Мне стало страшно:
— Не надо, волхователь, — поёжилась я.
Он изменился в лице, глядя на меня:
— Ты была за гранью… — произнёс он, будто прозревая. — Тот, кто всё для тебя на все времена, вывел тебя оттуда, смог… — не улыбаясь больше, сказал кудесник. — Только один человек смог бы то же…
— Не надо… — предупредила я снова. — Чего ты хочешь?
— Возьми меня к себе в терем.
— Зачем ты мне?
— Я умею читать в людях.
— Ну и что же? И я умею. Глаза отводить не умею, а читать… — Я пригляделась к нему… — Вот ты… Ты потерял возлюбленную. Она ушла туда, откуда меня сумел вывести тот, кто всё для меня. А ты не смог. И винишь себя. Ты забыл о судьбе. Всё делает она, не мы…
— Твоя судьба вершится сейчас не тобой… А мою можешь свершить ты.
— Я — твою?! — удивляюсь я.
— Да. Убей меня, Прекрасная Лебедь, отпусти к той, что заждалась меня за гранью. Убей из сострадания, как делала много раз…
— Не понимаешь, о чём говоришь…
— Убей, иначе, все узнают, как ты любила и любишь того, что так прекрасно поёт сейчас…
Я покачала головой:
— Зачем тебе запугивать меня? Слабую женщину. Я не могу убить тебя.
— Ты не слаба. Ты так сильна, что уведёшь с собой силу дальше… Не плачь по Свее… Не плачь по крови… Вы построите Новый город. Вместе с другими. С братьями вам. Он будет жить тысячи лет, как и земля, на которой он вырастет. Кровь… твоя кровь и ЕГО… не надо бояться, так назначила Судьба… Запомни, Белокрылая Лебедь белой страны… — он будто растворился в воздухе…
В следующий миг у меня зажужжало в голове, закружилось и я почувствовала себя уже снова на руках у Бояна.
— Ну, что ты… — он улыбается тихо.
Ганна и Хубава, наклоняются к нам, Ганна трогает меня за руку, считает пульс, прислушивается.
— Ах, вон что… — улыбается Ганна и глядит на Хубаву.
— Да? — Хубава смотрит на подругу расширенными глазами: — не…
— Поглядим, — улыбается Ганна, они с Хубавой будто мысленный ведут разговор.
Все вокруг нас. Я слышу голоса, но я так устала…
…Я смотрю на Бояна:
— Отнеси Свана в покои, — а сама поворачиваюсь к обеспокоенным приближённым. Мы все тут как семья, значит могу сказать: — Свана Сигню тяжела. Завтра скажем сроки.
Что тут началось! Сколько лет мы ждали эту новость! Сколько лет, сколько шепотков, сколько грусти и тайных слёз, пролитых Прекрасной Свана… Только что же мужа-то нет? Где ты, Сигурд?! Где затерялся!?
Я не умер. Это оказалось куда хуже…
Пролежав в беспамятстве до утра, я очнулся. Прогнал Лодинн с её каплями. Потребовал хмельного, потому что оставаться трезвым не было сил, боль разрывала меня. Я не мог даже думать, я только слышал: «Ей можно всё… Ей можно всё… Ей можно всё…»
Сколько дней я провёл в этой горнице, напиваясь и пользуя женщин, которые приходили ко мне? Я не могу этого сказать. Я не видел ни дней ни ночей. Я не видел их лиц и тел. Я не чувствовал ничего. Сколько их оказывалось одновременно около меня, я не знаю… и многое ли я мог, так напиваясь, я тоже не знаю…
Пока однажды я не пробудился, ещё не в силах открыть глаза, чувствуя дурноту и сердцебиение, не в силах даже пошевелиться. Я услышал приглушённые голоса. Это моя мать и Лодинн говорили, считая, что я не могу их слышать.
— Как она могла забеременеть, Лодинн!? Ты в который раз обманываешь меня?! — прошипела шёпотом моя мать.
— Хиггборн, сами Боги…
— Ещё что!!! — голос Рангхильды едва не взлетает в крик.
— Жар, хиггборн! — тихо, но уверенно говорит Лодинн. — Она заболела… жар выжег наш яд. Никто не выживает после такого… А ей удалось, она вышла из пещер Нифльхейма. Уже без яда. Она теперь может…
— Я тебя убью! А если он узнает?! Всё напрасно?!
— А кто знает, что ребёнок его? Он за порог, а она и…
— Ты сама сказала, третий месяц!
— ОН-то не знает. Пока проспится теперь, пока… И что мешало ей и при нём… Да что вы, Хиггборн, теперь он во всё поверит. Вон даже конунг Ньорд уехал довольный. Сказал, что Кай, наконец, как нормальный мужик себя ведёт. Только ещё выгнать тварь…
Я не прислушивался дольше… теперь моё сердце забилось по-настоящему сильно…
Я никогда бы не поверил в то, что услышал сейчас… как хорошо, что люди считают пьяных подобными камням на дороге, слепыми и глухими, и как хорошо, что Боги пробудили меня именно в этот момент…
Рвотная судорога свела моё тело… Женщины засуетились, прибежали челядные… Но это всё, всё это дерьмо не имело значения. С этой рвотой я выплёвывал их ложь. Я выплёвывал свою веру в их слова. В любые слова. Никогда теперь не будут для меня важны слова. Я всегда мог читать в людях. Надо больше доверять сердцу. А не ушам, которые подводят, особенно, когда в них влито столько яда, сколько влили в мои… Вот только откуда столько ненависти?..
— Откуда столько ненависти?… А Ганна?
— Надо припомнить, что тогда говорили… Гагар говорил мне… Рангхильда была невестой Эйнара, а он…
— Что ж ты… Раньше-то не вспомнила, колода ты…
— Сама ты колода! Она ведь приехала уже замужняя на свадьбу! Я же думала — это она изменила! Она и беременная уже была тогда Сигурдом, ещё никто не видел, но меня-то не обманешь. Чего ей было…
— Чего…
— Хубава, Ганна, может и мне скажете уже?! — не выдержала я.
Они обернулись и смотрят на меня вдвоём, будто только что вспомнили, что я здесь. Смотрят как на чудо.
— Орёл твой на спине поменял цвет. Я всегда удивлялась аспидному отливу, теперь его нет, он просто чёрный стал, как у Сигурда.
— В татуировке был яд.
— А лихорадка его выжгла. Выпарила из твоего тела. Через смерть к новой жизни.
— Иногда стоит умереть, чтобы снова родится…
И снова смотрят в две пары улыбающихся глаз.
— Кого ждём-то? Про себя тоже знаешь? Богатырь или девчонка?
— Парень будет, — говорю я, продолжая раздумывать над их словами. — Погодите, в татуировке… Это значит…
— Вот мы про то и говорим, откуда столько ненависти в Рангхильде…
— Орле.
— Орле. Все смерти на ней. Вернее на Лодинн проклятой, но приказывает она, Орле, так что её рука…
— Зачем? — не понимаю я.
— Мы думаем от ревности.
— Какой ещё ревности?!.. — я ничего не могу понять…
Я лежу уже полностью трезвый, с уже давно, несколько дней прояснённым умом. Я всё это время медлю, не возвращаюсь в Сонборг, хотя давно уже мог бы быть там. Почему я до сих пор здесь?
Именно потому, что я трезв. Это первым моим порывом было броситься немедля к Сигню, едва я узнал, о злом заговоре против неё. Но тяжкое похмелье задержало меня на несколько часов. И теперь я вернул полностью ясность мысли.
Да, я привык всё обдумывать. Рассматривать со всех сторон. И теперь я думал. Все эти дни. Неотступно. Я рассматривал то, что я услышал от свидетелей матери и то, что они говорили вдвоём с Лодинн.
И не получалось у меня картины бесспорной невиновности Сигню…
Могло быть и то, что они говорили, эти люди, в том походе. Но, не могло быть… Неужели я не почувствовал бы этого? Но не чувствовал? Разве не чувствовал?.. Эти светящиеся взгляды Торварда теперь. И всё та же преданная страсть в Гуннаре. И то, что Исольф не выдал бы их, тоже ясно.
Но разве не снисходила она ко мне, особенно в последнее время. Не хотела ведь меня. Я заводился от этого ещё больше, будто сражаясь с невидимым врагом…
И мой ли ребёнок?! Столько лет не было, почему теперь? Потому что появился другой?!.. Или другие…
Неужели, Сигню? Неужели ты с кем-то?..
«Слаще Свана не найти женщины во всей Свее…»
Кто откажется от неё, если она захочет?
В горницу входит девушка, белокурые волосы, полная грудь колышется под красивым тонким платьем… Воды принесла в кувшине. Смотрит на постель, где я. Очень красивое лицо, большие глаза, нежные губы… «Слаще Свана не найти женщины во всей Свее…»?
— Как тебя зовут? — я приподнялся на локтях и смотрю на девушку.
Ясно, зачем мать её прислала ко мне. Неясно, почему они все соглашаются на это…
— Ты красивый и молодой. Ты — Великий конунг Свеи, — отвечает на этот вопрос девушка, чьё имя я прослушал.
— Но ты ведь не знаешь, какой я. А если я грубый и злой? Если заставлю тебя делать что-то мерзкое. Причиню боль? Если я в чудовище превращаюсь в спальне?
— Этого не может быть, конунг.
Я не был ни с одной женщиной много лет. Только с Сигню. То, что было в пьяном угаре несколько дней назад, я не могу считать, я ничего не чувствовал и от боли, и от хмеля. Да и не помню ничего. Теперь я трезв.
— Иди сюда, — говорю я.
«Не найти женщины слаще Свана…»?!
Чего только не вытерпела эта безымянная красавица… То ли я привык, так привык к Сигню, к её рукам, губам, пылкости, мягкой теплоте, иногда и пружинистому сопротивлению и к растекающейся мёдом нежности… К аромату её тела, в котором я готов был утопать, сутками не выходя из спальни… Почему с другой, вот с этой, прекрасной, юной, я испытываю ничего приятного, неловкость и злость на себя, на неё не виновную ни в чём, кроме одного — она не Сигню…
Я отпустил её, лохматую, с красными полосами на коже от моих прикосновений…
Прошло ещё несколько дней. Несколько женщин. И всё то же. Моё тело и то не слишком наслаждается и вожделеет, им приходится возиться со мной, как со стариком. Но зачем они делают это? Почему соглашаются?.. Зачем я делаю это, что хочу доказать себе?.. Что могу быть с другими?..
Я наслаждаюсь жизнью в Брандстане уже несколько месяцев. Для Рангхильды я — уважаемый Советник ещё Эйнара Синеглазого, оскорблённый его недостойной наследницей. Но ей, ревнивой Орле, невдомёк, конечно, что на её обожаемого сынка у меня тоже зуб вырос преогромный. Этого ей не надо знать, достаточно, что это в интересах конунга Ньорда, который, возможно, благодаря мне станет конунгом Свеи и тогда уж не изгонит меня из Советников…
А сейчас я прекрасно устроился в Брандстане. Мне платит и Рангхильда, к тому же окружает всевозможными почестями, да ещё и Ньорд, он понимает, как я могу ему быть полезен в будущем. Сигурд, зря, ох, зря, ты не послушал свою жену несколько лет назад и не закончил с Ньордом. Нельзя быть таким прекраснодушным и вспоминать детство, если ты завоёвываешь и объединяешь страну! Сигню была права, ты ошибся и тебе уже дорого выходит твоя ошибка.