что на севере, что с конунгом, сейчас мы идём туда, где остались наши сердца, в нашу столицу.
Мы все ранены, но легко, нас лечат лекари, но всем нам кажется, что Сигню лечила бы лучше и это сознание того, что и её, может быть, уже вдову, возможно единственную из йофуров, мы тоже должны спасти, отбив врага от столицы, ещё придаёт нам сил. Даже, налетевшая как ведьма, метель, задержавшаяся нас на сутки, останавливает только потому, что не могут идти ни лошади, ни люди, ослеплённые и оглушённые горизонтально несущимся над землёй злым острым снегом.
…Рати Ньорда будто расступаются, пропуская нас. Наконец, мы подступаем к Сонборгу.
Стены целы, но ворота распахнуты настежь… Это жутко, потому что в первые минуты город показался совершенно пустым, при этом целым, ни пожаров, ни трупов, никаких разрушений. Но в воздухе сильно пахнет гарью… Доехав до площади, мы поняли почему…
Терем сожжён дотла. Не осталось даже остова, он будто вспыхнул изнутри… Только присыпанный снегом чёрный и страшный громадный прогоревший костёр-остов, снег вокруг на площади растаял от страшного жара и уже вновь смёрзся в лёд. Прозрачно-мутный лёд с чёрными разводами.
Мы смотрим на то, что было когда-то домом для йофуров, да что там, для всех нас… как он мог так сгореть?! Почему сгорел, если город не разрушен? И где все люди? Живые или мёртвые?
На утоптанном снегу, не тронутом пожаром, ближе к библиотеке, Берси с вскриком находит…
Я поднял серьгу-лебедь, отлитую из серебра с золотыми крыльями. Эти серьги знакомы всем нам, мы много раз видели их, путающимися в завитках волос у лица Сигню…
— Смотрите, — говорит побелевший Берси, — я вот здесь взял…
Он показывает место и мы видим кровь, пропитавшую здесь утоптанный снег, уже прикрытый осевшей сажей но не метелью, метель мела над горящим теремом, жар от огня не давал опускаться снегу на площадь, потом припорошило слегка… Крови немного, здесь она не умерла, но… но, чтобы умереть не всегда нужно потерять много крови…
Нет терема, нет и Сигню? Свана Сигню… Где наши близкие?! Где наш конунг? Кто ещё жив? Кто умер? Смятение и ужас охватывает нас.
— Они ушли… Хаканы, успокойтесь, они ушли! — восклицает Гуннар, видя отчаяние на лицах друзей, сам бледный как смерть, — трупов нет! Даже в огне остались бы тела… Они ушли тайным ходом под теремом…
— Тайный ход… — мы смотрим на него с надеждой, — о чём ты говоришь?!
Но Гуннар спешит сказать:
— Алаи, они ушли! Через подземный ход!
— Какой ещё ход? — никто из нас не знает об этом.
— Тайный ход мы построили под теремом, они ушли! — он напуган нашим горем поэтому продолжает повторять успокоительную новость.
А вокруг уже толпятся, собрались жители Сонборга, выбравшиеся из своих домов, увидев нас, своих, на улицах и подтверждают слова Гуннара:
— Они уходили, многие ушли, Свана Сигню уводила всех, кто хотел уйти с ними!
— Ох, а терем взорвался! Так страшно, в миг!
— Терем взорвался!
— Вспыхнул разом весь!
— Я видел, я видел! Загорелся, будто шар внутри и разлетелся! Ужас!
Но все эти речи прерывает оглушительный свист. И почти сразу со всех сторон… Все мы приседаем, будто чувствуем, что на нас летит что-то сверху.
С неба!?…
Мы не успели ни осознать слов Гуннара о наших близких, которые, возможно, действительно, спаслись, ни о тереме, как грохот, в который превратился давешний ужасающий свист, заставил всех замолчать, оглядываясь по сторонам. Грохот и гул со свистом летят в нас и со всех сторон. Такого странного и пугающего звука мы не слышали ещё никогда…
Ещё миг и мы всё поняли — это огромные горящие бочки-бомбы летят на нас. мы увидели их, перестав пригибаться, зажмуриваясь. Так мы обстреляли некогда Норборн из катапульт, теперь эти адские бомбы летят на нас… Тогда мы не могли слышать какой жуткий звук производят эти ужасные снаряды, когда летят не прочь, а прямо на твою голову… Будто страшное возмездие они крушат нашу столицу…
Бочки летят по небу и, приземляясь в городе, вызывают гром и гвалт, крики и вой тех, кто ещё остался в городе живой, множество тех, кто вышел было из домов и укрытий, чтобы встретить нас, теперь бегут опять прятаться, бегут, обезумев, прочь, кто куда. Сумятица и ужас… Огонь вспыхивает сразу во многих местах, подкрашиваясь чёрным дымом, пухнет, разрастается, рычит.
— Рати!.. Хаканы, вокруг города несметная чёрная рать! — кричит конный ратник, несущийся от ворот…
Вмиг обменявшись по кругу взглядами, мы без слов понимаем, что нас заманили сюда, пропустили и захлопнули мышеловку. Только поэтому мы смогли так легко пробиться в Сонборг. Нам ведь казалось, что они будто расступаются…
— На стены, алаи! — командует Гуннар. Он — главный воевода.
Мы все шли домой. Мы измождены битвами и стычками, мелкими нашими ранами и неизвестностью, что сопровождали нас на пути нашего продвижения в Сонборг…Здесь нас и настигли, в нашем доме, в нашем родном гнезде, а теперь сожгут его вместе с нами…
Тихий снег падает с розово-голубого неба, с высоких облаков. Что небу до нас, гибнущих под ним…
Я думаю не об аде, раскрывшем перед нами свою пасть в виде летящих в нас туч копий и стрел, обмотанных горящей паклей, они поджигают кровли и стены домов, тех, что не разрушены ещё и не подожжены бочками…
Мы поднимаемся на стены — несметная рать вокруг нас, квадраты серо-коричневых в море чёрных людей… До горизонта. Опустевшие слободы и деревни, вокруг города, горят постройки, разбрасывая клубы крупного чёрного пепла…
А я думаю о том, что чёрные останки терема покрыты слоем снега. Прошло несколько дней… вот и нет трупов… ушли или… или их просто похоронили… Кто скажет теперь? Мы не успели спросить у тех, кто видел…
Поэтому жар битвы, кровь, льющаяся на снег, на стены нашей крепости, гибнущие рядом ратники, я вижу и слышу всё это будто через воду, а в воде этой растворён ужас, что я потерял Агнету, Бьорни, младшего сына, младенца Балдера. Что я потерял Сигню, звездой светившую нам всем. Сигурда, моего молочного брата. Где ты, конунг Свеи, первый конунг единой Свеи, Великий конунг, Сигурд Виннарен? Неужели погиб, поэтому эти асбинские и норвейские собаки так смело, так нагло наступают?…
Где ты, Исольф, строгий Ледяной Волк… где ты, Торвард, с твоей вечно юной улыбкой, Торвард Книжник, ставший Ярни в горниле Чумного похода? Где вы, вы все, победители? Неужели ушли в Валхаллу и мы уже идём за вами?..
Мой мир рушится. Мир Света, в котором я жила с детства, который строила вместе с Сигурдом. С Сигурдом, единственным, кто мог построить его, вдохновляя всех светом своей души и непоколебимой верой в будущее, в лучшее будущее для всех. Все поверили и пошли за ним. Во всех йордах. В каждом городе. И преобразилась Свея всего за несколько лет…
Но как хрупко всё в этом мире. Сигурд не был легкомыслен ни одного мгновения. Но он слишком добр и верит в добро в душах тех, кого любит. Как все люди другим приписывают то, чем обладают или страдают сами. Поэтому теперь Ньорд, которого он не обезвредил, когда должен был это сделать, стоит под стенами нашего Сонборга во главе страшной рати, приведённой им уничтожить мир, который мы создавали всей Свеей.
Я смотрю на Ньорда с высоты стены и понимаю, до чего хрупка эта стена… все три наши стены, ибо вон они, катапульты, стоят в гуще его рати — он нарочно показывает их мне.
Я смотрю на Сигню, удивительно, кажется, она не волнуется совсем. Спокойные руки даже без рукавиц, несмотря на мороз, впрочем, она вообще одета легко. Спокойные губы, румянец, свет из-под ресниц. Будто говорит не с тем, кто привёл рать под стены её города и вот-вот разрушит его, а с обычным воином или торговцем.
— Кто это здесь? Кто под стенами моего города, славной столицы моей Свеи, вызывает меня?
Её голос негромок, но он слышен везде. Все замерли, прислушиваясь и по эту сторону стены и по другую.
— Конунг Асбина Ньорд Особар коленопреклонённо просит выслушать себя, — густым голосом прокричал Ньорд.
Мне страшно при виде его. Он изменился за эти годы. Стал ещё мощнее, шире, и на лице очевидны следы всех мыслимых пороков. Этот не пощадит… Сделает всё, что собрался. Хорошо, что мы всё приготовили для бегства…
— Я не знаю конунга в Асбине, — сказала я. — Асбин — это непокорный и неблагоустроенный йорд с непослушным фёрвальтером Ньордом Боли. Это ты?
Ньорд усмехается:
— Пусть так, Прекрасная Свана! Пусть я, сын конунга Торира Брандстанского, буду зваться Ньорд Болли, а не Особар, если так угодно тебе, несравненная Свана Сигню.
Сигню наклонилась немного, будто разглядывает какую-то мелочь у своих ног, искорки от её золотого наряда проскальзывают по всем нам.
— Особар? Я вижу, ты ранен, значит всё же не так уж неуязвим.
Ньорд улыбнулся, снял забинтованной ладонью шлем со своей большой светловолосой головы.
— И это так, Великолепная Свана. Я ранен слегка. Твой брат, которого ты считала мужем, ранил меня в ратной схватке, — проговорил он ужасающе спокойно.
Но продолжает ещё спокойнее и ещё страшнее:
— Я убил его, вскрыв ему глотку… Ты теперь вдова, Свана. И Свея овдовела. Выйди замуж за меня, у тебя будет настоящий муж и сильный конунг твоей Свее. Так должно было быть с самого начала.
Я подавила приступ тошноты, и головокружения, готовыми охватить меня. Только не думать о том, что он сказал…
— У меня есть муж — это Сигурд Великий, — ответила я, — Сигурд Виннарен. Никакого другого конунга не может быть в Свее, никакого другого мужа у его дроттнинг. Но… если ты убил его, Ньорд Болли, где его труп?.. Погребальный костёр Великого конунга должен быть сложен в его столице. И его дроттнинг взойдёт на него.
— Твой брат Сигурд, сын твоего отца, Эйнара Синеглазого, мёртв. Но он бастард и не может быть погребён как конунг Свеи, он не по праву занял место твоего мужа и конунга, его тело погребла его, убитая горем, преступная мать Рангхильда в Брандстане. Вот ларец, в нём доказательства, что Сигурд мёртв.