехал к ней.
— Что, унесло твоего Ветра? — я спешился, подошёл к ней. — Сильно разбилась?
— Дурной конь, твоя правда. Красивый, но недобрый, — она отряхивает листву с одежды, потирая ушибленные места. — Не разбилась, чепуха…
И вдруг по расширившимся её глазам, я понял, что за моей спиной она видит того самого зверя, которого испугался её недобрый конь.
Ещё не обернувшись, я схватился за рукоятку кинжала, торчащего у меня из-за пояса. Разворачиваясь, я наугад, полоснул лезвием воздух.
Но зверь, огромный, светлый матёрый волк, был не так прост. Не подставился сразу под оружие. Сморщив нос, он страшно и тихо зарычал, обнажив белые жуткие зубы.
Ещё миг и он бросился на меня, вцепившись в локоть правой руки, сжимавшей кинжал. Но и я не был прост и неопытен, не чувствуя боли или, скорее свирепея от неё, я выхватил второй кинжал и воткнул хищнику в горло, продрав его сквозь грудину и рёбра до брюха. Проиграл матёрый всё же.
Он обмяк, ослабляя хватку, я сбросил его со своей руки, отшвырнув в сторону… Волк был мёртв.
Всё это произошло так быстро, в полном безмолвии, если не считать захлебнувшегося волчьего рыка, что я замерла в растерянности. Но ровно до того момента, как увидела, как быстро и сильно пропитывает кровь прокушенный рукав Сигурда.