За неделю до свадьбы меня начали готовить: водили в баню каждый день, втирая там в мою кожу пахту, драгоценные масла и мёд, соскребая их деревянными лопатками и снова втирая. От этого кожа моя становилась ещё душистее, глаже и мягче, ещё нежнее и белее.
В волосы втирали масла, смывали желтками, лили жидкий мёд, оборачивали, смывали отварами трав, цветов. Заставляли много спать, чуть ли не опаивая для этого медами. Этому я сопротивлялась, всегда не любила дурманов, но Ганна и Хубава только посмеивались:
— Отоспись пока, касатка. Муж молодой, а там дети пойдут. Да и не до сна йофурам.
Я не слушала их. Я, пребывая в задумчивости, ходила к учителю своему Дионисию, он подолгу беседовал со мной на разные темы: о браке, о детях, о любви.
Однажды он сказал:
— Твой избранник, наш будущий конунг, получил от Бога всё, о чём только может мечтать человек: пытливый ум, подкреплённый любознательностью. Горячий темперамент, заставляющий его не медлить с воплощением принятых решений. Мышление его обширное и изобретательное. Уже одним этим ты должна быть счастлива, лучшего мужа, лучшего конунга ты не могла найти.
Мне польстило его мнение о Сигурде.
— Ты сказал «Бог»…
— Ты забываешь всё время, что я христианин. Арианец. Спасибо линьялен Сольвейг и тебе, что не преследуете меня за то, что я не привержен вашей вере.
— Ты почти не рассказываешь мне о своей, — сказала я.
— Я не имею права тебя обращать. Это было бы коварным предательством по отношению к твоему отцу и деду, позволившим мне быть не только не рабом у вас, но учителем молодых.
— Маркус тоже не христианин, он рассказывал мне о своих Богах. Они не такие как наши. Чем твой Бог отличается? Расскажи, Дионисий!
Он рассмеялся, тонкая бледная кожа на его щеках собралась в мелкие морщины:
— Расскажу, когда ты не будешь думать только о Сигурде беспрерывно…
Я улыбнулась и подумала про себя: никогда такого не будет.
— Ступай, скоро много трудов предстоит тебе. А пока можешь помечтать о своём женихе. Последние денёчки беззаботной жизни, — сказал Дионисий, выпроваживая меня.
Глава 7. Зимняя радуга
Я рассматривала подарок, присланный мне будущей свекровью к свадьбе. Этот жемчужный убор принадлежал ещё её матери славянке Вее, в нём она выходила замуж за Торира Рыжего. Так сказано было теми, кто привёз его. Но я знаю, что это ложь. Потому что я знаю, что такое жемчуг. У меня немало украшений, у меня одежда, расшитая жемчугом и я знаю, как жемчуг «ведёт себя».
Ведь жемчуг это не камень. Он не рождается в земных недрах и не выносится на берег морскими волнами как янтарь, он родится в живых существах. Странные моллюски создают их. И это чудо, созданное морем и живой плотью, не живёт долго. Умирает хозяйка, умирает жемчуг. Если его не носить, он болеет, тускнеет, он живёт только вблизи человеческого тела.
И это жемчуг нездешний. Не речной. Это заморский жемчуг, крупный, круглый, белоснежный. И он молодой. Он совсем молодой. Убору не более трёх лет, а если его никто не носил и того меньше…
Зачем линьялен Рангхильде обманывать меня? Сказала бы как есть, что убор создали по подобию убора её матери, вот и всё. Я вижу это по нему: ряды жемчужин короной-обручем вокруг головы, длинные до плеч многоярусные височные подвески, оканчивающиеся большими грушевидными жемчужинами. В дополнение — ожерелье-оплечье из семи рядов всё тех же идеально круглых жемчужин. И наручи тоже из семи рядов. Всё это великолепие светится необычайной красотой.
Но эта мерцающая красота наводит на меня… Предчувствие беды? У меня ноет под сердцем, когда я смотрю, тем более касаюсь его. С чего это?
Не может Рангхильда желать мне зла. Она больше всех радела за наш с Сигурдом союз. Откуда же во мне такая тревога? Ведь Рангхильда обожает своего сына, а значит, желает ему счастья. Так почему же на меня могильным холодом веет от этого прекрасного жемчуга?
Слёзы моря… Может не надевать его? Я вольна в этом. Но это всё равно, что пощёчина свекрови…
Первой утром свадебного дня, ко мне пришла Агнета, помогать одеваться. Увидела жемчуг, восхитилась так, что отказалась даже коснуться. И это не понравилось мне: люди невольно чувствуют беду, иногда не отдавая отчёта себе в этом…
Но я решила отогнать эти мысли важным разговором и сказала ей о притязаниях Гуннара. Агнета удивилась, смутилась, покраснела до слёз. Потом села, растерянная, на ложе.
Я подсела рядом, обняла её.
— Если он не по нраву тебе, никто не заставит тебя. Но присмотрись к нему, подумай. Он старше Рауда, не мальчишка, как мой двоюродный брат, может он окажется лучше его. Тебя никто не неволит.
Агнета посмотрела на меня своими зеленоватыми глазами. Кивнула весело:
— Наконец-то хоть кто-то влюбился в меня, а Сигню? А то всё твои кавалеры!
Мы засмеялись, дурачась, щекоча друг друга. За этим нас застала Хубава, улыбнулась, назвала озорницами. Мы посмеялись и с ней тоже, и начали одеваться.
Свадебный поезд из Брандстана прикатил ещё накануне, чтобы сегодня во время самого короткого дня в году, на самом рассвете мы, я и Сигурд, при всём Сонборге и тех, кто приехал их Брандстана стали мужем и женой.
Далее будет самый большой и богатый пир, какого не знала ещё Свея, а мы вдвоём в сопровождении наших алаев поедем на озеро Луны, где нас оставят на месяц, до следующего новолуния.
Да, с первыми лучами рассвета мы с Сигню должны будем взять друг друга за руки, чтобы никогда уже не размыкать их.
Шатры Брандстанцев по периметру площади. Верхушка йорда, конечно, разместилась в тереме, а гости в этих шатрах. Праздник будет длиться несколько дней. А потом Сольвейг и Рангхильда с мужьями и советниками сядут за обсуждение передачи власти. На это может уйти весь Медовый месяц молодых, но к их возвращению всё должно быть готово и начаться сразу. Проволочки недопустимы, единый йорд, который станет называться Самманланд, не может жить без йофуров.
Но сегодня в морозный хрустальный зимний день все собирались уже на площади, чтобы увидеть свадьбу Свана Сигню, из рода Торбрандов, и Сигурда Брандстанского.
На меня надели нижнее платье из красного льна и верхнее, всё расшитое красными и золотыми нитями. Пояс на этом платье из золотых шнуров со свисающими золотыми кисточками. Чулки тонкой вязки из белой шерсти, сапожки из красной мягкой кожи. Волосы распущены — это знак того, что невеста свободна от обещаний другим, от прошлой жизни. Так и жених должен быть выбрит на свадьбе — то же значение.
Хотя Сигурд и так гладко брил лицо. Вообще же мужчины в Свее ходили по-разному и с бородами и гладко бритыми. Молодые чаще брились. Но и среди умудрённых и убелённых сединами мужей были и бородачи и гладкощёкие. Мой дядя Бьорнохард, например, носил бороду, а отец Сигурда Ингвар — нет. Так же и волосы мужчины носили и длинные и короткие, а кто и вовсе брил голову наголо.
Уже надели на меня проклятый жемчуг Рангхильды, который тут же сдавил мне голову, шею и руки ледяной змеёй. Я разозлилась про себя: «Ну, нет же, наваждение демонов, не возьмёшь ты меня!». И… чёртов жемчуг тут же омягчел, потеплел, и я перестала чувствовать его.
Несли покров. Всё, я готова.
Несмотря на мороз, мы должны будем выйти в одном платье друг к другу, никаких накидок и тёплых плащей, будто обнажёнными. Соединяясь из двух человек в одного.
Я была уже готова, когда заглянул Боян тоже нарядный, с блестящими разглаженными длинными волосами.
— Боги! Перун и Один! Тор и Ярило! Велес и Фрейр! Вы видите эту красоту! — воскликнул с радостной улыбкой мой добрый Боян. — Завидуйте, она достанется не вам! Не бойся сглазу, Лебедица. Я отгоню всех демонов своей песней от тебя. Никогда небо не видело такой красивой невесты. Так, тётки? — он посмотрел на Хубаву с Ганной, утираюших растроганные слёзы. — Э, не плакать! Наша девочка останется при нас, мы не отдаём её, мы парня в дом, в семью берём! — добавил он, легонько обнял меня и поцеловал, будто тёплый ветерок коснулся. Милый мой Боян.
Я посмотрела в зеркало в последний раз: сквозь покров меня почти не видно. Но он просуществует на моей голове ровно столько, сколько нужно времени, чтобы спуститься с крыльца и пройти половину площади. Когда я дойду до Сигурда, он снимет его с меня, возьмёт за руки и назовёт женой, а я назову его мужем…
Лёгкий снежок кружится в пронизанном солнцем морозном воздухе, да это и не снег, это изморозь висящая над городом. Людей собралось громадное множество, от их общего дыхания поднимаются облачка пара, в которых тают осколки снежинок и льдинок, парящие в воздухе и… над площадью встаёт радуга… Никто и никогда не видел ещё радуги зимой. И появилась она именно тогда, когда жених и невеста показались на площади.
И я увидела эту радугу. Но вначале я увидела его, Сигурда, уже идущего мне навстречу. Едва я появилась на крыльце, Боян запел необыкновенную красивую песню…
…Это я принёс Бояну, сочинённую мною песню. Я хотел, чтобы мои слова прозвучали над площадью в исполнении волшебного голоса, которым на всей земле обладал только Боян.
И вот летит в высоту, завиваясь вокруг волшебной радуги сказочный голос, поющий о моей любимой. Вот она, приближается ко мне через эту огромную, устланную коврами площадь. Белая легчайшая фата колышется движением, скрывая от меня её лицо…
Радуга вначале протянулась от меня к Сигню, а потом будто куполом накрыла нас.
Вот и она, моя суженая! Я легким рывком отбрасываю вуаль…
Восхищением выдыхает площадь. Все знают Свана Сигню, но никто ещё не видел такой красоты. Белизна её кожи будто подсвечена жемчугом, обвивающим её лоб, шею и запястья. Светлая сегодня синева её глаз обширнее неба, глубже морей, румянец волнения придаёт такой прелести её нежному лицу, что я замираю на миг, поражённый, не сразу протягиваю руки своей невесте, которая, вложив свои ладони в мои, станет моей женой. Но вот наши руки соединились. Навсегда.
Я не чувствую ничего, кроме жара его ладоней и своего сердца…