О том, насколько сердечен и памятлив на доброе был митрополит Филарет при всей своей занятости и внешней сдержанности, свидетельствует и такое его письмо к отцу Макарию: «Преподобному отцу Макарию о Господе радоватися. Как пишу к Вам при вступлении в пост, то время просить у Вас прощения, может быть, и в больших винах, нежели та, о которой теперь думаю, – в долгом молчании. С участием слышу, что здоровье Ваше слабо. Дайте себе отдых. Не истощайте сил, которые при умеренном употреблении долее могут служить на пользу… Мир и тишина душе Вашей. Помолитесь о моей, молвою житейскою обуреваемой. Филарет, митрополит] Московский. Февр[аля] 21. 1854».
При непосредственном участии владыки были изданы книги преподобных отцов Варсанофия Великого и Иоанна, преподобного аввы Фалассия и Исаака Сирина в славянском переводе старца Паисия Величковского. Владыка, будучи в Лавре, сам сверял греческий подлинник книги преподобного Варсанофия со славянским переводом; представленный ему перевод книги аввы Фалассия не только прочитал, но и отредактировал по греческому подлиннику, причем не постеснялся просить узнать у старцев: «Угодны ли будут им мои поправки?». В богословии для митрополита Филарета не было чинов, и потому в письме он обращается к старцу, как к коллеге: «Возвращаю перевод аввы Фалассия, испещренный мною, может быть, так же некрасиво в отношении к разуму, как и в отношении к буквам. Отдаю на Ваше рассуждение. Не излишним думаю сказать, что мною сделано и почему…». И на двух страницах объясняет, почему сличал некоторые места текста с греческим подлинником и латинским переводом.
Особенно митрополит заботился об издании книги святого Исаака Сирина. Исправленный славянский перевод с толкованиями отца Макария он просмотрел («Дерзновенною рукою, – писал сам владыка старцу, – коснулся некоторых примечаний Ваших») и отослал в цензуру. На вопрос Н.П. Киреевской, будет ли книга послана в Синод, митрополит ответил:
– Нет, в Синод посылать не буду – ведь это книга святого отца, а отдам ее на рассмотрение в Комитет[11]; и если они не решатся пропустить, то потребую к себе и сам подпишу. Пусть делают выговор мне одному.
Тогда же он передал Киреевской на печатание книги сто рублей.
Вероятно, святитель Филарет полагал весьма полезным для монашествующих знакомство со «Словами» преподобного Исаака Сирина, содержащими, например, такие строки: «Никто не может приблизиться к Богу, если не удалится от мира. Удалением же называю не переселение из тела, но устранение от мирских дел. В том и добродетель, чтобы человек не занимал ума своего миром. Сердце не может пребывать в тишине и быть без мечтаний, пока чувства чем-нибудь заняты; телесные страсти не приходят в бездействие и лукавые помыслы не оскудевают без пустыни… Когда умножится в человеке благодать, тогда по желанию праведности страх смертный делается для него легко презираемым, и много причин находит он в душе своей, по которым ради страха Божия должно ему терпеть скорбь».
Видимо, близки и дороги были душе святителя поучения великого святого, аскета и подвижника, незадолго до смерти ослепшего от усиленных занятий и постов. Видимо, высоко ценил он и считал крайне нужными эти поучения древнего инока, который всю жизнь посвятил уединенному изучению души своей и поучения которого исполнены большой психологической глубины, с тонким анализом самых неуловимых состояний души.
Нельзя не сказать и о внимании, проявленном святителем к Николаю Васильевичу Гоголю, поселившемуся в конце 1840-х годов в Москве, в доме своего близкого знакомого графа А.П. Толстого на Никитском бульваре. Писатель пережил к тому времени сложный духовный кризис, осознал во всей полноте роль и значимость христианской веры для каждого человека и для народа в целом. И, как это обыкновенно случается, ослепленный светом истины, поспешил возвестить о ней всем. Когда же он открыл свои новые убеждения в книге «Выбранные места из переписки с друзьями», то встретил преимущественно искреннее недоумение и сожаление о том, что «изменил делу чистого искусства», да насмешки над его «наивным мистицизмом». Между тем Гоголь, одушевленный своей миссией христианского писателя, самозабвенно писал второй том «Мертвых душ», в котором полагал показать мучительность и благодатность «оживления» некогда «мертвых душ» своих героев.
Гоголь, натура тонкая и чувствительнейшая, в силу своей высочайшей требовательности писал и переписывал текст второго тома, добиваясь совершенства стиля и максимальной ясности раскрытия одушевлявших его идей, но и другое мучило его: вопрос спасения своей греховной души.
10 февраля 1851 года писатель, находившийся в крайне болезненном состоянии, просил графа Толстого передать рукопись второго тома романа святителю Филарету, дабы владыка решил, что можно печатать, а что нет. Обращение Гоголя к авторитету Московского митрополита не было неожиданным, он издавна чтил святителя как выдающегося мастера слова, называл его проповеди «отлично-прекрасными». В конце 1848 года по совету своей знакомой А. О. Смирновой-Россет он отправился с композитором А.Н. Верстовским на Троицкое Подворье, где познакомился с митрополитом лично. Теперь же он через посредника обращался к святителю как к духовному авторитету. Но граф отказался выполнить его просьбу, полагая, что тем самым утвердит Гоголя в беспокоившей его мысли о скорой смерти.
Однако 17 февраля 1851 года граф А.П. Толстой посетил митрополита и просил его, как одного из немногих людей, действительно авторитетных для Гоголя в церковных вопросах, убедить больного следовать указаниям врачей. Узнав о болезни писателя и принятом им на себя изнурительном посте, митрополит прослезился и просил передать ему, что спасение его не в посте, а в послушании. Митрополит также распорядился ежедневно докладывать ему о состоянии Гоголя через приходского священника отца Алексия Соколова и духовника Гоголя отца Иоанна Никольского.
Как знать, не о светлой ли судьбе Гоголя размышлял святитель Филарет, работая над проповедью, произнесенной 25 марта 1851 года в праздник Благовещения Пресвятой Богородицы? Проповедь коротка и заключается энергичным и твердым призывом: «Сретайте приближающуюся благодать Божию вашим сердечным желанием. Сотворивший вас без вас определил спасти вас не без вашей воли, ознаменовывая тем высокость вашей природы даже в ее падении. Его воля, всегда спасительная, ждет вашей воли, долженствующей принять решение. Не отлагайте, не колеблитесь, решитесь твердо – вашу волю владычественной воле Божией покорить страхом в послушание, всеблагой воле Божией предать верою в надежде, наконец, соединить с оною волю вашу любовию – союзом совершенства (ср.: Кол. 3, 14)… Только преданная Богу воля будет царствовать с Богом на небесах. И напротив, если что еще в настоящей жизни возжигает в человеке адский огонь и должно соделаться его пищею в вечности, то это воля, непокорная Богу. Аминь».
В эти же годы митрополит Филарет обрел надежного сотрудника, сделавшегося продолжателем и выразителем филаретовских подходов в богословии и близким святителю человеком. То был Александр Васильевич Горский.
Сын костромского священника, он блестяще закончил семинарию и Московскую духовную академию, где и был оставлен профессором церковной истории. Горский был по характеру замкнут и сдержан до робости, но обладал сильной волей и упорством. Одна, но пламенная страсть владела им – любовь к знанию. Он читал книги с утра до вечера, пренебрегая общением с коллегами, шумными застольями, знакомством с дамами и даже забывая о вечернем чае, и постепенно накопил энциклопедически обширные познания, чем и заслужил репутацию «кладезя учености». Митрополит не мог не заметить такого «книжного инока». И вот сошлись эти два человека, разные по характеру и возрасту, но родственные по душе, сблизились и подружились – в той мере, в какой это вообще было возможно для крайне сдержанного святителя. Всем было известно, что Горский пользовался его особенной симпатией, что ему одному он открывал давние страницы своей жизни и широко пользовался справками своего ученика при подготовке многих церковно-административных бумаг.
В 1849 году митрополит поручил Горскому составить описание славянских рукописей Московской синодальной библиотеки – труд грандиознейший по обширности собрания рукописей и сложнейший по неразработанности многих вопросов ранней церковной истории и славянского языка. То был научный подвиг, но тридцатипятилетний Горский взялся за него по благословению митрополита. Работа потребовала более десяти лет (в сотрудничестве с К. И. Невоструевым), в ходе ее было сделано немало научных открытий в области не только древнеславянской, но и византийской литературы. У митрополита Филарета недоставало времени на деятельное участие в трудах Горского, однако он постоянно интересовался ходом работы.
В начале 1840-х годов стали известны критические отзывы на лекции Горского по русской, южнославянской истории и истории евангельской. Между учителем и учеником имелись расхождения: владыка почитал более полезной богословско-догматическую направленность богословского образования, а Горский придерживался церковно-исторического подхода. Митрополит изложил свои взгляды и предложил своему любимцу написать на них ответ, по прочтении которого написал: «Записку Вашу читал. Кажется полезным, чтобы она стала известна публике. Но – говорить яснее. Некоторые формы речи сделать менее сложными и от одного узла далеко протянутыми, чтобы читающему было легче разуметь и менее запутываться в некоторых Ваших изречениях. Нужно более ясности».
В этом отзыве столько же дружелюбия, сколько и требовательности к своему соработнику на ниве церковной науки. Принципа деятельной веры святитель не только придерживался сам, но и всячески поощрял его в других.
Глава 6Архиерейское служение
День следовал за днем, и каждый с утра до вечера был заполнен разнообразными делами. Митрополит Московский, которому в 1842 году исполнилось шестьдесят лет, по-прежнему занимался делами своей епархии столько же, сколько и делами всей Русской Церкви. Голова его почти вся покрылась сединой, исхудалое лицо казалось болезненным, но остроту его взгляда все так же трудно было вынести, и трудно было забыть глубинно-сосредоточенное выражение глаз Филарета.