– Ты хотела сказать «не удивишь», – с вкрадчивой улыбкой поправил меня инкуб.
– И не удивишь тоже.
Чувствуя душевную тоску, я смотрела, как выпускала водицу подтаявшая строганина из рыбы, вяло шевелился алый осьминог, видимо, смирившийся со страшной судьбой.
– Просто признай, что проповедь в капелле была перебором, – посоветовал инкуб и протянул тарелку с аккуратно нарезанными кусочками мяса.
– Ты вообще в курсе, что гастрономический шантаж ниже мужского достоинства? – хмыкнула я.
– Серьезно, госпожа дуэнья?
Он попытался убрать угощение, но я ловко схватилась за фарфоровый край тарелки и не собиралась выпускать.
– Ты сбежал еще до начала проповеди, – прозрачно намекнула, что никогда в жизни не признаю посещение капеллы плохой идеей.
– А хор бородатых мужиков?
– Они неплохо пели.
– Они светлые маги.
– Но пели-то неплохо! – Я глубоко вздохнула, убедилась, что мясо действительно превосходно пахло, и сдалась, кляня себя за то, что иду на поводу у собственной утробы: – Возможно, лекция по бытовой магии оказалась немного лишней.
Хэллрой изогнул бровь, ожидая продолжения. С вежливой улыбкой я покачала головой, давая понять, что на продолжение рассчитывать не стоит, мне и без того пришлось поступиться принципами.
– Мне нравится, что вы умеете признавать ошибки, госпожа Эркли, – согласился он, наконец отдавая тарелку.
– И мы заберем осьминога! – немедленно потребовала я.
– Зачем? – опешил ведьмак.
– Ты за него уже заплатил. Оставим – съедят за твой счет! Скажи, я экономная?
– Угу, и очень жалостливая, – вздохнул Хэллрой, осознавая, что дама серьезно собралась уходить из ресторации с главным блюдом в горшочке. – Вкусное мясо?
Не знаю, только вилку ко рту поднесла!
– Попробуй икру летучей рыбы, заодно выяснишь, что покупаешь своим девушкам, – категорично отказалась я делиться едой.
– Воздержусь, – покачал он головой.
– То есть инкубы все-таки способны воздерживаться и без нравоучительных лекций светлых проповедников?
Ведьмак бросил смеющийся взгляд над бокалом вина.
– Изредка.
В окоченелую, заснеженную провинцию мы вернулись затемно. Переход со ступеней ресторации к открытым кованым воротам произошел плавно и аккуратно, разве что в воздух поднялось облако мелких колючих снежинок. Фонари не горели, парк окутывал сизый мрак, тишина давила на уши.
– Почему за воротами? – полюбопытствовала я.
– Ристад терпеть не может, когда перемещаются к парадной лестнице, – пояснил Хэллрой. – Зачем его злить?
В молчании мы ступили на темную аллею, ведущую к главному входу, и за нашими спинами медленно закрылись ворота. Под ногами хрустел снег. Мороз щипал щеки и нос, забирался под одежду. С помощью заклятия я грела ладонями глиняный горшок с бултыхающимся в воде крапчатым осьминогом и невольно вспоминала по-дурацки изумленную рожу подавальщика, когда от него потребовали упаковать главное блюдо.
– Вам полностью или только щупальца? – деловито поинтересовался он, забирая тарелку.
– Полностью, – подсказала я.
– Осьминога довольно сложно разделать, – попытался настоять слуга.
– Где вы видели, чтобы домашних питомцев разделывали, жестокий человек?
Он потерял дар речи и бессильно покосился на Хэллроя. Тот только слабо махнул рукой, мол, прекрасная дама оценила вкус икры летучей рыбы, нахлебалась взбитых яиц странной птички и так объелась, что захотела превратить остаток обеда в домашнего любимца, коль в животе не хватило места. Сделайте, как просит, и не спорьте – у девушек свои причуды.
За те часы, что мы развлекали и доставали друг друга в столице, атмосфера в замке заметно изменилась, будто потяжелела. Конечно, не сказать чтобы и до спонтанного побега она отличалась легкостью, но сейчас холл наполнили глубокие тени, гораздо гуще и тяжелее, чем поутру. Они окутывали ниши, облепляли углы. Свет казался мерклым, словно свечи в хрустальных колпаках горели бледным, чахлым огнем, неспособным справиться с темнотой. Я впитывала полутьму, тревожащую чародейские инстинкты, и ощущала, как в груди растет комок беспокойства.
– А братец-то изволит гневаться, – протянул Хэллрой, расстегивая пальто.
– Ему не понравилось, что ты сбежал с ярмарки?
– Скорее, ему не понравилось, что я утащил с ярмарки тебя, – улыбнулся он одними губами.
– Хэллрой, где вы были столько часов?! – Ристад стремительно спускался по лестнице в холл. Вид у темного властелина был очень мрачный, словно он одновременно мучился похмельем, зубной болью и просто дурным настроением.
– Я же сказал, – фыркнул едва слышно инкуб и объявил старшему брату, едва тот приблизился на достаточное расстояние, чтобы не кричать ругательства через весь холл, а «цивилизованно» швырять в физиономию, как дуэльные перчатки, – мы провели занимательный день в столице.
По поводу занимательного я готова поспорить. Особенно спорным получился обед в ресторации. Хотя вряд ли стоит придираться, учитывая, что в итоге меня накормили человеческой едой, а не странными деликатесами для самоубийц, да еще питомца для тетушки декана удалось раздобыть. Не уверена, что она обрадуется спасенному из-под поварского ножа осьминогу, но дареному коню в зубы не смотрят (да простят меня эстеты за звериный каламбур).
– Хорошо: ты сбежал из замка, – отрывисто, явно стараясь сдерживать гнев, бросил Ристад, – но зачем потащил с собой девушку? Ее сестра беспокоилась!
Вообще-то, я все еще стояла между ведьмаками, поэтому говорить обо мне в третьем лице было не то чтобы невежливо, а чрезвычайно странно.
– Агнесс была не против, – уверил инкуб.
– Точнее, меня забыли спросить, – исправила я, привлекая к себе внимание. – Добрый вечер, господин Торстен.
– С вами все в порядке, госпожа Эркли? – спросил он, однако поверх моей макушки глядя исключительно на брата. – Не случилось никаких происшествий?
Запах невинности, раздражающий инкуба, все еще при мне, если вы об этом, господин Торстен.
– Если не считать живого осьминога на обед, то день прошел чудно. Особенно нам понравилось хоровое пение в капелле, – уверила я.
Ристад перевел на меня озадаченный взгляд.
– Вот видишь: все выжили, даже обед, а Агнесс накормлена и развлечена, – сыронизировал инкуб.
А еще ужасающе отвлечена и отлучена от сестры! Лишь усилием воли я удерживала себя на месте, чтобы соблюсти приличия и не броситься разыскивать Катис, хотя абсолютно все внутри вопило бежать сломя голову.
– Если вы не против, мне надо найти сестру, – решительно собралась я оставить братьев грызться наедине. – Господин Торстен, вы знаете, где она?
– Должно быть, в гостиной играет с Шейном в бридж.
– Благодарю, – улыбнулась я и протянула ему согретый чарами глиняный горшок. – Окажите услугу: передайте, пожалуйста, тетушке Брунгильде. Из ваших рук она наверняка примет этот маленький дар.
Скорее рефлекторно, нежели от большого желания ведьмак принял булькающую посудину, поморщился, должно быть, от случайного укола светлой магии, сохранившейся на покатых стенках, и недоуменно заглянул внутрь.
– Что… что это?! – в голосе послышалось удивление.
– Тот самый живой осьминог.
– Вы хотите его передать в качестве гостинца? – растерялся Ристад и со знакомой паникой подавальщика из ресторации покосился на брата.
– В качестве домашнего питомца, – поправила я ласковым голосом, словно говорила с большим, но глупым ребенком. – Ваша тетушка очень хочет завести кошечку.
– Да, но это осьминог! – повторил Ристад, словно сомневался в моем душевном здоровье и способности отличить морского монстра с щупальцами от пушистого зверька с хвостиком.
– Знаю. К счастью, в ресторации не подают живых котят. Приятного вечера, господа.
Я направилась в сторону лестницы, невольно замечая, что тени побледнели, спрятались в углах, и даже воздух просветлел. Постепенно, набирая силу, разгорались свечи в лампах.
– Смотрите-ка! В замок вернули свет, – оглянулась к братьям, провожающим меня странным взглядом. Один стоял с горшком, другой – с пустой клеткой, и вид у обоих такой дурацкий, что любо-дорого посмотреть.
По ступенькам постаралась подняться спокойно, не переходя на бег, но в коридоре не удержалась и в гостиную ворвалась едва ли не вприпрыжку. Шейнэр с Элоизой сидели за карточным столом, о чем-то вдохновенно сплетничали и немедленно примолкли, едва заметили мое появление. Как дети, ей-богу! Наверняка смаковали наш с Хэллроем внезапный побег и нафантазировали разного.
– Как прошел день? – хитро спросила Элоиза, пропустив приветствия.
– Разнообразно, – сухо отозвалась я.
Судя по вдохновенно-ехидной мине, она насочиняла, будто мы со слащавой реинкарнацией кота промурлыкали весь день в номере какого-нибудь высококлассного гостевого дома. И за запертой дверью с привешенной на ручку табличкой «не беспокоить» мы вовсе не играли в бридж. Разве что на раздевание.
– Вы с Роем внезапно исчезли.
Да что ты от меня хочешь, прилипчивая дурочка?!
– Сама удивлена, – согласилась я, не собираясь обсуждать с ведьмой подробности «занимательного» приключения в столице.
– Мы говорили Кэтти, что не стоит волноваться, – не унималась она, многозначительно косясь на Шейна, словно ожидая поддержки.
– К слову, где она? – сухо спросила я.
– Сказала, что хочет отдохнуть, и осталась у себя, – пояснил Шейн. – Я заглянул в покои – она крепко спала. Сильно вымоталась, моя бедняжка.
Он легко признался, что вновь без разрешения протоптал ковер в нашей спальне. Видимо, мысленно решил, будто странно опасаться гнева гульнувшей с инкубом дуэньи. Ладно, сейчас не до мелочей, но завтра придется устроить нашему – в смысле, сестриному – жениху сеанс просветления.
– Пойду ее разбужу, – бросила я, чувствуя одновременно и раздражение, и тревогу. – Мы скоро спустимся…
Кэтти в покоях не было. На помятой кровати валялось платье, с уголка напольного зеркала нелепо и жалко свисала исподняя сорочка. Гардеробная оказалась перевернутой, словно в ней буйствовал ураган: наряды были сдернуты с плечиков, туфли валялись разноцветной кучей. Видимо, стихийное бедствие все-таки носило имя моей младшей сестры, куда-то собиравшейся с таким разрушительным энтузиазмом, что комнатушку поглотил хаос. Но самое главное, что красное кружевное безобразие тоже исчезло!