Архиерейское служение на самостоятельной кафедре, тем более Московской, при видимом блеске и почестях оказалось трудным. Сил и упорства было еще немало, помогали викарный епископ Кирилл (Богословский-Платонов), многие священники, настоятели монастырей, чиновники консистории, но немало имелось и людей косных, равнодушных, ленивых… Крайне угнетали его события в Петербурге, где нарастала волна гонений на Библейское общество и тормозилось дело перевода Библии, ставшее для него самым заветным делом. Руки опускались, и горечь отчаяния приливала к сердцу.
В одной из проповедей, произнесенной 12 июня в маленькой церкви города Волоколамска, он не захотел сдержать голоса своего сердца: «Какой бы ты ни предпринял благочестивый подвиг, в какой бы ни начал упражняться добродетели, не изменяй принятому однажды благому намерению; и хотя бы предстояли тебе препятствия, хотя бы казалось тебе, что успех не соответствует ожиданию твоему, не отчаивайся, не малодушествуй; и, напротив того, хотя бы показалось тебе, что ты довольно успел в добром деле и подвиге, не обленяйся, не будь беспечен… в трудности подвига уповай на Господа и терпи о Господе; в успехе дела не полагайся на себя и паки терпи о Господе».
Год 1826 начался трауром. Архиепископ Филарет встретил гроб с телом покойного Императора Александра Павловича у Серпуховской заставы и сопровождал его до Кремля, где отслужил литургию. Весной скончалась и супруга покойного Императора Елизавета Алексеевна. Гроб с ее телом владыка встретил 26 мая в Можайске и сопровождал до Москвы, по дороге отслужил четыре заупокойные литургии, несколько панихид и литии.
Продолжился год торжествами. В июле в Москве был отслужен благодарственный молебен (после казни 13 июля пятерых мятежников-декабристов) в память избавления Отечества от крамолы. 22 августа состоялось торжество коронации Императора Николая I, в которой участвовали митрополиты Новгородский Серафим (Глаголевский), Киевский Евгений (Болховитинов) и Московский Филарет. Ему и выпала честь говорить слово к новому государю.
Радость царская обернулась для владыки Филарета и радостью личной. Ему 22 августа был дарован не только сан митрополита и белый клобук с крестом из драгоценных камней, но и средства на постройку нового корпуса для Вифанской семинарии – любимого детища митрополита Платона. А б сентября митрополит Филарет читал и перечитывал полученный им указ Святейшего Синода: «Поручить Вашему Преосвященству, дабы Вы, пересмотрев составленные Вами прежде сего Пространный и Краткий христианские катехизисы Греко-Российской Церкви… составили из них две книги». Его оправдали! Его Катехизис возвращают! Какая радость может быть больше?
Годы служения могли бы протекать счастливо и безоблачно, если бы митрополит Филарет обладал качествами царедворца: вовремя смолчать, не противоречить воле высшей власти, проявить гибкость… Но когда он узнал, что один из любимцев царя, флигель-адъютант А. П. Мансуров, в нарушение церковных канонов вступил в брак со своей двоюродной сестрой княжной А. И. Трубецкой, правда с ведома великого князя
Михаила Павловича и с согласия самого Императора Николая Павловича, – заявил протест.
Он вступился не за «мертвую букву закона», как пытались доказать ему московские доброжелатели, а за честь Церкви. Церковное право нарушать нельзя – в этом был уверен непоколебимо. В таком духе владыка Филарет написал резкое по тону письмо в Петербург к князю А. Н. Голицыну, которого новый государь уважал и с мнением которого считался. В ответ ему сообщили о недоумении и недовольстве Императора, предложившего забыть это дело. Митрополит не пошел на компромисс и в декабре 1828 года написал Николаю Павловичу прошение об отставке, об уходе на покой. «Ну что делать с этим упрямцем?» – недоумевал Император. Мансурову с молодой женой предложили отправиться на время за границу. И надо же так случиться, что молодая супруга за границей вдруг занемогла и скончалась. Таким образом, скандальное дело завершилось естественным путем без нарушения церковных канонов.
Так начиналось служение святителя Филарета на Московской кафедре.
Глава 2Митрополит и царь
Служение Московского митрополита состояло прежде всего из обыденных обязанностей. После раннего пробуждения и совершения утреннего правила владыка шел в свою домовую церковь на Подворье; после ранней литургии (если не предстояло ему совершать богослужение в каком-либо из московских храмов) легко завтракал и принимался в кабинете за дела.
Троицкое Подворье на Самотёке, что в Троицкой слободе. 1820-е гг.
Секретарь А. П. Святославский излагал содержание прошений, присланных консисторией решений, пришедших из Синода и других государственных учреждений официальных бумаг. Владыка недолго размышлял и диктовал резолюцию, хотя иные бумаги просматривал сам, а некоторые откладывал для последующего обдумывания. После обеда принимал просителей. Уделял некоторое время чтению книг и газет. В иные дни отъезжал с Подворья на заседания в благотворительных обществах, вечерами – в гости. Обыкновенно же вечерами, когда все обязательные дела были закончены и на Подворье наступала тишина, митрополит вновь садился за работу: читал письма и писал ответы своим многочисленным адресатам, набрасывал содержание будущих проповедей. Далеко за полночь он совершал вечернее правило и гасил свечу.
По несколько месяцев в году митрополит Филарет проводил на берегах Невы, на заседаниях Синода. Его осторожные попытки после возвращения его Катехизиса вернуться к переводу Библии на русский язык встретили ожесточенный протест митрополита Серафима, сказавшего:
– Если вы будете настаивать на продолжении перевода Священного Писания, я выйду в отставку.
Конфликт внутри Церкви виделся митрополиту Филарету чрезмерной платой даже за самое дорогое его сердцу дело.
– Перевод был бы полезен для Церкви, – ответил он, – потому что наши духовные не столько еще образованны, чтобы могли в нужных случаях обращаться к самим подлинникам. Впрочем, не дошел я до такого безумия, чтобы считать служение Вашего Преосвященства излишним для Церкви.
Что на Троицком Подворье в Москве, что на Троицком Подворье в Петербурге – главным оставалась работа за письменным столом. В это время зрение митрополита ухудшилось, пришлось заказать две пары очков для чтения. Ни высокий сан, ни почести, ни естественная усталость не сказывались на его отношении к делам, неизменно вдумчивом и основательном. Он написал возражения на присланный от Императора проект «Об улучшении духовного управления». Рассмотрев по поручению Синода книгу Я.М. Гиновского «Оглавление законам Греко-Российской Церкви», митрополит написал свою резолюцию: «Книга сия не знает различия между законом и распоряжением, между постановлением, высочайше утвержденным, и случайным предписанием Святейшего Синода, между неопределенными понятиями гражданскими и учением церковным и догматическим». Он предложил книгу исправить и только после этого допустить к публикации.
Ежедневный и непрестанный труд был для него естественной формой существования. Несколько лет назад, в 1822 году, на праздник Благовещения Пресвятой Богородицы он произнес слово, в котором заговорил о покорности воле Божией, ярчайший пример чему дала людям Пречистая Дева Мария, как наилучшей возможности устроения человеком своей жизни: «Преданность Богу есть такое расположение духа, по которому человек всего себя, все, что ему принадлежит, все, что с ним случиться может, предоставляет воле и провидению Божию, так что сам остается только стражем своей души и тела как стяжания Божия…». Но тут же со свойственной ему смелостью мысли обратил внимание слушателей на недостаточность самодовольного покорства: «Говорят, что это значит сложить навсегда руки, сесть и ожидать своего спасения. Совсем нет! Если кто в самом деле такое составил себе понятие о преданности Богу и поступает по сему понятию, тот в заблуждении: он предается не Богу, но лености… преданный Богу не тем отличается, что не действует, но тем, что не действует по собственной воле и разуму… преданность Богу не исключает действования – действования по воле Божией и по Духу Божию… Так желающий стяжать душу свою предает сие сокровище Искупителю душ и упокоевается в
Нем верою, надеждою и любовию; но в то же время всеобщему Стяжателю все свои способности и силы представляет в деятельные орудия к совершению великого оборота, чрез который ценою земного, тленного, ничтожного должно быть приобретено небесное, нетленное, Божественное».
Были дни, в которые он считал для себя обязательным служение литургии и произнесение проповедей: Господские и Богородичные праздники, дни памяти святителя Алексия и преподобного Сергия, а также царские дни – годовщины восшествия на престол, дни рождения и тезоименитства Императора и Императрицы. Содержание проповедей по-прежнему было разнообразно и никогда не было казенно-официальным. Начав с толкования евангельского чтения, митрополит нередко переходил к иной теме, раскрытию которой и посвящал основное содержание своего слова.
Так, в слове на день рождения Императора Николая Павловича 25 июня 1829 года он размышлял о мнимости величия человека в мире сем: «Дабы усмотреть, как много человек обманывается, если думает положить себе основание величия или какого-нибудь превосходства и совершенства и потом радости и благополучия только в себе самом и в окружающих его вещах, в удалении от Бога и в забвении о Нем, – для сего довольно взять в соображение простую истину, что человек есть тварь, а Бог – Творец его. Что такое тварь сама в себе, вне Бога? Ничто…».
Все проповеди Московского митрополита спустя день-другой после произнесения становились известными в Петербурге, их посылали не только почитатели «московского Златоуста» своим знакомым, но также и агенты III Отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии – своему начальству. Святитель Филарет знал это, но не страшился обратить свое гласное слово и к царю, видя в том свою роль христианского пастыря. Без риска ошибиться можно предположить, что сам Николай Павлович, впавший в состояние самодовольства от воцарившегося в империи покоя и одержанных русской армией побед над Турцией и Персией, был раздражен такой вовсе не сладко-именинной проповедью, а строгим поучением, но смолчал. Его коробило обращение Московского митрополита к делам политическим, но он не мог не оценить глубины и важности предлагаемого Филаретом Мудрым осмысления текущих проблем.