Гущин достал из внутреннего кармана пиджака тетрадь в клеенчатом переплете. Дневник Клавдии Первомайской. Тетрадь все это время была при нем.
– Клиническая смерть… этот шестнадцатилетний парень фактически умер. – Начальник ГУВД читал отчет судебно-медицинской экспертизы и справки из больницы. – Врачи с того света вытащили. Такие операции перенес. Дело было приостановлено, потому что подозреваемый дезертир, объявленный в розыск, скрылся. Столько лет прошло… К чему такая срочность, я не понимаю? – Он глянул на Гущина сквозь очки. – Здесь фамилии обоих дезертиров. Руслан Каблоев – это тот, кто был убит при попытке оказать вооруженное сопротивление. А второй сбежавший… у него не кавказская была фамилия…
– Прочтите это, – сказал Гущин и выложил перед начальником ГУВД дневник Клавдии Первомайской, раскрытый на той самой странице, где Эсфирь сделала закладку.
Глава 38Протокол
Путь назад из Истры Катя практически не помнила. Что-то мелькало за окном машины, потом она включила дворники. Дождь… Сквозь мутное стекло, залитое водой… Образы… Вода… Река плескалась о песчаные берега где-то далеко, храня свои тайны.
Первым порывом, как и перед поездкой к Арнольду-Дачнику в недалеком прошлом, было желание немедленно позвонить Гущину. И все ему рассказать. И пусть он решает. Но даже желая этого всем сердцем, она все равно не позвонила. Странная вещь женская натура…
Перед ее глазами неотступно стоял образ Германа Лебедева, когда она увидела его впервые в «Аркадии». И потом, когда они разговаривали в парке и он был столь лаконичен. И на кладбище у могилы Анаис и ее семьи.
Если в случае с Арнольдом-Дачником, беря все на себя, весь груз и всю ответственность, она испытывала азарт, желание узнать все первой, любопытство, что было ее второй натурой, то сейчас внутри было пусто.
И холодно.
И в этой холодной пустыне не было место полковнику Гущину. Она должна разобраться со всем этим сама. Так она уверяла себя, пока ехала из Истры. Прекрасно сознавая, что это против правил, опасно, глупо и непрофессионально, нечестно по отношению к Гущину, она вопреки всем доводам разума пока не хотела ставить его в известность. Она желала встретиться с Черным Лебедем лицом к лицу и…
Все равно ведь ничего не ясно.
Имелись вроде бы все карты на руках, но пасьянс никак не сходился. И она желала разобраться в тайнах сама.
Гущин же был совершенно лишним, когда речь заходила о Черном Лебеде.
Добравшись до МКАД, она еще немного медлила на светофоре, пока горел красный. А затем забила в навигатор адрес «Аркадии» и поехала в сторону Рублево-Успенского шоссе.
Всего пять вечера. Суббота…
Если он там, как обычно, то…
И там же спортивный фитнес-клуб, это же не глухой лес…
Прочь страхи…
При всей важности того, что она узнала в Истре, в этом парадоксальном деле все равно ничего не складывалось!
Семья Германа Лебедева была зверски убита. Сам он был ранен нападавшим и умер… клиническая смерть… Черный Лебедь воскрес. И сменил фамилию. Его отец генерал Богушевский был зарублен топором той самой роковой ночью на даче. Убили и его жену. Врач «Скорой» сказала, что жена генерала выглядела лет на тридцать, выходит, она не могла быть матерью Германа. Второй брак.
На всем протяжении расследования, а оно в таком деле велось скрупулезно и архисерьезно, в этом можно даже не сомневаться, в совершении убийств и покушении на убийство подозревался сбежавший дезертир. И никто, никто из тогдашних следователей военной прокуратуры даже не подозревал, что в ту ночь вблизи генеральской дачи, где разыгралась кровавая трагедия, находились две наркоманки из оккультного ордена – Ангелина-Горгона и Виктория Первомайская. И они знали про топор, упоминали о нем…
Означает ли это, что они ворвались в генеральский дом ночью, через подвал, зарубили генерала, его жену и нанесли смертельную рану Герману? Это были они – осатаневшие от наркотиков, опьяненные кровью фурии с топором?
Но чего они хотели достичь этим убийством? Этим нападением на дом и семью? Они ведь были голые, мокрые, босые, под кайфом… А там генеральская дача. Сто раз подумаешь, прежде чем напасть. Или они уже не способны были думать и оценивать и ворвались в первый попавшийся дом? И там ведь произошло ограбление, пропали вещи – Зое Петровне это говорили военные. Что же, Горгона и Виктория хотели ограбить генерала? А зачем им совершать вооруженный разбой? Как они унесли ценности оттуда – голые? Упаковали, увязали во что-то? И куда дели? Когда утром их обнаружили у костра и палатки сотрудники Истринского УВД, там же абсолютно все обыскали и нашли лишь остатки расчлененных кроликов, свиную башку, бутылки из-под спиртного… Никаких ценностей. Может, они спрятали награбленное в лесу? Кстати, про топор тоже речь не шла. Хотя он там был… Лидия Гобзева своими глазами видела его в руках Горгоны! Но сотрудники Истринского УВД тогда на топор не обратили внимания. Речь ведь шла об утоплении детей… Изымался ли топор тогда? Или он так и сгинул? Там же должны были остаться отпечатки, следы крови на лезвии… Кровь генерала, его молодой жены, Германа… Там же некоторые предметы изымались и отправлялись на биологическую экспертизу. Образцы волос даже брали тогда у всех троих. Исследовали все. Но только не топор…
Катя внезапно представила, как Горгона и Виктория, словно яростные безумные вакханки, догоняют Германа там, у реки, налетают на него и… рубят, рубят…
Это были они?
Он их видел – своих убийц, убийц своего отца? Он их искал и нашел. И потом он… Что сделал?
Катя стиснула руль.
Но как-то нереально все это. Диссонанс. Грабеж, убийство… Опять и опять все тот же вопрос – для чего было грабить? И как они узнали, что это генеральская дача и там трое в доме? И как они решились вообще на такое – они же женщины, пьяные, а там в доме – трое: здоровый мужик, причем военный из внутренних войск, его сын и его жена. Надо же справиться с тремя сразу! Пусть и топором! Или все же Горгона знала о семье Богушевских? Она ведь уже бывала и на Истре, и на том ее берегу. Дерево… там она вырезала свой знак, следовательно, бывала там прежде. И в ту ночь специально повела Викторию туда? Может, все это зверство, вся эта кровавая оргия была составной частью тайного культа Ордена Изумруда и Трех? Частью посвящения Виктории? Не только жертвенные кролики, но и человеческое жертвоприношение?
И снова во все это как-то не верится. Не до такой же степени Горгона была оголтелым фанатиком. О ней все говорят, что была она жадной к деньгам и меркантильной, расчетливой, но не сумасшедшей.
И дезертир… Следствие плотно разрабатывало именно эту версию. И у них тогда не возникло сомнений. Версия дезертира объясняла многое: и то, что он ворвался ночью в дом – фактически загнанный военными патрулями, объявленный командованием в розыск, и грабеж, похищение ценностей. Убийство на этой почве…
Значит – что? Все-таки убийцей был дезертир? Кто-то еще в этой истории? Еще один – тот, о ком мы опять ничего не знаем? Полковник Гущин всегда ведь подозревал в этой истории кого-то неизвестного. Пусть не агента-информатора, однако…
Или, может, этого военного знала Горгона? Может, она именно поэтому привела в ту ночь Викторию на берег реки, потому что узнала о побеге? Неужели дезертир внутренних войск принадлежал к Ордену Изумруда и поклонялся ей? Невероятно. Невозможно это представить. Или это был ее юный любовник? Она хотела с ним встретиться там? Снова невероятно. Опять, опять все рассыпается – все предположения, все доводы.
Герман… Черный Лебедь… он видел того, кто напал на их дом в ту ночь, кто фактически убил его самого…
Он видел… помнит…
Горгона с Викторией сотворили это или все же кто-то другой? Неизвестный? Тот дезертир, который так и не был пойман?
Катя въехала в ворота «Аркадии» и остановилась у дома охраны. Показала удостоверение. Она пыталась собрать всю себя в кулак. Ну хоть в горсть. Но это никак не получалось. Потому что она вновь испытывала смятение.
Я расспрошу его только об убийстве его отца и той ночи… Это же не тайна, было ведь уголовное дело. Пусть он сменил фамилию, но он будет отвечать на мои вопросы, потому что понимает, что нам это стало известно и мы можем поднять дело из военного архива. Я буду говорить с ним только о нападении на их семью.
А потом я уеду…
И сразу позвоню Гущину…
Отчитаюсь по полной. И он уже сам решит, как с ним быть дальше. Допрашивать или пока брать под наблюдение. Гущин это решит сам, а я сейчас только…
Она вышла из машины на стоянке. И лишь в этот момент, оглядевшись по сторонам, поняла, какая глубокая, невероятная тишина царит в «Аркадии». Ни голосов, ни музыки… ни того вальса… ничего. И людей не видно – клиентов, персонала. Словно вымерло все. Лишь дворник-таджик вяло метет дорожку у клумбы.
Но клуб ведь открыт и не поздно еще.
Катя вошла в главный корпус. И здесь пусто. На ресепшен никого, кроме дежурного менеджера. Подойдя к стойке, она узнала в менеджере Нелли.
– Добрый вечер, Нелли. Что это у вас безлюдно сегодня? Закрываетесь?
– Вчера двадцатилетний юбилей клуба отмечали, – ответила Нелли, разглядывая Катю. – Вечеринка затянулась, гости в пять утра разъехались. Сегодня у нас что-то вроде санитарного дня из-за этого. Персоналу дали выходной, всем, кроме дежурных. И занятий сегодня никаких нет. Их еще загодя отменили. Да клиентам и не до йоги. Вчера их всех пьяных отсюда шоферы развозили. А вы к кому?
– Я бы хотела увидеть Германа Лебедева. Но теперь понимаю, что зря приехала, раз у вас санитарный день.
– Он тут, – Нелли сверлила Катю взглядом. – Они с хозяйкой здесь остались. Ночевали вместе. Хозяйка ведь вернулась. И такая дата, юбилей ее клуба… А Лебедев в фехтовальном зале. Один тренируется. Он уже много часов там. Как машина. А вы опять по поводу убийства Анаис?
– Да.
– Ой ли, – Нелли смотрела на Катю странно. Когда она упоминала Черного Лебедя, глаза ее еще больше косили, а на смуглых щеках вспыхивал румянец.