И сколько тех, кто был искренне привержен идеям Сигурда, идеям Света, который светит всем и во всех, я с наслаждением убил!..
Реки крови затопили Свею. Не было больше Свеи Сигурда ибо строить всегда долго, хотя у него выходило быстро и весело, а разрушить и сжечь можно в одно мгновение. И даже развеять прах и память об этом. Сколько поколений будут ещё помнить, что было здесь при Сигурде Великом? И поколений кого? Испуганных или убитых?
Это теперь стало моим наслаждением. Это и только это оживляло мою омертвевшую душу, моё сожжённое ненавистью сердце.
Не осталось ничего, что мне хотелось бы любить и лелеять. Даже моей Свеи, что я помнил с детства уже не было. Скоро здесь всё будет как у моих друзей норвеев…
Один Брандстан, где продолжала царить как ни в чём, ни бывало моя сестра, ещё сохранял черты прежней Свеи. Но умрёт когда-нибудь и Рангхильда и не останется ничего и никого, кто помнил бы Сигурда, Свана Сигню и их Золотую мечту. Их Светлую Свею.
Они были ещё здесь, ещё живы, засели крепким станом в том самом форте, где так долго пряталась Сигню. И мне предстоит их уничтожить. Но для этого придётся подготовиться самым тщательным образом. И я готовлюсь. И это единственное, что ещё заставляет меня жить. Что толкает моё мёртвое сердце. И только в часы забытья я счастлив. Потому что Сигню, нежная Сигню, с улыбкой, со свои голосом, своим горячим телом приходит ко мне…
О, как больно. Как это больно иметь сердце. На что оно мне, я всю жизнь прожил без него, зачем я пошёл на его зов, зачем не остановил себя…
Весна. Просохли дороги, появились первоцветы. Мы с Бояном выходили до рассвета собирать травы. Сейчас, на растущей луне, они набирают из земли всю свою силу. И мы с корзинами тихонько выходили за стены форта и лагеря, превратившиеся за это время уже в справный город. Караульные ратники знали, выпускали нас, ожидали назад не больше чем через час. Но мы брали с собой оружие, хотя места вокруг форта давно обезлюдели, но лазутчики Ньорда могли быть везде.
Хорошее утро. Тепло, прохлада только в ложбинках, а в тенистых овражках кое-где ещё и снег.
— Ты глубоко не зарывайся, — сказал Боян, — я должен видеть тебя.
Я только улыбнулась. Но я не собираюсь рисковать, я знаю, что Ньорд подсылает лазутчиков, чтобы выкрасть меня. В этом случае меня ждёт только смерть… Так что рисковать я не собираюсь и держусь поблизости от Бояна.
— А ты знаешь, что Ярни посватался за Герду, — спросила я.
— За нашу Герду? — улыбается Боян. — Ей же… Сколько, семнадцать-то есть?
— Девятнадцать уже было той осенью.
— Значит, нашёл Ярни, наконец, свою судьбу, — улыбнулся Боян. — Славно. Как хорошо, верно, Сигню?
— Да, хорошо. — отвечаю я, улыбаясь. — Нам бы Гуннара ещё женить.
— Он тебя любит, — усмехнулся Боян, но как-то невесело.
— Чепуха. Все были влюблены в меня, посмотри, все счастливо женаты.
— Кроме Рауда. Он… загрустил совсем в последнее время. Не знаешь, почему?
Я знаю. Агнета попросила его больше не искать встреч. «Мы все здесь как на ладони, все рядом, ничего не укроешь… Но я знаю, Сигню, она просто разлюбила меня. Она хочет быть только с Берси…» Рауд чуть не плача говорил мне это.
Я знала, что так будет. Берси, ласковый и добрый применил всю хитрость присущую ему, всю изобретательность, на какую был способен, всю свою нежную и ласковую манеру, чтобы снова влюбить в себя Агнету. И это точно далось ему гораздо труднее, чем в первый раз. Но теперь это было надёжно. Только бы не расслабился опять над добычей, иначе ускользнёт и на этот раз уже будет не вернуть никогда. Но теперь Асгейр был умный, битый. Ему долго пришлось сражаться за свою жену. И ещё я знала кое-что, чего не мог знать ещё Рауд и даже Берси, даже Агнета ещё не знала. Агнета была беременна. Ещё несколько дней это будет тайной для всех, но я видела. И сейчас я сказала об этом Бояну.
Он засмеялся радостно:
— А вот это по-настоящему хорошо! Даже теперь, когда мы в кольце врагов.
— Не просто в кольце, Никтагёль, — сказала я, уже не улыбаясь и глядя на него внимательно. — Мы стоим на одной ноге посреди кипящего пламени. И эту нашу ногу скоро подрубит Ньорд.
— Это… Ты это точно знаешь? Что нам некуда идти? — тоже чуть бледнея, спросил Боян.
— В Свее нам нет места. Ньорд не остановится пока не сотрёт нас с лица земли, как уже уничтожил нашу Свею. Остановить его нам нечем. И уже некем. Нас всегда было мало. А теперь вовсе — горстка, а их тысячи и тысячи с норвеями. И их только больше, они идут из-за Западных гор, всё наводняя собой и своей дикостью нашу землю. Свеев почти не осталось. Нам осталось только уйти. Но нужны корабли. А корабли только в Брандстане.
— Ну… Это всё равно, что нет их.
— Вот то-то и оно, — я вздохнула, — дороги просохли, вскорости и Ньорд пожалует, мы не успеем. Если только на север уйти к саамам, но строить корабли надо на берегу, нужно много времени на это. Мастерами станут все, конечно, когда понадобится, не раз убеждались в этом… но для этого…
И вдруг со свистом пролетела стрела, вонзившись совсем рядом с нами в ствол. Боян отреагировал мгновенно. Всё время носил теперь с собой два меча, один вынул, другой рукой пригнул меня за плечи:
— Бежим! — и потянул за руку за собой.
И мы бежим, побросав все наши корзины, бежим так, как люди бегают только от смерти. Но, пришедшие поймать нас, не скрываются уже, окружают с гиканьем, на лошадях и пешие. Сыплют стрелами, но мимо, должно быть нарочно, просто стремятся напугать и направить туда, куда им надо. Нас гонят, как охотники гонят зверя. Значит хотят поймать… Но нет, тогда уж лучше смерть и я тащу Бояна в сторону, куда летят стрелы, но где самая ближняя дорога к форту.
Мы выбежали, наконец, из леса. И всё же нас нагоняют, они верхами, мы пешком… до ворот форта ещё шагов двести и если только нас завидят караульные… А караульные обходят стены кругом с интервалом в… три минуты. Боги, как много, за это время можно и умереть несколько раз и быть захваченными…
Боян прячет меня за спину, ощетинившись обоими мечами, я вытащила кинжалы. Мы дорого отдадим свои жизни…
Боян бросается к одному ратному коннику, и под брюхом его коня чик-чик, подрезает подпруги, и ещё двоим успевает сделать это, пока оставшиеся успевают понять, что происходит.
Но вот они пешими обступают нас:
— Свана Сигню, пожалуйте в гости к конунгу Свеи Ньорду, — довольно осклабясь, говорит один из них. — Проводим со всем уважением, если пойдёте сама, иначе велено связать…
Боян бросается с мечом на говорившего и в один миг снёс голову наглецу, даже не изготовившемуся к бою. С другими уже не так легко приходится…
Но он бьётся, окружённый со всех сторон, я не отхожу, не даю никому оттащить себя от его спины, втыкая и полосуя кинжалом руки, что тянутся ко мне…
И вот спасительное, я не вижу ещё, но слышу: скачут, со стороны нашего форта скачут и бегут множество лошадиных и человеческих ног…
Ещё мгновение и схватка окончена. Нападавшие большей частью успели убежать, двое убиты, четверо ранены и взяты в плен.
Сам Боян ранен в плечо, бедро рассечено поперёк, на щеке глубокая ссадина. И его лечу я в его палатке, пока напавшими занимаются, а потом допрашивают.
— В лекарню бы лучше, Никтагёль, — сказала я, заканчивая накладывать последний шов.
— Такой дурак я? Нет, — весело сказал мой Боян, — так ты ко мне и завтра придёшь, да и вечером сегодня, проверить, как я перед сном. А там за мной чужой догляд будет.
— Ох и хитрый ты, Никтагёль!
Он засмеялся и я смеюсь. Обняла его легонько, чтобы не потревожить раны.
— Конечно. В любви мы все хитрецы.
— Не болтай, милый, — покачала головой Сигню, уже не смеясь, и даже смущаясь, и я чувствую, за меня цеплялось уже что-то между ними с Сигурдом. То, что Сигурд может ревновать её ко мне, возвышает меня в моих собственных глазах. В самом деле, до сих пор меня бабником никто не считал, тем более способными обольстить Сигню.
Я не могу отобрать её у тебя, Сигурд. Но я не могу не мечтать об этом. Над мои мечтами не властен никто, ни ты, Великий конунг, Сигурд Виннарен, ни я сам, ни даже Сигню.
Видеть во сне те мгновения, что мы провели и проводим вместе, осознавая, что я для неё самый близкий человек, если не считать его самого, Сигурда. Вот и сейчас, засыпая от капель, которые она даёт мне, я засыпаю, сладко погружаясь в негу моих грёз, которым не стать явью…
Нет ни одного дня, ни часа в сутках, чтобы я не думал о ней, не хотел её. И нет ни одного мгновения, чтобы я надеялся, что она когда-нибудь станет моей, хотя бы на краткие мгновения как тогда… Я это знаю как никто другой, потому что как никто знаю Сигню. Ничто не может встать между нею и Сигурдом, ничто не может оттолкнуть их друг от друга. Они как один человек, они даже мыслят одинаково. Поэтому так быстро росла и так пышно расцвела наша Свея…
Наша Свея, которой больше не было. Она говорит, уйти, но куда? Где могут принять нас? Где найдётся место для таких как мы? У славян? У предков?..
Я пришла послушать допрос пленников. Думала войти незаметно, но не тут-то было — все, кто был здесь в фортовом здании судебников, обернулись, едва я появилась, хотя я открыла дверь тихонечко, едва слышно.
Сигурд встал белый почему-то от гнева, но не на меня, он был таким до моего прихода:
— Свана Сигню, тебе лучше выйти, не слушать этот разговор. Я расскажу всё позже.
Мне не надо дважды повторять. Я очень удивилась, от меня никогда не скрывали ничего…
Было что скрывать. То, что говорили мерзавцы посланные Ньордом. Им было приказано захватить её и привезти ему. Но, его ненависть шла дальше: им было позволено насиловать её всю дорогу пока они будут везти её к нему…
Вот до чего довела Ньорда ненависть, смешанная с помешательством на страсти к ней. Он хотел сломить её. Получить такой, какой сам не смог сделать её: запуганной, замученной, покорной. Плохо ты знаешь Сигню, Ньорд. Ничто её не сломит, как не сломило и твоё подлое насилие.