, Сигурд Виннарен.
Он доволен, он уже видит себя на троне Свеи, вот только столицу ты сжёг, как и большую часть городов, где на трон сядешь, в своём захудалом Асбине?..
Он смотрит на Сигню:
— Так, Сигню? Скажи твоему брату, чтобы он не думал, что я насильно держу тебя при себе. Скажи ему, чтобы уходил.
И когда она поднимает глаза на меня, он тоже смотрит мне в лицо, желая, очевидно, насладиться тем, какое впечатление слова Сигню произведут на меня.
Сигню смотрит громадными зрачками и вдруг, размахнувшись, хватает одну из ламп со стола и с ужасным, оглушительно громким криком:
— Жги-и! — бьёт Ньорда по голове этой лампой.
Я был готов. Одним махом я сбросил лампы со стола в стены палатки, ногой опрокинул треногу с жаровней, рассыпая горящие угли, я видел, как с рёвом падает Ньорд, закрыв горящую голову руками. И всё это в долю мига…
Я схватил Сигню за руку и мы выскочили из палатки. Исольф уже оглушил алая Ньорда, услыхав крик Сигню, и теперь, развернувшись к нам, бросил меч мне в руку, я уже вскочил в седло. И Сигню в седле, мотнула косы за плечи:
— Мне что, меча не дадите?!
Исольф улыбнулся, сверкая, и швырнул ей меч Ньорда, справедливо — она победила Особара.
А наша конная рать уже летит, нагоняя нас.
— Всё понял, мой конунг! Мой Сигурд Виннарен! Всё понял! — воскликнула Сигню, счастливо улыбаясь мне.
Совсем другая — где чёрный взгляд, где мертвенная бледность и пугающий румянец? Взгляд вспыхнул огнём и любовью.
И восторгом победы:
— Только ты один и мог всё понять! Только ты! — сказала она и подняв меч, она плашмя хлестнула им коня: — Вперёд!
Мы рванули на врагов, и видим далеко впереди Ньорда, который каким-то невероятным образом выбрался из объятой пламенем палатки, без плаща и шапки, нёсся во весь опор, прижимаясь к холке лошади, к своему лагерю. Особар, что сказать…
Мы летим к их лагерю, мы побеждаем быстро, разметав, разогнав не ожидавших нападения воинов Ньорда. Сигню, в отличие от меня и остальных воинов, без брони, да и не воин она, но сражается с бесстрашием и доблестью. Что придаёт ей сил, если не ненависть? Что, если не праведный гнев и злость? Я не знаю, что такое быть женщиной и не знаю, что такое насилие, но сейчас я воочию вижу, что пережила её душа, если в ней, которая в два раза меньше и слабее любого моего воина, родилась такая сила, что сделала её берсерком. И я вижу, кого она ищет и не находит, она ищет Ньорда, но его нет.
Скоро битва окончена. Ещё солнце не село, а мы уже спешились, обходим то, что было лагерем наших врагов.
И я увидел как Сигню, взяв факел, подожгла большой шатёр в центре лагеря, очевидно, шатёр Ньорда.
Я подошёл к ней. Отблески пламени на её лице, в глазах опять та же чернота. Я протянул руку, чтобы обнять её за плечи, но она вздрогнула от моего прикосновения, однако, оглянулась и, узнав меня, улыбнулась, но бледнея и… Боги, Сигню, что с тобой?!
Я едва успел поймать её, чтобы не упала.
— Сигню! — закричал я, испуганный обмороком.
— Она ранена, Сигурд… — тихо и испуганно проговорил Гуннар, показывая глазами на её спину, и я почувствовал, что моя рука, которой я обнимаю её, намокла… от крови… Боги, вы теперь допустите ещё и это?!
Глава 8. Бландат блад
Я бросил своих воинов. Я знал, что в этой битве не победить. Если бы мы заранее вышли в поле, и то наши шансы были невелики. Сигурдовы воины сильны не количеством, они сильны совей правдой, тем во что верят, а за эти годы, что строилась Сигурдова Свея они все, все его бондеры, все воины, стали какодин сильный его кулак.
Поэтому в таком бою, где моих ратников застали буквально без штанов, вокруг котлов с кашей шансов не было вовсе. И я рад, что большая их часть хотя бы сбежала и спаслась вместе со мной.
Но ничего, Сигурд.
Но особенно ты, ты, Сигню! Свана Сигню, что так легко обвела меня вокруг пальца! Мои полки из Асбина, подпитанные урманами, близки, я достану вас!
Оглушённый и обожжённый горящим маслом из лампы, я готов был ревёть диким зверем от злобы и ненависти. Я остановил коня только доскакав до какого-то села, со мной несколько десятков моих воинов, к ночи набралось несколько сотен, все, кто сумел сбежать от Сигурда. Мы пробыли в деревне несколько дней, приходя в себя, набираясь сил и поджидая полки моего старшего сына Магнуса.
Уходя, мы убили всех немногочисленных мужчин, почти все ушли к Сигурду в рать, изнасиловали всех женщин и сожгли деревню дотла. И дальше я приказал до основания разорять все селения, куда мы будем приходить. Если Свея не отдаётся мне по доброй воле, я ничего не оставлю от твоей Свеи, Сигурд. От твоей Свеи, Сигню, проклятая сука! У вас будет гореть под ногами земля и вам не останется ничего, как самим сгореть в этом огне или уйти с этих земель навсегда. Потому что я буду идти за вами, пока не доберусь до тебя, Сигню!!! И ты, Сигурд, счастливчик, ради которого она разбила моё войско, увидишь как я распну её, если ты ещё мало страдал, осознавая, какими полными глотками я пил из твоего источника, как я осквернил его, ты увидишь как я его уничтожу!
Сигню жива и рана её не была очень глубока, ею немедля занялись наши гро. В нашей победоносной и краткой битве, мои алаи остались живы и не ранены даже, погибли немногие.
Погиб Бьорнхард, муж Сольвейг. Она выла в голос над его телом, распустив ещё неседые косы и не стесняясь никого в своём страшном горе. Все знают, как Сольвейг и Бьорнхард с юности любили друг друга.
Рауд потемнел лицом, стоя за спиной стенающей матери, крепко держа за руку сына, подросшего в наших скитаниях. Погребальный костёр Бьорнхарду, бывшему йофуру Сонборга, был сложен на месте разбитого лагеря Ньорда. А после мы похоронили остальных погибших, два с половиной десятка с нашей стороны и три сотни со стороны Ньордовой рати.
Сигню всё это время пролежала без памяти а моём шатре. К счастью, стрела вошла неглубоко ей в бок, обломившись, оставила наконечник, не пробив грудной клетки. Хубава быстро справилась с раной. Но Сигню не приходила в себя.
Я смотрел на измождённое лицо моей милой, совсем не таким оно чвлялось мне в мечтахи снах, не с обозначившимися скулами, бледное в глубоком забытьи…
Я смотрю на неё не отрываясь, напуганный, но счастливый тем, что она жива и вернулась. Что мы разбили Ньорда.
— Дай ей время, Сигурд, — сказала Хубава. — Мы не знаем, сколько сил ей стоило это — эта твоя сегодняшняя победа.
Я покачал головой:
— Не моя, её.
Хубава улыбнулась, подняв подбородок:
— Ты — настоящий Великий конунг, Сигурд.
Она стала собирать свои лекарские принадлежности. Оглянулась на меня:
— Ты… — старая гро смутилась немного: — Сигурд, ты только… не придумай ревновать её к тому, что было там. Поверь, она вернулась из ада. Мы с Ганной видели, что было с ней, до того как она заставила Ньорда отпустить нас.
— Ревновать?… Да я… я отревновал, похоже, — убеждённо сказал я.
В ту минуту я и правда был уверен в том, что сказал.
Но не прошло и нескольких дней, как я почувствовал первые уколы моей старой подколодной «подруги». Вначале, потому что первые, кого Сигню захотела увидеть, когда очнулась от тяжкого сна через сутки, это были наши сыновья. Открыв глаза и увидев меня, она села и сразу же попросила привести их.
Кажется, ничего неправильного не было в этом. Меня она уже видела, их нет… Она мать… Но то, как она вздрогнула от прикосновения моей руки у того костра, в который превратила шатёр Ньорда, то, что ещё ни разу не обняла, не поцеловала меня, а мы не виделись почти год, но, главное — то, что ночью, когда мы остались, наконец, вдвоём, она остановила мою руку, обнявшую её было, со тихими словами: «Прости милый, прости меня… пожалуйста…. Ты… Подожди… немного…», это заставило взвиться до неба проклятую демоническую змею, мою ревность!
Я умом и только в первые мгновения понимал, что не могло быть иначе, должно было быть именно так, но ум замолчал быстро, как часто случалось у меня, когда дело касалось Сигню. Вернее, в отношении её мой ум молчал всегда. Я мог понимать и чувствовать её только сердцем.
Всё перемешалось в моей душе, в моих мыслях сразу: и наше объявленное моей матерью родство, в которое я уже давно не верил. Но, может быть верила Сигню, и испытывала отторжение?
И то, что Ньорд написал в том своём письме о Бояне, а ведь Сигню со скальдом много месяцев жили вдвоём, изображали супругов, удержались от того, чтобы «супружество» своё воплотить? Он её любит. Может быть, что она не любит его? Он спасал её столько раз…
Но главное то, каким счастливым и помолодевшим выглядел Ньорд, прибывший объявить мне, что Сигню теперь его дроттнинг. Она делала его счастливым…
Сигню делала Ньорда счастливым… Делала Ньорда счастливым… Счастливым… Картины того, как это могло происходить, как это происходило, начали жечь моё воображение…
Я не могла и подумать сейчас о том, чтобы слиться любовью с Сигурдом, такой грязной я ощущала себя. Да и желание было отравлено во мне ядом низкого разврата, которому я предавалась с Ньордом.
Всё, что я могла сейчас чувствовать светлого — только любовь к моим сыновьям, удесятерённую разлукой. Эйнар не помнил меня и не очень хотел признавать. Даже Бояна он узнал, даже с ним уже возился с удовольствием, а мне понадобилась не одна неделя, чтобы малыш Эйнар стал радоваться при виде меня, называть мамой и бежать ко мне.
К тому же, за время, что я была разлучена с детьми, у меня почти пропало молоко, и теперь я буквально боролась, чтобы восстановить его. Кормилиц было мало: Ждана да Агнета, новых детей не народилось за прошедший год. Только Льюва должна была родить с недели на неделю.
Наконец, промучившись рядом с женщиной, которую я желаю больше, чем продолжать жить, я решился на разговор.
Это был вечер, Сигню уложила уже обоих мальчиков, Эйнара в кроватку, Стояна в зыбку.
— Если я пойду к девкам, ты… — сказал я, глядя на неё.