Гуннар кивнул, надвигая шапку поглубже на свою бритую голову, улыбнулся:
— По чести сказать, никогда не поверил бы, что можно сделать столько всего за год, сколько сделал ты, Кай, если бы это не происходило на моих глазах.
— Не я, Гуннар. Все мы. Все хотят того, чего хотел я для Свеи, поэтому все делают это. Поэтому всё получается. Каждый. Последний бондер знает, зачем возводится форт или сигнальная башня, зачем его сын или дочка идут в школу, для чего приезжают лекари в их форты. Зачем Дионисий привозит новые списки с книг. Через несколько лет все будут грамотными в Свее.
Гуннар засмеялся:
— А ты мечтатель, Сигурд. Стихов-то не пишешь?
— Бывает, — усмехнулся я. — Но я не мечтаю о несбыточном, Гуннар. Иди поспи, до рассвета ещё далеко. Да и постоим тут сутки, отдохнём, потом двинемся к долине, где ждут нас три конунга.
— Думаешь, не ляжем там все? — спросил я, глядя с восхищением на своего конунга.
— Славная будет битва, как бы не вышло, — отвечает он со светлой усмешкой на лице. — Даже, если ляжем все там, оно стоит того, а?!
— Думаю, стоит, — согласился я.
Я не мог не восхищаться им, моим другом, моим конунгом. Я им восхищался с самого детства, и я был счастлив, что мне выпала судьба именно с ним быть рядом. И я благодарен ему за то, что он не думает о недоверии мне из-за Сигню.
К вечеру следующего дня Сигурд представил Совету прорисованную им схему послезавтрашней битвы. Он предложил неожиданное решение. Не заходить с пологой стороны, откуда нас ждут, но обойти долину с востока, и спуститься с гряды холмов, под прикрытием восходящего солнца, оно ослепит наших противников, по крайней мере, первые несколько минут, которые дадут нам превосходство над ними, что может стать решающим.
Стояла ясная погода, и ничто не предвещало облаков или бурь в ближайшие дни. Это выходило и по всем приметам, и по нашим с Берси ранам.
И вот утро, утро битвы, с которой может никто из нас не прийти, чтобы поставить эти палатки на новом месте.
Ещё темно, с рассветом всё начнётся. В шатёр, собрались все алаи. Воинов поднимают побудкой. Пьют воду, кто мёд. Никто не ест. Налегке и воевать и умирать легче…
Сигню выходит к нам. Прекрасная дроттнинг в тёмно-красном, обшитом мехом платье, в короне.
— Мой конунг, воеводы, мои алаи, осталось совсем немного времени до битвы, что решит историю Свеи на годы, а может на сотни лет вперёд, — её голос нежный и негромкий слышен каждому и в сердца проникает ко всем нам. — Никто не устоит перед армией, которую создали вы. Ваши воины сильны и уверены в том, зачем пришли сюда. А воины наших противников напуганы. Поэтому каждый наш ратник стоит двух десятков их ратников. Мы победим. Боги на нашей стороне. Небо ясное, Солнце придёт союзником нам на рассвете, — она улыбается. — И все вы вернётесь героями. Гуннар, Гагар, Стирборн, Асгейр Берси, Хальвард Исольф, Хьяльмар Рауд, Торвард, ваши имена уже вплетены золотой нитью в историю Свеи. Вы все вернётесь с поля битвы, все вернётесь назад. Я это знаю. Я не должна буду никого из вас спасать, никого из вас лечить, никто не будет даже ранен.
Она обводит нас взглядом с уверенной и лёгкой улыбкой на губах, за одно прикосновение к которым, я согласился бы умереть.
Но она говорит, что мы все вернёмся и даже не будем ранены, а ведь она гро и она спасла меня, когда никто бы не спас… Значит, правда знает…
Сигню продолжает:
— Но битва будет тяжела и кровопролитна. Многие воины погибнут, но не вы. Я с вами, воеводы! Я с вами, алаи! Я с тобой, мой конунг! Крыльями белой птицы, чьим прекрасным именем вы зовёте меня, я накрываю вас. Смерть вас не возьмёт и даже не коснётся. Смерть не увидит вас ещё многие десятилетия…
Говоря эти слова, я чувствовала всё, что говорила. Вся моя душа, моё сердце раскрылось всей силой и жаром своими они почувствовали это и поверили мне и стали неуязвимы. Этого я и хотела. Об этой силе я просила Богов.
Я подошла к каждому алаю и обняла каждого и позволила каждому обнять себя. Они должны ощутить моё тепло по-настоящему. Вобрать мою силу.
Рауд, милый мой двоюродный братец. Я смотрю ему в лицо. Золотящиеся немного в свете факелов брови, ресницы, щетина на щеках. В эти румяные с мягкой щетиной щёки я целую его… Сигню обнимает меня, не только и не столько руками, сколько своим теплом, светом своих глаз. И я чувствую себя сразу таким сильным, каким никогда ещё не был.
Стирборн, и твои щёки в мягкой светлой щетине, теплом светятся светло-карие глаза. Ты красивый, весёлый, ты умеешь развеселить всех, вернись из сечи невредимый… Сигню… Милая, ты стала такой красивой. Ты светишься, ты греешь. Неужели я тебя целовал когда-то так неумело вот в эти волшебные губы? Никогда не посмею снова сделать это, но никогда и не забуду, что это было у нас. Это и то, как сейчас ты обнимаешь меня, согревает и оберегает меня как…как она сказала? Как её крылья. Да, Сигню, как твои крылья…
Торвард, с искорками в глазах, весёлые юные лучики-ресницы. Твоя светлая борода жестче, но глаза горят так светло, как у детей… Сигню касается меня. Боги… Я чувствую прикосновение её тела, я и мечтать не смел об этом. Миг. Аромат твоих щёк, синий свет из твоих глаз теперь охраняют меня. Я и раньше не боялся, а теперь я уверен…
Асгейр, красивый гладко бритый и стриженый, кудрявый, чуть улыбается красивыми почти женскими губами. Загнутые ресницы, ямочка на подбородке. Я тоже улыбнулась, прежде чем поцеловать его щёки… Сигню, знаю, ты лечила и спасла меня, ты спасла мою Вита Фор и моего сына, ты совершенное творение Богов, сама из Ассов, позволяешь мне обнять тебя и я будто заполняюсь твоей уверенной силой навсегда…
Исольф, Хальвард, сын высокородных родителей. Отец, дед, прадед все были алаями конунгов. Бледное, совершенной безупречно правильной красоты лицо из-за безупречности своей кажется людям холодным, но ты не холоден, ты лишь скромен… Сигню, ты сегодня впервые обнимаешь меня, ты вообще никогда не касалась меня раньше, это впервые и это так волнующе и горячо… оказывается ты мягкая и податливая, как ивовая ветвь. И такая тёплая, я заполняюсь твоим теплом…
Гагар, жилистый, обветренный ближний алай моего отца, теперь второй воевода. Он улыбается мне как дочке, когда я целую его жесткие в крупных морщинах щёки.
Гуннар. Гуннар, которого я так неосторожно взялась утешать и, кажется, затащила в сети. Не поддавайся ничему, воевода. Ничто не возьмёт тебя… Сигню, как я хочу сжать, стиснуть тебя, я знаю какова ты, я всё пройду, чтобы только снова обнять тебя… и ничто меня не спасёт от моего желания к тебе и ничто не убьёт меня, когда я так полон огня…
Сигурд. Сигурд, моё сердце. Моя душа, всё, всё, что есть во мне лучшего. И не лучшего, может быть.
Ты всё, вся моя душа. Я чувствую тебя даже больше, чем саму себя. Ты моя душа… Мой единственный… Весь мир и я в этом мире — это ты. Не хватит слов на всех языках, что я знаю, что знаешь ты, на всех языках мира, что мы не знаем, чтобы я могла признаться тебе в любви. Я буду с тобой там, в бою…ничто не тронет тебя, ни одна стрела, ни один клинок, ни одна рука.
Я смотрю на его прекраснейшее в мире лицо. Оно сосредоточенно, но весело. Огромные, горящие огнём Силы глаза. Светлые волосы спускаются волнами на плечи, блестят в огнях факелов и ламп. Как ты молод, мой юный конунг! Сейчас мне кажется, я старше тебя. Боги, не допустите никогда, чтобы я стала старше него, ни теперь, ни через пятьдесят, ни через сто лет! Не дайте мне пережить его! Ни на один час, ни на миг!
Любовь говорит во мне? Я не знаю. Я не хочу названий. Любовь… Хубава говорила, что не знает, чего от любви больше, счастья или горя. Ты не знала любви, Хубава. Ничего нет, если нет любви. Нет ни мира, ни жизни…
Я вижу, как одного за одним Сигню обнимает наших алаев, провожая в бой. И каждый будто огнём наполняется от неё, вспыхивают щёки, загораются глаза.
Но один я знаю, какой живительной силой в действительности обладает Сигню. По-настоящему только я это знаю.
И когда все уходят из шатра, и она обнимает, наконец, и целует меня, я знаю, что она со мной вместе незрима, но осязаема, идёт в этот бой. Она во мне.
Она во мне с первого дня, с первого моего взгляда на неё. Когда я не понимал ещё даже, она тогда уже вошла в меня. Той длинношеей девчонкой. Со вспыхнувшими глазами, а вслед — губами и щеками. Вошла сразу и осталась навсегда. Поэтому я услышал её смех, поэтому я узнал её через несколько лет разлуки, поэтому я влюбился в этот смех, я знал, только ей он и может принадлежать.
Но и тогда ещё я не знал всей силы чувства, которое выросло и растёт во мне теперь. И я сам расту с ним вместе. Меня до неё было так мало, а за этот год, за каждый день, что мы вместе, я расту и усложняюсь, во мне столько мыслей и чувств теперь. Я не думал, что в человеке вообще столько может вместиться. И я не думал, что может быть столько силы, всё прибывающей силы…
Теперь она пришла со мной сюда. Только она с первого слова поняла все мои дерзкие и на первый взгляд сумасшедшие планы. И только она сразу поверила в меня. Сразу поверила в них из любви и страсти? Возможно. Но это лишь добавило ей проницательности, способности прочитать мои мысли. Осознать, ощутить мои планы. Представить их в своей голове, как я представляю в моей. Мы одинаково смотрим на этот мир, будто одними и теми же глазами.
Ты со мной моя Сигню. Во всём моя. До последней мысли. И всё же ускользающая, загадочно-непонятная, зовущая за собой, в высоту. И в дали. За тобой я пойду и дойду куда угодно. Нет такого, чего я не сделал бы для тебя.
Я смотрю в её глаза. Она со мной. Со мной. В моей душе, полностью отданной ей. В моём сердце, огромном теперь, крепком снаружи и полным горячей негой внутри. Захотел бы я быть здесь, если бы она не пришла сюда со мной? Пришёл бы сюда вообще? Вероятно — да. Я мечтал объединить Свею всю жизнь. Но только теперь это желание обрело смысл. Не простое честолюбие сильного. Но желание сильного человека поделиться этой силой, сделать жизнь других, тех, кто живёт со мной на этой земле такой же светлой и осмысленной, как и моя. Я не могу осчастливить всех, это и не нужно. Я могу и должен открыть дорогу к Свету. А счастливыми люди смогут стать сами.