Вот как доктор Ватсон рассказывал об одной из подобных задач:
Холмс заговорил первым: “Первая ретроспективная задача, которую я решил, называлась ‘нельзя рокироваться’”.
– Вы помните ее, – с интересом спросил сэр Рэджинальд.
– О да, – ответил Холмс, – но я боюсь, что она слишком проста для того, чтобы заинтересовать Вас, просто пустяк, знаете ли.
– Почему бы Вам не показать ее сейчас? Нам очень любопытно узнать, что привело Вас к таким задачам и испытать себя в сравнении с Вами в молодости.
– Очень хорошо, – ответил Холмс и установил следующую позицию.
– Ход черных, – сказал он. – Могут ли они рокироваться?
Поскольку Холмс назвал эту задачу “простой”, я подумал, что у меня есть шанс решить ее, и приложил для этого все усилия. С гордостью могу сказать, что был первым, кто смог ответить на вопрос. В объяснениях я допустил ряд ошибок, но они были скорее пропусками, чем неправильными рассуждениями, и поэтому не имели значения. Вот мое решение (с заполнением всех пробелов).
Ясно, что последним ходом белых был ход пешкой. Непосредственно перед этим черные должны были взять белую фигуру, которая только что сделала ход. Этой фигурой был конь, так как ладьи не могли покинуть первую горизонталь. Очевидно, ни одна из черных пешек не брала коня, его не брала и ладья, так как нет поля, с которого он мог попасть под удар. Слон тоже не мог взять этого коня, так как конь мог попасть под удар только с поля d6, откуда был бы шах королю. Следовательно, конь был взят либо королем, либо королевской ладьей. В обоих случаях черные рокироваться не могут.
Эта задача хоть и одна из самых легких в книге, но представляется такой трудной, что, кажется, может поставить в тупик любого. Осознав этот шокирующий факт, читатели книги “Шахматные тайны Шерлока Холмса” могут почувствовать себя обескураженным или даже недалекими. И, словно сыпля соль на рану, Смаллиан во многих задачах мастерски разыгрывает их. Обычно это происходит так. Ватсон обдумывает ситуацию и предлагает очень разумное решение. Читая, как Ватсон анализирует позицию, и рассматривая его аргументацию, мы не обнаруживаем никаких изъянов. Мы убеждены, что он нашел правильное решение. И в некоторых случаях Ватсон действительно прав (как при решении той задачи, о которой шла речь выше): ни убавить, ни прибавить. Но, к нашему удивлению, иногда Шерлок Холмс (как бы направляемый автором) очень спокойно указывает на небольшую неточность в том, что только что сказал Ватсон.
Выясняется, что Ватсон не заметил какую-то необычную возможность, не принял во внимание какую-то незначительную деталь в расположении фигур на доске или забыл какое-то малоизвестное правило. Мгновенно все переворачивается! Ватсон неожиданно осознает, и читатели вместе с ним, что, как бы ни были убедительны его доводы, ситуация совсем не такая, как следует из его анализа. Да, действительно, Ватсон рассуждал логически, он не хватался за случайную догадку, не принимал во внимание необоснованные суеверия или Священное Писание. И при всем том рассуждения Ватсона, хоть и давали надежду на правильное решение и, возможно, были достаточно убедительны, оказались небезупречны.
Смаллиан продолжает дразнить читателей: время от времени Ватсон, не обидевшись и оправившись от когнитивного шока, снова начинает искать решение. Учитывая ту хитрость, на которую указал Холмс, и обдумав все снова, он приходит к не столь очевидным, но совсем другим выводам. А затем Холмс, разбирая новое решение Ватсона, находит недочеты и в нем.
Вот один из таких “шерлокхолмсовских” трюков Смаллиана. Ниже приведен фрагмент шахматной истории, которую Смаллиан назвал “Вопрос направления”:
Мы с Холмсом, прогуливаясь, зашли в шахматный клуб. Он был пуст, если не считать двух посетителей: полковника Мэрстона, которого мы прекрасно знали, и изысканного, интеллигентного вида джентльмена с очень приятными, забавными манерами.
– Ну что же, Холмс, – сказал Мэрстон, поднимаясь со своего места за шахматным столиком, – позвольте представить Вам и доктору Ватсону моего очень близкого друга, сэра Реджинальда Оуэна. Мы только что закончили восхитительно своеобразную причудливую и причудливую партию. С обеих сторон игра была абсолютно беспорядочной, но, разумеется, проходила полностью в рамках правил.
– Как я вижу, – заметил Холмс, – позиция была такой:
– Как это получается, Мэрстон, – продолжал Холмс, – всякий раз, когда я вижу вас за шахматной доской, оказывается, что вы играете белыми?
В ответ Мэрстон рассмеялся, но внезапно его лицо стал серьезным.
– Однако, Холмс, – сказал он, – откуда Вы знаете, что я играл белыми? Я уверен, что последний ход был сделан еще до того, как Вы с Ватсоном вошли в комнату. Так откуда у Вас такая уверенность?
Рассказ продолжается дальше, Холмс отвечает что-то забавное, но ничего не объясняет. Поэтому мы сразу перейдем к тому месту в истории, где происходит вечерний разговор после возвращения Холмса и Ватсона в квартиру Холмса на Бейкер-стрит в доме 221b. Облачившись в свой любимый халат и раскурив любимую трубку, Холмс повернулся к Ватсону и спросил:
– Вы поняли, откуда я узнал, что Мэрстон играл белыми?
– О, нет, – ответил я. – Я поступил, как вы меня учили, использовал все методы, тщательно обследовал всю комнату, но так и не нашел ни единого ключа к разгадке!
Холмс расхохотался.
– Всю комнату, Ватсон, всю комнату! А не проверили ли вы заодно и всю остальную часть здания?
– Мне это в голову не пришло, – кротко признался я.
– Мой дорогой Ватсон, – сказал Холмс, смеясь еще громче, – понимаете ли, я просто шучу. Едва ли необходимо было осматривать все здание, всю комнату и даже стол и игроков. Смотреть надо было только на шахматную доску.
– Шахматную доску? Что же особенного в шахматной доске?
– Так ведь позиция, Ватсон, позиция! Вы не заметили, было ли в этой позиции что-то особенное?
– Я действительно помню, что она показалась мне весьма необычной, но я не вижу, как из этого можно заключить, что Мэрстон играл белыми!
При этих словах Холмс встал.
– Давайте снова установим эту позицию, – сказал он, расставляя фигуры так, как они стояли на доске днем в клубе. – Не могли бы Вы теперь сказать, на какой стороне белые, а на какой черные?
Я долго рассматривал доску, но не мог найти ничего, что могло бы мне помочь.
– Это пример того, что Вы называете ретроспективным анализом? – спросил я.
– Прекрасный пример, – ответил Холмс, – хотя и элементарный. Да перестаньте, неужели Вы не видите хоть какого-нибудь ключа к разгадке?
– Не вижу, – грустно сказал я. – На первый взгляд кажется, что белые на нижней стороне доски. Но это слишком поверхностное заключение. Ясно, что игра в эндшпиле, а на этой стадии король часто оказывается на противоположной части доски. Поэтому, в действительности, белые могут быть на любой стороне.
– Ничто в этой позиции не привлекает Ваше внимание, Ватсон? – безнадежно спросил Холмс.
Я снова посмотрел на доску.
– Я полагаю, Холмс, здесь есть нечто, на что стоит обратить внимание: черному королю объявлен шах слоном. Однако я не вижу, какое отношение это имеет к тому, на какой стороне вначале располагались белые.
Холмс победно улыбнулся.
– Самое прямое отношение, Ватсон. Именно здесь вступает в действие ретроспективный анализ! В ретроанализе необходимо тщательно проанализировать прошлое. Именно прошлое, Ватсон! Поскольку черным объявлен шах, каким же мог быть последний ход белых?
Полагаю, дорогие читатели, у вас есть прекрасная возможность самим исследовать расположение фигур на доске. Если вам что-то придет в голову, возможно, ваши мысли совпадут с тем, что заметил Ватсон, или не совпадут. В любом случае попробуйте перед тем, как продолжить читать.
Я снова посмотрел на доску и ответил:
– Ну, это вполне мог быть ход белой пешкой с e4 на e5, открывающий шах со стороны слона. Из этого, конечно, следует, что белые играют на нижней стороне доски. Однако они могут быть и на верхней стороне, и в таком случае их последний ход был пешкой с d5 на d4. Я не вижу оснований для выбора одной из этих возможностей.
– Очень хорошо, Ватсон, но если бы, как вы сказали, последним, действительно, был ход одной из пешек на e5 или d4, то каким мог быть ход черных непосредственно перед этим?
– Это невозможно! – воскликнул Холмс. – Находясь на этом поле он был бы под двойным шахом со стороны белого слона и ферзя, стоящего на c5. Получается, что белые объявляли шах ферзем, когда черный король уже был под шахом со стороны слона, или шах слоном, когда черный король уже был под шахом со стороны ферзя. В ретроспективном анализе такой невозможный шах известен под названием “воображаемый шах”.
После короткого размышления я понял, что Холмс прав.
– Тогда, – заявил я, – данная позиция просто невозможна!
– Вовсе нет, – засмеялся Холмс, – просто вы не все возможности учли.
– Однако, Холмс, вы сами только что доказали, что возможного последнего хода у черных нет.
– Ничего подобного я не доказывал, Ватсон!
Тут я почувствовал легкое раздражение.
– Перестаньте, Холмс. Только что, к моему полному удовольствию, Вы доказали, что для последнего хода возможности у черного короля нет.
– Правильно, Ватсон. Я доказал, что у черного короля нет возможности для последнего хода, но это вряд ли доказывает, что у черных нет возможности для последнего хода.
– Однако король – единственная черная фигура на доске! – воскликнул я.
– Единственная черная фигура на доске сейчас, – поправил меня Холмс, – однако это не значит, что он был единственной черной фигурой на доске непосредственно перед последним ходом белых!
– Конечно, – ответил я, – как глупо с моей стороны! Белые своим последним ходом могли взять черную фигуру. Однако, – воскликнул я, озадаченный еще больше, – ни одна из белых пешек на e5 или d4 не могла взять фигуру противника своим последним ходом.