Я засмеялся и заплакал одновременно, выходя в сени…Ни одной мысли не было в голове. Только в груди, где сердце, что-то огромное, горячее, живое. Будто радость стала чем-то осязаемым, большим, тёплым. И счастье… Какое же счастье! Так странно…
Ещё до возвращения Сигню, я знал, что Агнета родила сына, Берси прислал гонца конунгу. Я не спал всю ночь. Почему именно в эту ночь мы оказались разъединены с Сигню? Именно в эту ночь, когда я особенно нуждался в ней? После этого проклятого разговора с Гуннаром?
Жена Берси родила сына…
Почему Сигню не рожает? Почему она даже не тяжела? Неужели я или она, или мы вместе так нагрешили, что Боги карают нас…
А что если моя мать права насчёт Сигню, что если она просто хитрая гро и не хочет рожать от меня…
Эта мысль была такой ужасной и такой…открывающей целый огромный и страшный мне до сих пор незнакомый мир лжи и притворства. Сигню оттуда?!
Вернулась. Удивилась, что я не сплю.
Но я не говорил. Я не знаю, что случилось вдруг со мной: я подошёл к ней, стащил рывком меховую тужурку с её плеч, содрал буквально платье и овладел ею немедля ни мгновения больше, повалив на ложе. Она вскрикнула только, стискивая меня руками, не сопротивляясь, и ничего не говоря, и через ещё какое-то мгновение кончила бурно, алея, почти искусанными мной губами, заливаясь слезами чуть-чуть опередив меня…
Я лежу рядом с ней, смотрю на её профиль с этим чуть-чуть привздёрнутым маленьким носиком, на ресницах ещё блестят слёзы, волосы, мокрые от пота, спутались под шеей.
— Прости меня, — говорит она, поворачивая лицо ко мне.
Я думал это сказать, лишь собирался с духом.
— Я знаю… почему ты… почему злишься… — прошептала она.
— Я… — я хотел оправдаться, но она накрыла мои губы рукой.
— Подожди… Ненавидел меня, да? Я знаю почему. Прости меня, Сигурд, мой конунг, что я не могу родить тебе сына.
Боги! И я мог не верить в её любовь? Я мог думать хоть миг, что она лжёт мне?!
Из-под её ресниц выкатилась огромная слеза.
— Ты должен прогнать меня. Должен взять себе другую дроттнинг, которая родит тебе детей. Если тебе нравится, я стану спать с тобой, когда захочешь, но…
Я притянул её к себе, прижимая её лицо к своей груди, заставляя умолкнуть.
Мне так хочется плакать, слёзы душат меня. Я не могу сделать, что должна, главное, зачем вообще нужна дроттнинг. Почему? Почему?!
Никто не может сказать, и Ганна не может этого понять. И ты, мой любимый, мой Сигурд, не можешь не думать об этом. Конунгу нужны наследники…
— Замолчи! — горячо шепчет Сигурд мне на волосы. — Прости меня… Прости, я ревновал… С ума тут сходил один. И тут весть от Берси… Прости меня. Никогда не будет у меня другой дроттнинг. Только ты. Без тебя… я не могу даже дышать без тебя. Без мысли о тебе не бьётся моё сердце. Ты во мне как моя кровь. Не будет тебя, не будет и меня…
Глава 7. Крылья Свана Сигню
Кто хочет величия, не боится крови.
Кто хочет славы, вынимает меч.
Мечи не куют для покоя,
Мечи куют для войны.
Мы хотим победить — мы видим свет победы.
К ногам любимой бросает весь мир тот, кто любит.
Ты можешь добыть весь мир — пусть любимая царит в нём.
Мечи не куют для покоя,
Мечи куют для войны.
Кто хочет победы, идёт к ней.
Победа разжигает сердца.
Победа даёт жизнь земле.
А дальше нужны будут плуги,
У нас есть руки и есть железо, чтобы выковать их.
Мы выступили в поход за четыре недели до Зимнего Солнцеворота.
Было морозно, но снега пока не было, зима пустила вперёд холод, но не снег. Поэтому продвигались мы быстро и легко по сухой твёрдой земле.
Впереди войска Сигню и Сигурд, алаи, Гагар, далее легкая конница — лучники, за ними — тяжёлая конница, мощные кони, огромные мечи, длинные пики.
Пешие воины тоже делились на отдельные части, тоже лучников тяжёлых и лёгких, несколько сотен, вооружённых копьями и мечами, боевыми топорами и шестипёрами.
Все хорошо вооружены и одеты в новые латы, сделанные по мысли дроттнинг из двойного слоя кож с железными тонкими пластинами внутри.
Надо сказать, я как воевода восхитился этим изобретением Сигню.
— Асгейра благодари за это, его рана навела меня на мысль, — улыбнулась тогда Сигню.
Это было ещё летом, когда начали готовить этот сегодняшний наш поход.
Мы шли десятый день и уже знали точно, где ждёт нас войско объединённых йордов. До этой долины, расположенной на широкой равнине, идти оставалось два дня.
Встали на ночлег сегодня рано, ещё засветло, Сигурд собирал Совет. Мы, конечно, и так собрались бы на привычную всем давно общую вечернюю трапезу, но сегодня, очевидно и Сигурда есть о чём поговорить с ближними советниками и даже с сотниками, ибо в шатёр позвали и их.
Жарко пылают дрова в широких жаровнях, за стенами шатра горят, потрескивая костры. Внутри лагеря всегда тепло и светло. В шатре — тем более. Когда Сигурд заговорил, я понял, что единственный человек, который заранее знал, о чём пойдёт сегодня разговор — это Сигню.
Да, так и было. Сигурд вчера ещё сказал мне то, о чём думал, оказывается уже больше недели, когда стало известно, что йорды Грёнавар, Бергстоп и Эйстан объединили рати и выставили их нам навстречу.
— Их города остались без защиты, — сказал Сигурд, выразительно глядя на меня.
— Ты хочешь сказать… Что мы можем захватить их столицы, пока…
Он засмеялся счастливо:
— Они сами подставляют под нас свои города, — его глаза сверкали радостными огнями. — Разведчики Гуннара доложили, что в каждом осталось по небольшой дружине. Они постарались всё войско вывести против нас. Боятся.
Я улыбнулась, как я люблю, когда он так радуется! Как я люблю его!
— Боятся, значит, уже проиграли. Сколько надо послать в каждый город ратников, чтобы захватить их? — спросила я.
— Да не больше сотни. Наши придут внезапно, главное сделать это одновременно, чтобы не успели предупредить друг друга. Одновременно до часа войти в каждый город.
Сигню светящимися глазами смотрит на меня на сегодняшнем Совете, улыбка плавает по её губам. Один взгляд на эти губы заставляет меня дрожать от желания… Какое это счастье гореть обоюдным огнём. Многие люди знают, что это? И я не знал ещё год назад. Я не знал даже, что это бывает. А теперь я дышу этим. Нет ничего, что я делал бы без неё.
И Совет сегодняшний, это будто противостояние нас с ней двоих против остальных, которые все как один вскинулись разом против.
Я с улыбкой смотрю на Сигню, как всегда сидящую напротив меня. Я и она, мы ждём, пока отшумят возмущённые моим «сумасбродством» алаи, воеводы и сотники.
— Нас и так против объединённых ратей впятеро меньше!
— А ты хочешь ещё на три сотни уменьшить наше войско!
— Что толку воевать города без конунгов?
— На что нам их города, если они побьют нас в этой битве?!..
Я, улыбаясь Сигню, жду, когда отшумят мои храбрые воины. Сигню вчера ещё предсказала это, так и сказала: «Вот орать-то начнут, что ты сумасшедший, представляю себе!» — засмеялась она. И сейчас смеётся глазами своими, глядя на меня.
Наконец выговорились все, начинают умолкать. Пора снова вступить мне.
— Все высказались? — спрашиваю я. — Теперь может конунг сказать своё решающее слово?
Я оглядел всех присутствующих, выдерживая паузу, чтобы все не просто услышали, что я скажу, но поняли, что высказываться они могут, а вот оспаривать моё решение — нет. Все примолкли, глядя на меня.
— Слово конунга решает. Если оно поддержано дроттнинг, его не может поколебать никто.
— Даже на войне мы бабу станем слушать? — выскочил кто-то из сотников.
Я усмехнулся, даже не отыскивая взглядом наглеца.
— А вам не обязательно слушать, слушаю я. И решаю тоже я. А раз так, три сотни пойдут к городам. Три сотни конных воинов. Выберет, чьи будут сотни воевода Гуннар. Через час сообщить мне, кто пойдёт. Я с каждым из сотников переговорю сам.
Сигню подмигнула мне. Это ободряет, будто горячий заряд силы в мои мускулы, в моё сердце.
Ещё до рассвета сотни вышли в путь. Мы точно рассчитали по расстоянию до каждого города, когда надо выйти, чтобы взять их одновременно, чтобы дружины в городах не могли связаться друг с другом и успеть предупредить.
— Мы не можем ждать до тех пор, пока наши отряды сделают дело и доложат, — сказал Гуннар, когда последний отряд исчез, скрывшись за ближним холмом.
— Мы не будем ждать. Они возьмут города, и мы точно знаем, в какое время. И точно знаем, сколько будут скакать гонцы-вестовые с донесением об этом. В этот час мы должны уже переломить битву в свою пользу. Это будет через два с половиной дня. На закате.
Гуннар в изумлении смотрит на меня:
— Ты шаманов-предсказателей слушаешь что ли? Я не видел их в нашем обозе.
Я засмеялся:
— Не нужны мне шаманы. Я всё продумал. Всё. Это будет самая точно рассчитанная битва на земле. Как шахматная партия.
— Я плохо играю в шахматы, — сказал Гуннар.
— Ты не хочешь в них играть, вот и всё.
— Просто это игра для таких, как ты, а не для таких, как я. Я всего лишь воин, я исполнитель твоей воли. А ты стратег, — спокойно сказал Гуннар.
Я посмотрел на него, в его словах не было лести. Что ж, на то я и конунг, чтобы быть стратегом. Я этому учился всю жизнь. А он мой воевода.
— Но в любой битве возможны случайности, — сказал Гуннар. — Как и в жизни.
— Какие? Что меня убьют? Не имеет значения, если верен расчёт. Битву доведёшь до конца ты и остальные. Всё равно Самманланд победит в этом. Свее быть единой.
— Ты так уверен, почему? Потому что мы победили в Норборне?
— Норборн стал тем, что научило нас всех. Даже дроттнинг. Поэтому с нами теперь в обозе не двое лекарей, а почти шесть десятков, полторы сотни помощников. И доспехи у нас теперь другие и оружие и дисциплина. Мы не та полусырая рать уверенных в себе, но ещё неопытных мальчишек. Теперь идут те, кто видел смерть, кто клал на костёр тела своих товарищей и братьев. Мы другие сегодня, не те, что полгода назад. И Самманланд стал настоящей страной за это время, единой, где все ниточки сходятся в Сонборг и расходятся оттуда и всё делается так, как обдумано. Ты сам знаешь.