Но на этом можно сыграть. Женщины любят такие сказки. Вернейший расчёт. Ведь именно так Сигурд и получил Сонборг — убедил Сигню, что мечта его жизни стать её Лебедем и вот — готово! Всё получил и Лебедицу и Сонборг, Самманланд теперь. Так-то. Всегда был умным.
Я приходил к Агнете в горницу на женскую половину, оставляя двоих моих соседей Исольфа и Торварда, глубоко спящими и не ведающими, что я не ночую на своём ложе. Мне так приятно было утереть нос задаваке, сыну Сольвейг, а ещё больше Гуннару, которого Сигурд намеревался сделать воеводой (даже покои ему уже отвели отдельные), что я наслаждался недели две простым осознанием, что я обошёл их.
Пока Агнета не заговорила однажды о женитьбе:
— Когда мы поженимся, Берси? Когда Сигурд и Сигню сядут на престол? Они должны благословить нас.
Я сделал удивлённое лицо:
— А ты хочешь за меня замуж? Ты же не пробовала ни Рауда, ни Гуннара. Может быть, кто-то из них понравился бы тебе больше меня? — сказал я.
— Разве так делают? — удивилась Агнета.
— А как иначе узнать, что ты сделала лучший выбор? Как тогда уберечься от измен?
Агнета захлопала ресницами, всё ещё не доверяя моим словам:
— И ты примешь меня после этого?
— Конечно! — как ни в чём, ни бывало, обещал я.
Это было занятно, видеть как в её душе, в её голове с треском меняется мировоззрение. Её учили одному, а я за две недели успел так захватить, опустошить её, что внушил ей сейчас противоположные её прежним, правильным и честным, убеждения. Вот для этого и нужна «любовь» как средство управлять людьми.
Так мною сможет управлять Сигню. Я сделал бы всё для неё. Только подпустила меня ближе к своей коже.
Я не знаю, что меня так завораживало в Сигню. Что я находил в ней такого особенного. Что не мог мечтать ни о чём другом, как узнать её поближе. То, что она вот-вот станет татуированной дроттнинг, само по себе волнующе. Или как с Гуннаром, просто желание насолить моему молочному брату, получающему всё от жизни? Не знаю…
Протекли четыре недели. Мы везём Сигурда и Сигню в Брандстан, где они пробудут, пока их будут татуировать и вводить в курс того, что решил Совет с законами нового йорда. Если новые йофуры будут удовлетворены, новый свод законов Самманланда вступит в силу, нет, станут переделывать. Но, если учесть, что законы двух йордов были вообще-то близки, это вряд ли произойдёт.
Законы очень простые: высшее слово — это слово конунга. Если с ним не согласна дроттнинг, вопрос выносят на Совет алаев, не принято решение — на Большой Совет с участием и бывших йофуров. Если и здесь не достигнуто единодушие, то созывают народ Самманланда. В шатре, куда входят по одному, два мешка. Каждый тайно, наедине сам с собой, кладёт свой камень согласия или несогласия в мешок из белой или черной ткани. Чёрный цвет — нет, белый — да. После мешки выносят. В каком больше камней, то решение и принимают, камни никто не считает, конечно, кучи оценивают на глаз.
Суд в Самманланде вершит конунг подобным же образом. Вообще всё построено так, что у йофуров равные права, если не сказать, что у дроттнинг всё же «последнее слово». Будет она им пользоваться или нет или, как Асбинская Тортрюд, всё передоверит мужу, мы не знаем.
Но вот они, наши юные йрфуры, ещё не посвящённые во власть.
Брандстан ликуя, приветствует молодую чету. Им дают для пира и отдыха один день, а завтра начнут наносить рисунок орлов на спины. Татуировки огромные, это занимает время, причиняет боль, поэтому это делается несколько дней. Тоже своеобразный этап посвящения в конунги. И несколько недель на изучение нового свода законов, над которым корпел Совет все четыре недели, пока они пили мёд на озере Луны.
Лодинн пришла ко мне незваной с бледным растерянным лицом. Я разозлилась, сразу поняв, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Так и есть:
— Ваша невестка беременна, — сказала Лодинн, трясясь от страха перед моим гневом. И правильно, я едва не вцепилась ей в волосы. Я долго кричала и ругалась, пока она смиренно ждала, что мой гнев немного утихнет.
— Как это могло случиться, ты мне поклялась…
— Видимо нас предали и не сделали того, что должны были, не подмешивали в еду и питьё снадобье, — проговорила она, склонив повинно голову. — Или сила их любви такова, что обошла это…
— Что ты выдумываешь?! — вскричала я. — Какая там ещё сила любви! Ты уверена, что…
— Да, хиггборн. Я подсмотрела за ней в бане. Она сама не знает ещё, но у меня верный глаз, понесла, я думаю, в первую же ночь. Но ещё дня два-три и она будет знать, она ведь тоже гро.
Я смотрю на Лодинн:
— Прими меры.
— Может, оставим как есть, хиггборн? Ведь без веления Богов ни один человек…
— Значит, считай, что моими устами говорят норны. Не должна эта мерзавка, это отродье, привязать к себе моего сына детьми! Сделай надёжно.
Лодинн склонила голову:
— Да, хиггборн. Я добавлю яда в сажу для татуировки. Она скинет и никогда не забеременеет больше…
Я обрадовалась: ничего лучше и придумать нельзя. Я смягчилась к своей верной Лодинн и отпустила её.
Я поняла, что случилось сразу же. Я только не поняла почему. Не от боли же, что причинял мне татуировщик, не такая уж сильная то была боль. Но на третий день как начали наносить мне на спину орла, начались месячные, и по всему, по всем признакам, обнаружившимся при этом, я поняла, что была беременна.
Я не могла не сказать об этом Сигурду, тем более что он застал меня совершенно больной, при том, что всегда я эти дни переносила легко, не чувствуя недомоганий.
Сигурд сел рядом со мной на ложе.
— Тебе очень грустно? — спросил он, взяв мою холодную от болей руку.
Я не ответила, что тут спрашивать. Он тоже огорчился.
— Давай не будем долго грустить, милая? У нас будут ещё дети, ведь так? Мы женаты всего месяц и Боги уже благословили нас, а впереди целая жизнь…
Я заплакала, обнимая его. Он гладит мои волосы, я чувствую тепло его щеки. Милый, милый мой, прости, что потеряла твой дар, бесценный, самый лучший из всех возможных даров на свете…
Мне и грустно, и больно за неё, за нас обоих, но я знал, что не должен показывать, насколько я огорчён, иначе ей станет ещё горше.
Я пришёл с этим печальным известием к матери, она выслушала и вроде бы посочувствовала, но потом сказала неожиданно:
— А ты уверен, что она не лжёт, что не сама…
— Мама, как ты можешь, видела бы ты, как она плачет! — воскликнул я.
— О! женские слёзы! Учись не верить им, — с удивляющим меня спокойствием, продолжила Рангхильда. — И потом, Сигурд, она же гро. Ты вообще уверен, что ребёнок был от тебя, и она не избавилась от чьего-то ублюдка? Женщины на всё способны.
Мне показалось, меня ударили поддых. Как ты, мама, можешь даже думать о таком, не то, что говорить?!
— Не она хотела за меня, я мечтал жениться на ней! — напомнил я. — Ей незачем было завлекать меня. Или ты забыла, мама, что мы три с половиной года ждали согласия? — возмутился я.
Мать сделала вид, что соглашается со мной, лишь пожала плечами.
— Если ты так думаешь о ней, почему так хотела женить меня на ней? — спросил я, глядя на то, как она качает своей красивой головой, усмехаясь. Её глаза сейчас как мартовский лед, серые, непрозрачные.
— Я женила тебя на Сонборге, а не на ней. Будь она хоть чёрт морской, я и тогда хотела бы вас поженить. Но то, как ты будешь с ней жить, это твоё, конечно дело…
— Именно так, мама, — хмурясь, отрезал я.
Мне неприятен этот разговор. Больше того, я понял, что в будущем не стану обсуждать с матерью Сигню и то, что происходит у нас.
Я думал, почему она так говорит, почему так относится к моей жене? Что это, обычное соперничество невестки и свекрови?
Или она по обыкновению знает больше, чем говорит?.. Эта мысль так напугала меня, что заныло в груди…
Нет, это ерунда, нет ничего такого, чего бы я не понял, не почувствовал в Сигню, тем более лжи.
А я была довольна произведённым эффектом. Сейчас он злиться, но семена сомнения я заронила в его душу. Когда они прорастут, когда дадут плоды, я сумею воспользоваться ими.
Пока пускай упивается своей влюблённостью в эту девчонку. Но верить ей начнёт с оглядкой. И чем дальше, тем больше. И я буду подтачивать его веру.
И ещё. Её обожает весь Сонборг, отлично, ревность к власти не меньше, чем ревность к другому мужчине способна разрушить самую нежную страсть. Чем успешнее ты будешь, как правительница, Сигню, чем сильнее, тем меньше будет твоё воздействие на мужа, если тебе не достанет твоего хвалёного ума уступить мужу главенство во власти и принятии решений. А достанет, я найду и повод для настоящей мужской ревности, претенденты на твою любовь, думаю, найдутся, Свана Сигню. Чем ты привлекательнее, тем сильнее доказательства твоей вины.
Я лежала на ложе в чужом доме, чужие стены смотрели на меня. Даже простыни и покрывала здесь вытканы и вышиты не так, как у нас в Сонборге. Чужие люди окружали меня, здесь не было ни Хубавы, ни Ганны, ни Агнеты, ни хотя бы Бояна, кому я могла бы выплакать моё горе. Все были чужими, только Сигурд… Но куда он ушёл? Или я страсть, влюблённость принимаю за близость? Но что тогда близость, если не любовь, не то, что между нами? Сигурд, где же ты…
— Проснулась… — он вошёл. Тихонько открыв дверь. — Ты задремала, я не хотел разбудить тебя, — он улыбается, садится на ложе.
Как хорошо… Милый, как хорошо, что ты вернулся.
— Не оставляй меня больше одну, милый, никогда, — прошептала я, приникая к нему.
Он мягко обнял меня, целуя мои волосы, я чувствую его дыхание, я слышу его сердце, вот оно, рядом с моим…
Она обнимает меня, вся прижавшись ко мне. Я чувствую, как она дышит, как бьётся на шее её пульс, я чувствую её тепло, её всю. Даже одиночество, обступившее её без меня в этом чужом для неё тереме. И она лжёт? Как ты можешь, мама?!..
В эти минуты, тихо обнимая друг друга, слушая, и слыша дыхание, и сердца друг друга, мы оба ощущаем себя единым и неразделяемым больше существом.