Дизайнер.
Очень даже ничего себе блондиночка. Этакая Мерелин-Мерелин. Глазки-ножки-рожки, все при ней.
Говорят: любовница какого-то мостмедийного упыря, из Останкинской телебашни.
Ехала Татьяна Александровна с банкета по случаю открытия ресторана «Агриэль» на Пражской. Выпила самую малость (пару «Перрье-Жуе»).
Ехала по Ленинскому проспекту, в сторону кольца.
Торопилась. (Клиент косяками не ходит.)
И вот на тебе! Какая-то идиотка с коляской, прямо поперек дороги. Поналепили зебр – не пройти, не проехать…
Не тормозить же?
И Татьяна Александровна тормозить не стала. Она (по жизни) никогда не тормозила. Не такая теперь жизнь, чтобы тормозить.
Вцепилась в руль. Долбанула по гудку. Вдавила педаль.
Идиотка с коляской заметалась. А зря. Стояла бы, курица, на месте – Татьяна Александровна ее бы объехала.
А так…
А так (видимо, по инерции, от внезапности удара) (чистый автопилот) вывернула Татьяна Александровна руль, приложилась бампером о фонарь, фонарь накрыл остановку.
На остановке пассажиры в ожидании 61-го троллейбуса.
Бабуся, школьница со сменкой. Дядька. И еще какая-то тетя в синем пальто.
Хорошо сработали подушки безопасности. А так бы и Татьяну Александровну тоже, вместе с этими, замело.
Но ее не замело. Даже не поцарапало. Прямо там, где секунду назад на руле головой лежала, – зубом ветровое стекло хрясть! Настоящая гильотина. Но откинуло торможением назад. Притянули ремни.
Бампер, конечно, всмятку. Дверь на тротуар.
А так ничего. Обошлось, слава тебе… (Кто?)
Она, конечно, дальше не поехала (не на чем было).
Вышла. Осмотрелась.
(Ничего себе картинка.) Сфоткала для «Фейса» с «Твитером», набрала любимому с Останкинской телебашни.
Однако все-таки теперь судили. Прокурор приплел к делу эти фотки с «Фейса».
Просил десять лет.
Адвокат настаивал на состоянии аффекта. Утверждал, что наезд на троллейбусную остановку был совершен Татьяной Александровной из-за желания уйти от наезда на женщину с коляской.
Прокурор утверждал, что наезд на остановку был совершен после наезда на женщину с коляской.
То же самое подтверждали показания свидетелей наезда.
Прокурор указывал присяжным на «промили»…
Татьяна Александровна всхлипывала (так было нужно).
Была почти не накрашена (так было нужно).
Одета в черное (правда, от Диор, но так было нужно).
Боялась поднять на присяжных глаза (так было нужно)…
Адвокат, ухмыляясь, заговорил о состоянии тормозных колодок, предъявляя встречный иск к страховой компании…
Любимого на заседании не было. И без того эта неприятная история наделала много шума. Татьяна Александровна это прекрасно понимала.
Аварийное состояние тормозных колодок машины подтвердил механик Авторемонтной 9-й мастерской, работник ДПС и эксперт аварийного досудебного расследования. График торможения и след покрышек были для наглядности показаны присяжным на экране. И говорили в пользу обвиняемой. Прокурор со своими «промилями» неохотно отступал, под давлением фактов. Или тоже был куплен любимым?
Вот только присяжные были какие-то странные.
Сперва Татьяна Александровна вообще не смотрела на них. Но адвокат в перерыве сказал, что очень важно войти с присяжными в мысленный контакт.
От них, оказывается, сейчас многое зависит.
И вот, после перерыва она в первый раз подняла голову и посмотрела на них.
Их было 12.
Старушка.
Мужчина.
Женщина.
Еще какой-то дядька (почему-то с петлей на шее).
Девочка (школьница, лет 12).
Парень в очках (голова в повязке, глаза закрыты).
Девушка (со стеклом во лбу).
Тетка (в синем пальто).
Еще одна бабуся.
Какой-то жирный (в малиновом пиджаке).
Еще одна женщина (почему-то смутно знакомая).
И в проходе коляска.
Из коляски ни гу-гу…
И как с такими ненормальными идти на контакт? Где они только таких откопали?! – подумала Татьяна Александровна и вздрогнула.
Поняла где.
Но адвокат отлично знал свое дело.
И судья в торжественной тишине зачитал вердикт, вынесенный присяжными.
«За недостаточностью улик и новыми обстоятельствами, выявленными по делу, отправить дело на доследование. Подсудимую освободить в зале суда».
Татьяна Александровна вышла из дубовых дверей, свободная как ветер.
На бульваре солнце играло золотыми фантиками осенних листьев.
Она чиркнула зажигалкой. С облегчением закурила.
Из здания суда следом выходили присяжные.
Женщина (та самая, смутно знакомая), с ней мужчина (почему-то с петлей на шее).
И все остальные.
Они отвернулась. Щелчком сбила пепел на тротуар.
Позвонил любимый.
– Ну как, ты, Танюша? В порядке?
– В порядке.
– Что такая кислая?
– Устала, Воланд.
(Владимир Алексеевич Воландов, медиамагнат с Останкинской телебашни.)
– Развеселю. Посмотри, там справа, на стоянке Феррари. Красная такая девочка. Как ты любишь.
Татьяна Александровна посмотрела.
– Ключи на посту охраны. У меня для тебя новый объект, подъезжай.
Ложь
Кто-то может пережить этот день. А кто-то нет.
А день наступил очень светлый, с прозрачным стеклянным солнцем.
Вовсю звенела капель. Чирикали воробушки. Мокрые мартовские коты сидели на тополиных ветках. Бежали ручьи.
Анюта вышла на балкон, постояла, щурясь на свет, который после сумерек комнаты казался ей ослепительным, и все-таки решила одеть девочку в зимний комбинезон. Мартовское тепло обманчиво. Сквозняки. А малышка что-то сопливилась, всю ночь капризничала. Отворачивала смешную мордочку от груди. Не давала ни минутки поспать.
Анюта широко зевнула, потянулась и, вернувшись в комнату, стала одевать девочку на прогулку.
Вторник в поликлинике – грудничковый день. Нужно было взвеситься. Выписать на следующий месяц молочную кухню. Да и вообще, чтобы девочку послушала доктор.
«Ну? Кто тут у нас? – У! Какая красавица!» – Она пощекотала девочку за малюсенькую, с мизинец, пятку. Достала из кроватки.
Девочка тут же распахнула глаза и сказала «ма-ма».
Анюта развернула памперс. Девочка ухватилась лапкой за волосы. Дернула. Разулыбалась.
Анюта быстро продела пальчики в распашонку и ловко застегнула на дочке комбинезон.
Не девочка, а чудо была у Анюты. Ни тебе диатеза, ни тебе крика по ночам.
Прелесть. Настоящая куколка.
Анюта чмокнула дочку в нос.
Теперь нужно было быстро одеться самой. Чтобы малышка не запарилась, Анюта вынесла ее в общий коридор и положила в коляску.
Не закрывая двери, запрыгала на одной ноге по прихожей. «Раз-галоша, два галоша… Шапка куртка… Капюшон» – поехали!
Ехали через бульвар Карбышева вдоль, а не поперек. Никуда не торопились. Разлитое небо лежало в лужах. Еще полчаса до начала приема. А девочка уснула в коляске, пусть поспит – сон полезней докторов.
Анюта подняла козырек коляски, чтобы солнце не разбудило малышку. Коляска была синяя, в каких-то розовых чебурашках и мячиках. С кружевами и сумочкой. В сумочке две соски. Одна с молоком, вторая с ромашковым чаем.
На встречу по бульвару плыли, крутя колесами в лужах, как по небу, разноцветные коляски.
Малыши деловито шлепали по песку резиновыми сапожками. Скрипели качели.
На проталинах, в пятнах талого света грелись на лавочках старушки.
Анюта перешла на ту сторону. Покатила коляску вдоль забора.
У центрального входа пристегнула коляску к перилам. Взяла девочку на руки.
Та сразу проснулась. Распахнула ярко-голубые глазки.
«Бу!» – сказала Анюта, улыбаясь на серьезную строго смотрящую из чепчика физиономию девочки, и, прижимая комбинезон со своим сокровищем к куртке, боком толкнув дверь, вошла в поликлинику.
Уложив малышку на пеленальный столик, засунула в рукав шарф и шапку, сдала куртку в гардероб и, надев номерок на палец, пошла с малышкой на руках к лестнице на второй этаж в 22-й кабинет.
Спросила, кто последний, и присела в уголочке под Микки-Маусом ждать своей очереди.
Наконец лампочка загорелась, и Анюта со своей девочкой вошла в кабинет.
Молодой доктор Валентина Михайловна, не отрываясь от карты (она что-то записывала), кивнула Анюте:
«Раздевайте».
Анюта бережно развернула спящую девочку.
Доктор кончила писать. Встала. Подошла. Недоуменно нахмурилась, глядя то на девочку, то на Анюту.
Анюта смотрела на доктора с гордостью. И улыбалась.
Доктор быстро взяла себя в руки. Осмотрела, взвесила девочку.
Посоветовала принимать ромашковые успокоительные ванночки. Сказала, что девочка совершенно здорова. Сказала: «Чудо, а не девочка! Настоящая куколка. Гуляйте подольше. Погода чудесная. Малышке полезен свежий воздух».
«Да-да, обязательно! Спасибо вам, доктор!» – засветилась Анюта.
Она спустилась по ступеням.
Улыбаясь, протянула гардеробщице номерок, оделась и вышла из поликлиники.
Положила свою девочку обратно в коляску. Потрогала лобик. Он был холодный.
«Температура спала», – с облегчением подумала Анюта.
Девочка тут же закрыла глаза.
Пластмассовые ресницы куклы плотно захлопнулись.
«Уснула», – подумала Анюта. И снова подняла козырек над коляской.
Они поехали гулять дальше.
Ее девочке был полезен свежий воздух.
Кто-то может пережить этот день. А кто-то нет.
А день наступил очень светлый, с прозрачным стеклянным солнцем.
Вовсю звенела капель. Чирикали воробушки. Мокрые мартовские коты сидели на тополиных ветках. Бежали ручьи.
Девочка еще спала.
Анюта вышла на балкон, постояла, щурясь на свет, который после сумерек комнаты казался ей ослепительным, и все-таки решила одеть девочку в зимний комбинезон. Мартовское тепло обманчиво. Сквозняки. А малышка что-то сопливилась, всю ночь капризничала. Отворачивала смешную мордочку от груди. Не давала ни минутки поспать.