Полковник Гущин на ее созерцательное настроение внимания не обратил, он сразу же устремился в контору администрации кладбища. По пути он сообщил Кате, что в Конаково кладбища два – Старое и Новое. Начать поиски он решил со старого, как-никак такой срок прошел с момента смерти старшей сестры Галины Сониной и ее мужа. В конторе пришлось долго объяснять, что им нужно, все сотрудники были завалены работой, смотрели в компьютеры, беседовали с приехавшими устраивать похороны родственниками умерших, с теми, кто хотел установить памятник, покрасить ограду и тому подобное. Гущину и Кате в этой деловой суматохе, столь не вяжущейся с чинной атмосферой кладбища, сообщили, что на Старом кладбище не хоронят уже много лет. Речь может идти лишь о родовых могилах.
Еще миллион лет они ждали, пока отыщутся регистрационные книги двадцатишестилетней давности. Гущин попросил принести книги за июль и август, объяснив Кате, что надо проверить все летние захоронения, начиная с 25 июля того далекого года – вдруг там была какая-то задержка с судмедэкспертизой по ДТП, мало ли.
Они устроились в каморке без окон, где хранились образцы кладбищенской скульптуры, и начали проверять эти пыльные книги регистрации. Катя положила на лист шариковую ручку и скользила вниз по списку. Покойников было много. Но ни одного двойного захоронения, ни одной супружеской пары – ни 25-го, ни в последующие дни июля. Гущин листал регистрационную книгу за август.
Затем они проверили все еще раз. Ничего.
Забыв об обеде, они сразу отправились на Новое кладбище Конаково. Оно, в отличие от старого исторического погоста в лесу, напоминало голое поле, усеянное крестами и памятниками. До самого горизонта печальные места…
Здесь в администрации с ними начали спорить – мол, в тот год захоронений на кладбище еще не проводилось, всех хоронили на Старом. Потом вспомнили – вроде нет, полезли в архивы. Оказалось, что захоронения тех лет есть на участке, расположенном вблизи церкви, но документация в беспорядке. Надо идти туда на место и смотреть могилы, читая фамилии и даты прямо на надгробиях.
И они отправились на этот участок Нового кладбища и до самых сумерек бродили там, как неприкаянные души, стараясь найти могилу супругов, похороненных в один день.
И снова ничего.
Катя испытала дикое разочарование. Но как же так, такой путь… след вроде наметился и вновь оборвался.
Ей не нравился закат над этим безмолвным кладбищенским полем, полным мертвых костей, – тревожный по сравнению с кристально ясным погожим осенним днем закат сулил перемены, багровое солнце тонуло в сизых тучах, окутывая долину смерти пыльной пеленой. В лучах закатного солнца полковник Гущин выглядел как Командор, явившийся на ночной пир. Катя ощущала себя растерявшимся Лепорелло.
Гущин снова направился к кладбищенской конторе. Она уже закрывалась.
– Может, в Конаково есть еще какие-то церковные погосты – в монастырях, при храмах? – спросил он.
Сотрудники кладбища, спешащие к своим машинам, только головой качали – нет, больше ничего нет.
– Есть в Кимрах старое Галанинское кладбище, – сказал один из них. – Наших конаковских там тоже хоронят, у кого родовые могилы. Попробуйте съездить туда.
Кимры… где это?! Катя чуть не упала. Ночью, что ли? На кладбище?!
Полковник Гущин показал на машину – садись.
– И что мы… прямо сейчас в Кимры, Федор Матвеевич?
– Завтра с утра. Сегодня уже не успеем.
– А сейчас что же… домой?
– Отель найдем, переночуем в Конаково. Посмотри эту свою любимую гляделку – планшет. Можно найти здесь отель недорогой на одну ночь?
Катя начала искать в телефоне отели на booking.com и поразилась, какие, оказывается, парадизы тут на водохранилище и дальше к Завидово! Она отыскала отель «Конаково» – он располагался в городе, плата была умеренной, и номера имелись свободные.
– Даже завтрак в стоимость входит, Федор Матвеевич, – сообщила она, читая отзывы. Потом с досадой вспомнила, что у нее нет и не будет командировочных на эту поездку. У Гущина, впрочем, тоже. Ведь дело об убийстве Первомайских до сих пор считается закрытым, несмотря на стрельбу в «Московском писателе» и ранение Лидии Гобзевой, которым сейчас официально занимается Петровка, 38.
Отель фасадом был неказист, а внутри довольно мил. Катя подошла к ресепшен и достала кредитку. Менеджер, скучавший у компьютера, оживился, окинул их взглядом – видно, не совсем они дошли до ручки, скитаясь как призраки по кладбищу.
– Свободен полулюкс, – сообщил он и понизил интимно голос: – Кровать кингсайз.
– Нам два одноместных номера, – сухо отрезал полковник Гущин.
Менеджер поднял брови – надо же какие!
Катя оплатила номер, забрала ключ.
– Федор Матвеевич, надо поужинать. День целый на ногах.
– Я не голоден.
– Я кафешку нашла, смотрите, какая славная, – Катя совала ему под нос мобильник с картинкой кафе. – Пойдемте, это рядом с отелем.
Гущин в кафе даже не взял меню. Катя просто испугалась за него – анорексия на почве жестокой депрессии. Когда он наотрез от ужина отказывался? При каких делах? Не было с ним такого раньше никогда. С ложки, что ли, кормить – за папу, за маму, за раскрытие этого дела?
Она заказала им обоим латте, затем начала соблазнять Гущина картинкой стейка на углях в меню. Он сидел на зеленом бархатном диванчике кафе и словно не слышал ее, не видел ничего вокруг. Думал, наверное, что Кимры – их последний шанс узнать хоть что-то, свести хоть какие-то концы с концами.
Катя заказала себе тыквенный суп и пирожное, а Гущину стейк. Он поковырял его вилкой, потом отложил приборы.
– Коньяку себе тогда возьмите! – в отчаянии воскликнула Катя. – Ну, напейтесь, что ли, сначала, а потом закусите.
Он усмехнулся невесело.
Однако коньяк заказал.
Катя вздохнула – если дела так пойдут дальше, станет стройным, как тополь.
– Значит, это не Арнольд-Дачник тогда нашел способ прекратить это дело в Истре. Помните, что Гобзева нам сказала? Он бы всю жизнь перед ней этим хвалился. Но нет. Это все-таки была Клавдия Первомайская. Это она сделала. Тряхнула связями, нашла ходы и прекратила это дело об утоплении детей. Спасла дочь и ее подруг от обвинения в убийстве. И то, как ее жестоко саму убили, свидетельствует о том, что… убийца знает о ее роли в том деле.
Гущин пил коньяк. До еды он так и не дотронулся. Официант убрал несъеденный стейк с недовольной миной – рожу кривите, господа москвичи, от местной кухни?
В номере отеля Кате хватило сил на то, чтобы минут десять постоять в душе под горячим дождем и заползти в кровать. Дальше – тишина. Она уснула мгновенно.
Гущин постучал к ней в номер в половине девятого утра – пора ехать.
Завтракать он тоже не стал. Выпил лишь чашку крепкого эспрессо.
Они поехали в Кимры и долго искали там это самое старое Галанинское кладбище по навигатору. А потом попали в сонный, почти сказочный какой-то кладбищенский лес у красного многокупольного собора. В Кимрах Катя мечтала увидеть Волгу, но до речных берегов в этом замшелом мертвом лесу, опутанном паутиной кладбищенских оград, было далеко.
У кладбищенской конторы стояли похоронные автобусы. Пришлось долго ждать, пока хоть кто-то из сотрудников кладбища освободится. Наконец нашелся такой.
– Архив у нас старый, но здесь случилось ЧП – прорыв канализации, так что многие регистрационные книги сильно пострадали. Могу поискать, конечно, но вы там мало что разберете. Если нет удостоверения на могилу, то…
Гущин оборвал его излияния и попросил просто показать регистрационные книги за нужный им период – снова с 25 июля по сентябрь.
На этот раз они ждали еще дольше, сидя на скамейке у конторы, потом их позвали в мастерскую по изготовлению венков рядом с архивом. Книги регистрации сотрудник кладбища оставил там. И среди пышных алых и белых роз из пластмассы, искусственной хвои и лавра они и начали свой поиск с нуля на этом Галанинском кладбище.
Толстый гроссбух. От него плохо пахло – видно, и правда искупался в сточных водах. Листы все слиплись. Катя попыталась отделить один от другого. Невозможно. Гущин достал из кармана пиджака резиновые перчатки – они всегда были при нем. Протянул одну Кате, вторую натянул сам. Но и в перчатках они не смогли отклеить листы друг от друга. Катя вытащила кредитку. Она сунула пластиковый квадратик между листами и поддела край. Гущин перехватил его и отвернул лист. Так медленно они начали читать эту печальную книгу. Сколько же покойников…
Но не тех.
Ни одной супружеской пары, похороненной вместе в один день в одной могиле.
25 июля – ничего. 26 июля – ничего. 27 июля… нет… 28 июля… тоже нет…
У Кати заломило спину – в мастерской венков негде было присесть. Регистрационные книги положили прямо на груду венков. От листов несло плесенью.
29 июля… длинный, длинный перечень фамилий… многих похоронили в этот день… но нет…
30 июля…
Листы склеились намертво. Причем не один, а добрый десяток. Как Катя ни старалась подцепить край кредиткой, ничего не получалось. Гущин как мальчишка оглянулся на дверь мастерской – никого посторонних, а затем повернул гроссбух к себе и…
Катя всегда знала – у него сильные руки, но как легко он надорвал посередине эти плотные склеившиеся, спрессовавшиеся листы, косясь при этом на дверь – за порчу кладбищенских документов по головке не погладят. Выгонят со скандалом, несмотря на полицейские удостоверения. В область разрыва подсунуть край кредитки оказалось гораздо легче. И они совместными усилиями отлепили первый лист за 30 июля.
И увидели, что все записи размыты, однако…
В графе «участок» сверху шел номер 5/5, а за ним сразу две строчки. Обычно имя и фамилия умершего везде умещалась в одной строчке. А здесь строк было две – два покойника в одной могиле и…
«Ирина» – Катя, наклонившись, прочла имя – дальше все было размыто…
Георг… Первые буквы второго имени на второй строчке, и снова ни отчества, ни фамилии – все погубила вода канализационных вод.