льно нечестна. Если все только дело вкуса, то какой смысл обсуждать что-то?
В качестве еще одного впечатляющего примера подобной позиции можно привести заявление шведского профессора педагогики Мойры фон Вригт. В 1998 году она написала отчет для шведского министерства образования о преподавании физики в школе, в котором утверждала, что “ради равенства” следует изменить научные материалы курсов физики. Профессор фон Вригт мотивировала необходимость отказа от научного подхода следующим образом:
Представление о приоритете научного мышления несовместимо с идеалами равенства и демократии… В научном сообществе определенный тип мышления и аргументирования поощряется больше, чем другие… Если не замечать этого, есть риск прийти к неверным выводам – например, автоматически согласиться с идеей о том, что научное мышление более рационально, и решить, что оно должно заменить обыденное мышление[41].
Дальше в том же отчете фон Вригт пишет:
Как соотносятся с равенством наши учебники физики, написанные так, как если бы самым важным было представить ученикам механистическую и детерминистскую картину мира, подчеркнув ее превосходство? С провозглашенной нашими школами идеей равенства несовместимо навязывание столь односторонних взглядов, предлагающих только одно определенное толкование. Тем не менее именно к этому подталкивает большинство учебников физики, внося тем самым вклад в асимметричное и иерархическое взаимоотношение между мужским и женским началом в научном мире. Представляя некритически физику как единственную истину, мы прививаем ученикам наукообразный взгляд на мир, оказывая тем самым (отрицательное) символическое влияние на процесс приобретения ими знания[42].
Учитывающая гендерный фактор и гендерную специфику, физика должна включать в себя реляционную концепцию. Более того, следовало бы убрать большую часть стандартных научных материалов по физике[43].
Вывод в отчете фон Вригт таков:
Возможно, надо начать с того, чтобы по-новому спросить себя: как сделать так, чтобы девочек больше интересовала научная карьера. Например, вместо старого как мир вопроса о том, как заинтересовать физикой девочек, можно посмотреть на это по-другому и поставить вопрос по-новому: как заставить физику больше интересоваться полом и женской точкой зрения?[44]
Положения отчета фон Вригт не просто антиинтеллектуальны – они антинаучны. Кроме того, этот отчет унижает женщин, поскольку в нем предполагается, что они менее способны мыслить рационально, чем мужчины. И все же с 2010 по 2019 год Мойра фон Вригт была ректором университетского колледжа Седертёрн в Стокгольме.
Еще тревожнее, когда мировоззрение, строящееся на относительности истины, прокладывает себе путь в политику. Предположим, статистические данные указывают на то, что в Швеции средний заработок женщин ниже, чем мужчин (а это действительно так). А теперь представьте себе обсуждение этого вопроса в шведском парламенте, где на трибуну поднимается политик и заявляет: “Хорошо, возможно вы считаете, что результаты этих исследований соответствуют истине, но для меня это не так. Согласно моей истине женщины зарабатывают даже больше мужчин!”
Любого политика, не признающего существование объективных фактов, ждут большие неприятности. Очевидно, дискутируя об обществе и политике, трудно добраться до истины, поэтому политикам часто приходится решать, какой аспект реальности они собираются представить публике. Они осмотрительно отбирают, на что хотят обратить внимание, а что могут игнорировать. И делают это особенно тщательно, когда речь идет о числах и статистике. Если проблема достаточно сложная, практически невозможно решить, являются ли статистические данные тенденциозными, допускающими только определенную интерпретацию.
Вопреки распространенному мнению, статистика не лжет (по крайней мере, до тех пор, пока она намеренно не фальсифицируется), но человек может тщательно отбирать ту информацию, которая поможет ему подчеркнуть конкретный аспект реальности. В этом смысле статистика может быть использована в качестве инструмента манипуляции. Политики и другие влиятельные люди также хорошо умеют представлять факты с позиции тех или иных ценностей. То, что представляется ими как голый факт, может нести в себе существенный скрытый идеологический подтекст.
Статистика – способ описания действительности, но она ничего не говорит о том, как сложно все в ней взаимосвязано. И на этом часто играют политики, “подкручивая” данные. Представители одной партии могут утверждать, что занятость населения пошла вверх, а представители другой – что безработица растет. Обе партии подтверждают свои заявления статистикой, и данные обеих партий одновременно могут соответствовать истине. Чтобы понять, как такое возможно, требуется тщательный анализ. Но даже тщательный анализ может не учесть существенные факторы. Другими словами, противостояние релятивизму в политике – дело сложное, но победа здесь жизненно необходима, поскольку настаивать на том, что истины не существует, одновременно и нечестно, и аморально. Утверждать подобное – все равно что погружаться в бурный, коварный поток.
Интерлюдия. О трех великих тайнах
Станет ли нам когда-нибудь известно, как все началось?
На тумбочку возле кровати я всегда кладу три книги. Они о том, что я считаю тремя величайшими тайнами бытия. Первая тайна – происхождение Вселенной, вторая – зарождение жизни, третья – загадка нашего сознания. Сами книги, как и их авторы, время от времени меняются, но всегда на моей тумбочке лежат книги об этих трех таинственных событиях.
Эти три загадки завораживали меня еще тогда, когда я был маленьким мальчиком. Едва ли в этом есть что-то удивительное – это величайшие из известных нам тайн, и мы, люди, задавались этими вопросами с тех пор, как обрели способность удивляться.
Во все времена вдумчивые исследователи, философы и мыслители выдвигали различные теории, пытаясь ответить на вопросы о происхождении Вселенной, зарождении жизни и природе сознания, но и в настоящее время консенсуса по поводу ответов на них нет. Наше врожденное любопытство толкает нас все дальше и дальше, не давая остановиться на этом пути.
Некоторые люди считают, что научно обоснованные ответы получить никогда не удастся. Эти загадки лежат за пределами научного познания, и поэтому, говорят они, их невозможно разрешить. Разгадать их – священный долг религии, а не науки.
К сожалению, я, хоть убей, не могу принять эту аргументацию. Мне абсолютно чужд образ мыслей, при котором заранее отбрасывается способность науки однажды ответить на те вопросы, ответы на которые сегодня нам неизвестны. Почему следует отрицать существование новых путей к знанию? Почему мы должны закрывать глаза, когда можем смотреть на мир широко открытыми глазами?
Подобный негативный настрой перекрывает все возможности двигаться дальше. Мне так трудно сказать: “Этого никогда не удастся сделать, мы никогда этого не узнаем, это невозможно!” В течение столетий наука раскрыла несметное количество тайн, казавшихся людям безнадежно неразрешимыми. Мы научились летать, выяснили, как лечить болезни, узнали, из чего состоят невообразимо далекие звезды и в чем источник их энергии, мы поняли, как разглядеть новые явления на невероятно крошечных (буквально микроскопических!) и невообразимо огромных (буквально астрономических!) масштабах. Благодаря теории естественного отбора мы объяснили природу неимоверного разнообразия сложных и прекрасных созданий. Явления, когда-то совершенно необъяснимые, уже перестали быть таинственными. Почему же так не может происходить снова и снова?
Мне хочется, чтобы мы все заняли более открытую позицию и спокойнее относились к тому, чего мы еще не понимаем. Может, когда-нибудь мы с легкостью ответим на вопрос, как в результате деятельности миллиардов и миллиардов нейронов (и триллионов и триллионов синапсов), составляющих наш мозг, возникает сознание.
И возможно, однажды мы объясним, как в неживой природе зародилась жизнь в результате химических процессов и большого количества тепла, попадающего к нам издалека, исходящего от того, что мы называем Солнцем. Возможно, в отдаленном будущем нам удастся понять, как происхождение Вселенной (чего-то, появившегося чудесным образом из ничего) можно связать с удивительными скачками квантовой физики, или, может быть, потребуется какая-то совсем другая космологическая теория, о которой мы сейчас даже не подозреваем.
Или, возможно, что нам никогда не удастся раскрыть эти тайны. Но сейчас мы этого не знаем. И уж, конечно, я не хочу заранее сбрасывать что-нибудь со счетов. В конце концов, наше ограниченное знание постоянно совершенствуется. Беспристрастность и непредубежденность требуют, чтобы я сказал: “Возможно, когда-нибудь мы наконец разгадаем эти тайны”.
А до того я буду продолжать читать эти три книги, лежащие на тумбочке возле кровати. Они всегда будут написаны новыми авторами, всегда будут рассказывать о новых идеях. Когда я читаю эти книги, у меня возникает ощущение, что мои мысли устремляются куда-то очень высоко. Это головокружительное чувство. И, возможно, в один прекрасный день на моей тумбочке останется только одна книга – та, которая даст разумные и хорошо обоснованные ответы на все эти вопросы.
Глава 3Убежденность, для которой есть веские основанияОтносительно обоснованности наших убеждений
Проблема этого мира в том, что глупцы и фанатики слишком уверены в себе, а умные люди полны сомнений.
Когда мы пытаемся разобраться, какова природа реальности и что значит истина, возникает огромное количество вопросов. Во что следует верить? Почему я должен в это верить? Что на самом деле означает во что-то верить?