— Из тех, кого лечила Свана — никто. При ней умерли несколько, точнее, она сама отпустила их, — кивая, сказали помощницы.
Изумляясь, я обернулся на алаев, что шли за мной. Исольф, Стирборн и Рауд гордо улыбались, как и Гагар, а Торвард, как и я, восхищённо качал головой, в уголках его всегда весёлых голубых глаз играли искорками весёлые мальчишеские морщинки.
— Сигню великая гро, Сигурд, — сказал Гагар, — она в пятнадцать уже могла то, что до сих пор не умеет и не знает никто.
— Ты как-то очень удачно женился, Сигурд! — рассмеялся Торвард.
И его смех подхватили все. Нам было чему радоваться. Мы нашли наших Гуннара и Берси, выздоравливающими, ещё немного бледными от потери крови, но со здоровыми улыбками и блеском в глазах.
Мы выиграли битву, первую битву на пути к единой Свее, самую важную, ведь первая битва сообщает боевой дух, объединяет войско в настоящий боевой кулак. После первой победы воины начинают верить в будущие и легче добывают их.
Да мы потеряли многих. Много десятков остались навсегда на этой земле и завтра мы проводим их с почётом в Валхаллу, чтобы навеки помнить. Нам не удалось добыть победу без крови, но каждая пролитая капля стоила того.
Окончательно я это понял во время тризны.
Трупы наших воинов и защитников Норборна лежали сложенные на громадном погребальном костре в середине Норборна, вероятно там, где была некогда главная площадь города. Развалины стен окружали нас, стен сгоревших домов, чёрные и серые, превратившиеся в хрупкие угли. Стены города частью сгорели, частью были разрушены нашими катапультами и позднее тоже сгорели в огне пожаров. Но огромные валуны по-прежнему окружали то, что было Норборном. Позднее эти валуны станут границей огромного кургана, что поднимется над погребальным костром.
Солнце высоко стоит над горизонтом, его лучи отражаются от золотых корон йофуров, одетых в белоснежные одежды. Факелы в руках. У воинов в руках шапки, наполненные землёй, песком, тем, что накроет сгоревшие тела мёртвых и образует огромный курган — всё, что останется от Норборна…
Молчание владеет всеми. Скорбное уважение на лицах. Погибшие товарищи, с которыми мы столько месяцев готовились, шли сюда на Норборн, ушли в Валхаллу. Осталась только эта уважительная, наполненная горечью церемония прощания уже не с ними, с их останками, они сами, их души ушли без возврата…
Все алаи здесь, кроме, неспособных ещё участвовать в тризне, Гуннара и Асгейра Берси. Сигурд посмотрел на Сигню, они с двух разных сторон подходят к горе мёртвых тел. Запахи тления смешаны с затихшими почти запахами гари, но несколько мгновений и огонь поглотит всё.
Боян заводит Песню Прощания:
«Славные воины Сонборга и Брандстана! Вы ушли в Валхаллу, осталось лишь честь отдать мёртвым вашим телам.
Вы сражались как герои и теперь пируете за столом Одина.
Когда-нибудь и мы присоединимся к вам.
Прощайте и вы, храбрецы Норборна!
Прощайте, ратники Самманланда, погибшие в первой славной битве, оплатившие победу своей кровью.
Будем вечно помнить ваши имена и ваши лица!
Не забудем героев, не забудем битву под Норборном!»
Сигурд подаёт Сигню знак, и они одновременно подносят факелы под основание костра, пакля, пропитанная специальной смесью и хворост, уложенные здесь, занимаются разом, йофуры только успевают отойти от дружно взявшегося костра, разом охватывающего всех мертвецов.
Торжественно-величественное мгновение. Едва костёр прогорит, воины один за другим подойдут со своими шапками и насыпан будет курган. А дальше встанут на нём столы хмельной тризны. Здесь будут выпиты сотни кубков вина и браги. Здесь же оставлены будут и эти кубки, увенчивая собой курган, кторый обрастёт травой, цветами, но будет возвышаться ещё и через сотню лет…
Но неожиданно для всех происходит то, чего никто не ждал…
Сквозь гул огромного траурного пламени вдруг несётся крик:
— Сдохни, проклятая ведьма!!!
Стрелы, одна за другой, настигая друг друга в воздухе, летят в Сигню…
В Сигню!!!
— Сдохни, Сонборгская ведьма!
— Сдохни, шлюха, погубившая Норборн!
Все, кто находится рядом, бросаются к ней. Ближе всех Исольф. Он опрокидывает её на землю, закрыв своим телом, а Торвард, схватив один из кругом разложенных в траурном порядке щитов, прикрывает их обоих.
Сухой долговязый Гагар, выхватив меч, отбивает прилетевшее уже и копьё. Стирборн и Рауд, вслед за Сигурдом бросаются туда, откуда прилетели стрелы и копья…
Несколько мгновений, стрельба заканчивается, конунг и два алая, ратники вводят в круг стоявших вокруг гигантского костра несколько норборнцев из тех, что были пленными.
— Вы посмели осквернить священное действо — тризну по павшим, — глухо и грозно говорит Сигурд, — за это вы умрёте.
Сигню подходит к нему, вся перепачканная в саже, на которую ей пришлось упасть, спасаясь. Но корона у неё на распущенных по обычаю волосах, хотя и они испачканы в пепле и угле, как и лицо. Она смотрит на норборнцев, уже обезоруженных, но с ненавистью смотрящих на неё.
— Я спасла ваших стариков, ваших жён и детей. Я спасла бы и вас, если бы вы не держались за вашего глупого и злого конунга. Вы же решили, что путь ненависти лучше, чем путь любви и жизни?!
Она смотрит на мужа:
— Убей их всех, Сигурд! — говорит она. — Всех оставшихся норборнцев! — её взгляд горит. — И тех ратников, что охраняли их — нельзя доверять тем, кто способен ударить в спину во время траурной песни. Но ещё более — тем, кто забыл свой долг и верность своему конунгу и не сторожил как должно пленных врагов! — её глаза сверкают чёрным огнём, отблеск погребального пламени на её коже, на волосах, на белом в чёрной грязи платье. — Убей их всех!
И это немедленно исполняется.
Тела убитых будут брошены на съедение зверям, они не пополнят тех, кто с достоинством погиб в бою и с честью возложен на почётный костёр. Предателям нет места среди достойных.
Глава 6. Смятенье чувств
Ольха и ясень. Ясень и ольха.
Сплетайте ветви, стволы соединяете.
Внутри вас жизнь сильнее всего на земле.
Ольха и ясень, ясень и ольха, оживает и воздух вокруг.
Ольха и ясень, переплетайтесь,
Создайте солнце и луну создайте.
Вы двое — Солнце, оба вы — Луна.
Вы — небо и земля, земля и небо.
Вы сходитесь подобные Богам Асгарда,
возноситесь над миром огнями ваших душ.
Ольха и ясень, ясень и ольха,
Поёт любое сердце, видя вас…
Мы вернулись в Сонборг в самый Мидсоммар. А это летний праздник любви, когда юноши и девушки гуляют до утра. Когда возлюбленные уходят в поля, луга, леса, чтобы заняться любовью, вобрав в себя плодородие самой земли, вершины лета и могущества солнца последние дни безраздельно царящего в небе.
Мне недоступна радость этой любви, единственная, кого желаю я, никогда моей не станет. Она любит и любима достойнейшим из всех достойных. А мне остаётся лишь бесконечно мечтать, утешаясь только миром, что создаёт моё воображение. Да ещё тем, что я все дни рядом с моей возлюбленной.
А ночами ко мне приходят странные сны, где она смотрит на меня и говорит мне: «… спой, любимый мой, милый…» и смотрит на меня так, как смотрела лишь однажды.
Да, я смотрю на неё, а она избегает смотреть мне в глаза, отводит взгляд, едва я пытаюсь поймать его…
Но эта грёза заставляет меня просыпаться по утрам. Убаюкивает вечерами и даёт мне сил. Сил жить. А чем я жил раньше? Почему я не могу этого даже вспомнить? Я стал совсем другим теперь…
И однажды я говорю это Сигню. Неожиданно даже для себя. Это была уже осень. Мы с Хубавой поехали на восток Самманланда, к морю. В одной из прибрежных деревень было сразу много заболевших какой-то сыпью детей. Оказалось, к счастью ничего серьёзного. Но мы пробыли там неделю. В один из вечеров накануне отъезда, мы пошли с Сигню к морю, прогуляться по берегу фьорда. Лишайник и мхи нашлёпками разных оттенков зелени, бронзы, меди и золота покрывают камни. Очень тихо. Вокруг высокие скалы, мы спустились по ложбине к широкой полосе берега, куда пристают лодки и корабли. Вода так тиха, что ладьи даже не качаются, прилипнув, будто к поверхности зеркала. Вот тут я и сказал Сигню, что люблю её. Это признание выскочило из меня само. Я будто даже и не думал в тот момент об этом, я наслаждался её близостью. Сигню остановилась:
— Я тоже люблю тебя, Боян, — тихо проговорила она.
Я решил, что она не поняла меня, что говорит о другой любви, о той, что всегда была между нами…
Но Сигню подняла глаза на меня, впервые за несколько месяцев:
— Я всё поняла, Боян, — сказала она. — Ты зачем мне это говоришь?
Я растерялся. Что я мог ответить? Зачем? Я не знаю, зачем. Я сказал это, потому что чувствую так.
— Не надо, Боян, не искушай меня.
Во мне вспыхнул огонь от этих её слов. «Не искушай…», так я привлекаю её?!
— Перестань, замолчи или я никогда больше не останусь с тобой наедине! — воскликнула Сигню вдруг, становясь похожей на капризную малышку.
Да, меня волновал теперь мой Боян. С той самой Норборнской битвы, когда я оказавшись в его объятиях, осознала вдруг, что они не вызывают во мне сопротивления. Больше того, мне были приятны его прикосновения.
Я старательно обходила это воспоминание в своих мыслях. Это удавалось мне, и вот он решил вдруг признаться… Боян, чьё лицо я знаю всю жизнь, но совсем иначе вижу теперь.
Для чего он затеял этот разговор? Я не хочу даже разбираться в своих чувствах к нему. А что если я найду там желание, влечение, страсть? Что я буду делать с этим? Замолчи! Замолчи, Боян!
Я услышал её. По-настоящему услышал. Я стал мужчиной для неё, вот что. Тем, кем всерьёз никто меня не считал в Сонборге. И только Сигню знает, что я мужчина. Что я люблю её как мужчина. И она… Боги… Если она чувствует во мне это, значит… я был счастлив уже этим.