Я вижу как у Сигурда дрогнули ноздри, но желваки даже не шелохнулись.
— Сложи оружие, Сигурд, признай меня новым конунгом Свеи и получишь назад своих людей.
— Ты действуешь как разбойник, не как честный воин.
— Не будем сейчас вдаваться в то, как получить трон. Или ты хочешь, чтобы все это знали? О твоей сестре, например…
Сестре?.. Никто из нас ничего не понял. Сигурд отодвигается, усмехаясь и глядя на дядю:
— Я вижу, ты всерьёз ранен, что, наши лекари отказались лечить тебя, Особар?
Ньорд перестаёт ухмыляться, смотрит на Сигурда:
— Алаи, оставьте нас вдвоём.
Мне ясно, зачем он призвал всех говорить о заложниках, ясно, что не только о моей семье речь, алаи — это спина и обе руки конунга, нельзя идти против них, но разве я пожертвовал бы хоть чьим-нибудь ребёнком или женой, чтобы выиграть у Ньорда это сражение?
«Признай меня конунгом Свеи».
Пусть Свея признает тебя своим конунгом…
Но чего он ещё хочет? О чём он собирается говорить? Что ещё обсуждать? Я не могу понять. Я не могу понять для чего эта проволочка. Решили и разошлись… до того как снова неизбежно сойдёмся в этой войне.
Все ушли. Стало тихо, так, что слышно, как потрескивают уголья в жаровне.
— А ещё я хочу Сигню, — тихо говорит Ньорд, глядя на меня.
Я не понимаю, Сигню у него, он чего хочет, чтобы я отказался от неё?
— Этого не будет.
Ньорд вздрогнул, бледнея, с удивлением глядя на меня:
— Как ты сказал?!.
— Я сказал, этого не будет. Хочешь Свею, возьми, коли сможешь. Но Сигню… Убей меня — и тогда я не отдам её.
— Мне нужна Сигню, Сигурд! Я отпущу всех, но…
— Ньорд, повторять не буду.
— Ты не имеешь прав на неё, ты её брат!
— В это никто никогда не поверит, — спокойно говорю я, сам впервые понимая, что это так — кто в этот бред поверит?!
Моё спокойствие, похоже, выбивает почву из-под ног Ньорда. А ведь все фигуры в его руках, у меня ничего нет, мне нечем играть.
— Я вырежу всех, кто попался мне, а том числе Эйнара, если ты не отдашь её мне.
Я смотрю на него и понимаю… Я со всем ужасом понимаю… Я вижу как сейчас перед собой чёрный прогоревший костёр сонборгского терема…
— Где Сигню, Ньорд?! — спрашиваю я, поднимаясь.
Огромный, в своём росте, в своём гневе, Сигурд поднялся как гора надо мной. Ярость и страх в его глазах… У него нет Сигню. Но и у меня нет Сигню!
Плащ падает с плеча Ньорда. Но теперь ему плевать, похоже…
— Терем взорвался, Сигурд, — белея, говорит Ньорд. — Я жив только потому, что меня выбросило в окно на снег. Терем взорвался через мгновение после того, как она вышла из горницы, из ваших покоев… Я не знаю, где Сигню, Сигурд.
Ньорд говорит уже совсем другим тоном. Другим голосом…
Ещё бы… я был уверен, что она сбежала. Только поэтому и послал погоню вовсе концы Сонборга, найти беглецов. Если бы не Сигню, я не погнался бы за ними. Пусть бы уходили, город и так был мой. Она…
— Ты убил Сигню, Ньорд?..
Сигурд устало опускается на лавку боком, проводит ладонью по лицу, будто хочет отогнать кошмар:
— Что вы творите, Ньорд?.. Ты, мать? Что понесло тебя на Свею? Ты столько лет счастливо жил в Асбине…
— Ровно до того дня как впервые увидел Сигню, — вдруг говорит Ньорд. — Тогда, на вашей свадьбе я впервые подумал, что Рангхильда обвела меня вокруг пальца с Асбином.
— Девять лет, Ньорд. Ты все эти годы мечтал о том, чтобы завладеть Сигню?! — я не могу поверить в это.
— Не так-то легко, знаешь ли, было подкопаться под всесильного Сигурда Виннарен! Даже чума вас не взяла.
Я смотрю на него:
— Сигню говорила мне, я не верил.
— Говорила? — будто с надеждой спрашивает Ньорд.
Говорила, значит, чувствовала, что я хочу её. Значит… Я не так уж безразличен ей, раз почувствовала.
— Ты всю страну переворошил, разрушил, сжёг Сонборг — лучший город на земле, норвеев привёл на свою землю, ради чего, Ньорд? Чтобы взять Сигню? Ты Гомера перечитал что ли в юности? — я посмотрел на него. — И что? Взял? Ты и Свею также поимеешь — всё погибнет и распадётся. Только хаос и тлен…
— Пусть погибнет и распадётся! — закричал Ньорд злобно. — Это ты пребываешь в странных иллюзиях, что можно всех сделать равными тебе, когда ты сам равен Ассам! Ты — конунг, Сигурд, ты величайший правитель из всех, что я знаю. И что с твоей страной? Не время и не место для ваших с Сигню фантазий о всеобщем благоденствии. Да и никогда не будет такого времени на земле. Вы возомнили себя Ассами, сошедшими в Мидгард и решили здесь создать Асгард для всех, для последних червей.
Я смотрю на него:
— И ты решил повернуть всё вспять? Не остановить даже, а повернуть обратно, сделать темнее и страшнее, чем было до нас?.. Люди не черви, Ньорд. Никто не лучше и не хуже. Мы приходим в этот мир и уходим одинаково, значит и жить должны одинаково. И будет и время и место. И есть и всегда будет. Только защищаться придётся сильнее и не питать иллюзий… Солнце светит всем, не только конунгам.
— Солнце… Слишком много ты принёс солнца, оно раздражает таких как я.
Сигурд встал, не желая продолжать спор:
— Отпусти людей, я уйду. Без Сигню… Словом, отпусти людей, мы не тронем вас. Сложим оружие.
Он не смотрит на меня, выходит из палатки. Не взяв ни плаща. Ни шапки… Боги… Я убил Сигню…
Я шёл от палатки. Я не мог ни сесть на коня, ни слышать, что говорят мне алаи. Я упал лицом в снег, не чувствуя ничего больше. Сигню…
Я очнулся только через сутки. Агнета с Эйнаром на руках вошла в палатку, Хубава выглядывала из-за её спины.
— Возьми сына, Сигурд, — сказала она.
Я послушал. И… Это сразу будто влило силу в мои руки, кровь в моё сердце. Нет! Не умерла она! Нет же. Я не жил бы уже, если бы умерла. «Не верь, что я умерла, я не уйду в Хеллхейм, пока ты не отпустишь меня»…
Эйнар серьёзно и даже хмурясь, смотрит на меня, потом протягивает ручку к моему лицу, касается щеки, бороды… И улыбка озаряет его рожицу. Боги, её улыбка. Она живая, не могла умереть. Я не отпускал её, она не ушла…
— Я, что сказать хотела, Сигурд… — немного смущаясь, говорит Хубава. — я думаю, жива Сигню. Боян пошёл за ней. Его тоже нет. Он с ней. Ранены, может, прячутся или заблудились… творится-то что… Словом, я думаю, они живы.
Я смотрю на свою добрую гро:
— Я знаю, Хубава…
Она улыбается.
Конечно, я улыбаюсь. Я пришла У НЕГО узнать, жива ли Сигню. Только тот, кто вывел её с Той стороны, ЗНАЕТ, точно знает, жива наша девочка или нет.
Сигню жива, но больна. Очень.
Когда я увидел как она, как заворожённая смотрит на бегущие вверх по фитилям огоньки, я рванул её за руку и мы в последнее мгновение успели влететь в потайной вход. Терем взорвался над нами, накрыв нас и выбитой дверью и кусками земли из обвалившегося потолка. Земля вздрогнула, наполняясь гулом горящего дома и я, боясь, что на нас обрушится сейчас весь свод хода, тяну Сигню за собой.
— Вставай, вставай, бежим!
И бежим. Но у неё сбилось дыхание, да можно и не бежать, дрожь осталась позади, ничего не рушится уже, можно остановится…
Меня рвёт, я почти ничего не вижу, нестерпимо болит голова, ещё от удара Астрюд, а тут и Ньорд… я упала на колени, сгибаясь… Кровь из разбитого носа всё ещё идёт и её запах и вкус во рту, вызывает новые и новые приступы рвоты…
Наконец, совсем обессиленная, а начала дышать, откидываясь спиной на земляную стену подземного хода.
Боян сел рядом со мной. Я зажала ноздри пальцами, чтобы остановить кровотечение, наконец.
— Сейчас… Сейчас пойдём, милый, — проговорила я, посмотрев на Бояна, хотя почти не вижу его от головной боли.
— Надо идти, факелы скоро прогорят…
— Да…
Я попыталась встать, но ноги не чувствуют ничего или это я не чувствую…
Она не смогла даже встать. Я поднял её на руки. Когда я носил её на руках? Недавно, со стены спускались как проводили рать. А до этого… Лебедица…
Я не чувствую тяжести, я спешу. И всё же путь неблизкий и к концу уже и руки и спина заныли… но мы дошли до выхода.
— Сигню, я посмотрю, что снаружи, побудь здесь… едва я отпустил её, едва она опять попыталась встать, как её вновь стало рвать.
На воле бушует такая метель, что если бы повозка стояла не у самого выхода, я не нашёл бы её, но она здесь. И лошадь, сбрасывающая временами наваливающийся на спину и голову снег. Нечего и думать, чтобы ехать сейчас, в такой пурге, угодим в полынью на озере. Поэтому я поставил палатку. Развёл огонь. Уже рассвело, но из-за снегопада сумрачно.
Это особенная на саамский манер палатка, с отверстием наверху, куда уходит дым от костра, который сразу согрел меня, но не Сигню. Она дрожит. Смыла снегом кровь с лица, пока я занимался палаткой и костром. К счастью Ганна догадалась оставить здесь лекарский сундук Сигню. Она даёт мне травы заварить. Я смотрю на неё. Боги, как изуродовал! Губы разбиты, слева стёсан весь висок и скула…
— Что очень страшно? — усмехается Сигню, заметив мой испуганный взгляд.
— Изнасиловал тебя? — спрашиваю я.
— Очень интересно, да? — она качает головой, почти разозлившись. — Нет. Не далась бы я.
Теперь я качаю головой:
— Ведь убил бы тебя со злости.
— Главное, что тебя не убил.
Она бледнеет, выбегает на волю, я слышу, её снова рвёт…
Пока не выпила отвар, её тошнило ещё несколько раз. Только после лекарства засыпает. Я ложусь рядом, укрываю её и себя большим покрывалом из меха чёрной лисы. Сигню спит нездоровым сном, а я думаю, позволила бы лечь рядом с ней, если бы не это.
Для меня это впервые — спать рядом с другим человеком. Чувствовать тепло тела, слышать дыхание, обнимать… Я позволил себе это сделать, когда почувствовал, что она не оттолкнула моих рук.
Это счастье, вот так лежать рядом с любимой, и чувствовать, что никого в мире больше не существует только мы двое посреди бушующей стихии…
Мы двинулись в путь только через сутки, когда метель утихла, наконец. Но Сигню большую часть