В смысле, дети занимаются в совершенно антисанитарных условиях! Дети контактируют с котятами!
А один мальчик вообще что-то переливает из колбы в мензурку, при помощи подогрева сухого спирта…
И посреди всего этого немыслимого, несоответствующего никаким нормам СЭП безответственного безобразия, за учительским столом совершенно отвратительного безумного вида старик с белой бородой и в синем халате.
«Так-так…» – лоснится Зубодерова.
«Так-так…» – подпрыгивает коротконогий с папочкой.
«Ну, товарищи, это уж… Да! Не ожидала…» – приходит в немыслимое недоумение Живодерова.
«Да…» – приходит к тем же выводам соц. работник Удушилова О. Ю. и две дамы из родительского комитета…
«Товарищи, пройдемте, пожалуйста, в столовую, перекусим!» – лепечет из-за спин комиссии директор, покрываясь мыльным потом…
«Да какое уж тут „перекусим“, Лидия Александровна», – обрывает директора Пустобрехова К. К. А она, между прочим, глава районной администрации…
«Безобразие…»
Комиссия, во главе с Живодеровой, стремительно следует мимо приветливо распахнутой двери столовой на выход…
…
– Антон Павлович, в общем… Сами понимаете… Антисанитарные условия… Поступили директивы… Свыше… – опуская глаза в стол, бормочет Лидия Александровна – директор и бывшая ученица Антона Павловича.
«Я ничего не могу сделать…»
– Понимаю, Лида, – со вздохом отвечает белобородый учитель.
Дети из запрещенного кружка толпятся за дверью кабинета директора.
– Антон Павлович, подпишите «по собственному желанию».
А там, может быть, вся эта история забудется. Утихнет. Уляжется.
Рассосется…
Учитель подписывает.
– А там как-нибудь. Потихонечку. Сможете, как забудется, вернуться.
Он смотрит на нее.
– Например, в группу продленного дня… – поясняет Лидия Александровна.
Учитель, опустив плечи, сгорбившись, выходит из кабинета.
Дети молча идут за ним.
Он не оглядывается.
У девочки на руках антисанитарный котенок.
У мальчика клетка с чумной белкой. У Васи ежик. У Лены уж. У Антона в банке с газетой хомяк.
У Лени толстая общая тетрадка и рюкзак, набитый радиоактивными булыжниками.
Коробки с реактивами аккуратно погружены в магазинную тележку. Стащили из «Седьмого континента».
В той же тележке аквариум с красноухой черепахой.
Вторая тележка доверху набита книгами.
Дети молча идут за учителем.
Учитель не останавливается.
Не оглядывается…
А трех котят забрали Коля, Оля, Саша.
А Славка Чижиков, улыбаясь во всю ширь своего глупого рта, неуклюже сжимает в объятиях скелет.
(Он вообще дурак, этот Чижиков; всегда улыбается, хотя тут такая ситуация…)
Его спросишь: «Славка, ты чего улыбаешься, вообще, что ли? В смысле, дурак?»
А он улыбается.
Славкина смеющаяся голова с васильковыми глазами высовывается из-за пластиковой черепушки.
Рука скелета высовывается из Славкиного рукава.
Дети молча идут за учителем.
Он не останавливается.
Не оглядывается.
В раздевалке, все так же молча, не застегиваясь, накидывает серое дерматиновое пальто. Повязывает шарф. Кладет на стойку охраны ключ от «Лаборатории».
Толкает тяжелую дверь. И шагает в ослепительный свет весеннего дня.
Дверь захлопывается за ним.
И распахивается.
(Это по ступеням выкатывается ворованная тележка из супермаркета, с реактивами и черепахой.)
Учитель не останавливается.
Не оглядывается.
Тележка с книгами.
А дальше как шли.
Коля, Оля, Саша.
Вася с ежиком. Лена с ужом Васей. Антон (в банке хомяк).
Леня с тетрадкой и рюкзаком, набитым радиоактивными булыжниками.
Дверь опять захлопывается.
И опять распахивается на этот раз с грохотом.
Это Славка со своим скелетом.
Улыбается…
Вот дурак!
Вся процессия оборачивается на грохот.
Учитель останавливается.
Оборачивается.
С минуту все напряженно смотрят на широко улыбающегося Славку. Скелет улыбается тоже. Тоже широко.
Славка приветливо машет со ступеньки скелетной рукой.
Шут гороховый!
Но…
Первым прыскает Леня.
Потом….
А дальше как шли.
Коля, Оля, Саша.
Вася с ежиком. Лена с ужом Васей. Антон (в банке хомяк).
Леня с тетрадкой и рюкзаком, набитым радиоактивными булыжниками.
И учитель.
Процессия движется дальше.
Учитель не оборачивается.
Он знает, что дети идут за ним.
Леня найдет лекарство от ВИЧ. (Он уже над этим работает) – видите, какая у него толстая тетрадка?
Коля, Оля, Саша – поступят в Третий мед.
Вася с ежиком станет ветеринаром.
Антон (в банке хомяк) – этот будет просто учителем биологии. Просто учителем, но зато каким!
Лена (с ужом Васей) – его жена, учительница литературы.
А Славка Чижиков…
Он ничего не изобретет.
Он просто станет одним из курьеров отдела доставки кафе-закусочной «Пиццакваммчится».
Нечистая сила
Жила-была на краю деревни Гадюкино (такой-то области), в избушке на приступочке, Баба-Яга.
Давно жила. Всех пережила. Коллективизацию пережила. Голод пережила. Мужа пережила. Детей пережила. Войну пережила. Хрущева-Горбачева. Перестройку пережила. Стала жить дальше.
Такая: одна нога костяная, вторая в валенке.
Одноглазая; левый глаз бельмом, в правом дырка (уберег Господь, проколол ведьме глаз вилами, чтобы двумя зенками на людей порчу не наводила).
На спине горб, в горбу черт, и черный кот с желтыми глазами.
Не кот, а настоящий упырь.
Вурдалак.
Злющий, как у мужа жена.
Хитрый ворюга.
По чужим дачам так и шастал; то колбасу из холодильника стянет, то из морозилки сосиски. Курицу прямо из кастрюли доставал: собьет лапой крышку, подцепит курицу и несет, зверюга, в зубах меж заборов.
Холка вниз. Хвост гадюкой. Уши прижмет и чешет. Взгляд как у фашиста. Лапы врозь.
Этого кота люди, конечно, повесили (от греха подальше) у ведьмы на черешне.
Кота повесили (и правильно сделали, потому что нечего!).
А ведьме хоть бы хны. Сняла (старая карга) своего зверюку с черешни. Развязала петлю. Выкопала под черешней могилку.
Похоронила кота. Посадила над котом незабудки.
Поплакала, конечно, но стала жить дальше.
Остались у нее три рябых курицы, рыжий петух и собака Жучка.
Петух тоже был у ведьмы порядочная сволочь, и даже хуже того.
Стал летать ведьмин петух по ночам черным вороном, каркал. И ронял на сараи с поленницами горящие перья.
Дотла из-за этого проклятого петуха выгорел дачный участок со стороны перелеска. Брошенная дача по третьей линии. Задело забор Горилкиных, перекинулось на Сыромясовых.
Едва потушили.
Поймали гадину петуха люди в мешок, утопили в речке.
Осталось у ведьмы три рябых куры и Жучка.
Покрошили молотком бутылку. Перекинули Жучке через забор говяжий шмоть со стеклом.
Та уползла в будку и под утро издохла.
Поглядывают на Ягу люди из-за заборов: ну, чего, мол, теперь делать будешь, нечистая сила?
Ведьма смотрит: умерла ее Жучка. Стекает из носа густая вишневая капелька.
Усы в росе, над росой мухи.
Выволокла псинку из будки. Прижала дохлятину к себе. Опустилась на приступочку и завыла.
Выла-выла, потом глядят: вроде ничего, очухалась. Похромала в сарай за лопатой.
Раскопала под черешней вторую могилку. Привезла туда свою дохлятину на тележке.
Закопала. Опять посадила незабудки.
И живет себе дальше.
А в Гадюкине тем временем совсем неладно.
Степан зарезал жену.
У Катьки родилось беспалое дитя с рогами.
Град побил горох.
Повесился в сарае Вася.
Свекла вся мелкая.
Морковь у многих погнила.
Русалки утянули на дно Петьку Горемыкина.
Сколько такое можно терпеть?
Собрались люди у бывшего председателя. И большинством рук решились сжечь ведьму ко всем чертям вместе с ее избушкой и курами.
Не бессмертная же она, в самом деле? Главное, следовало забить дымоход, чтобы ведьма через него вороной не вылетела.
Ладно. Как решили, так и сделали. У нечистой силы свое оружие, у людей свое.
Как похромала ведьма на станцию яйца продавать, залез Степка Безухий Яге на крышу.
Забил дымоход тряпками.
Вернулась она к вечеру, устала, видно. (Еще бы, на одной ноге до станции и обратно тяпать.) Устала и легла спать пораньше.
Приставили люди к двери бревно.
Полили приступочку керосином и подожгли.
Хорошо горело. До самых звезд.
Сперва она билась в двери. (Ага, сейчас, там же бревно.)
Потом, наверное, хотела вылететь в дымоход. (Ага, сейчас, там же тряпье.)
Полезла было в окно, но тут ее, собаку, конечно, камнями.
Осталось к утру от ведьминой избушки одно пепелище.
Еще уцелела жестянка с медалями за Отечественную войну. Все, правда, в копоти. Ничего, тряпочкой почистили.
Золотая звезда. И орден за отвагу.
А больше не осталось от ведьмы ничего.
Бурьян да сухая черешня.
Свободное место
Одна знакомая по работе как-то раз возвращалась поздно вечером от бабушки, которая живет у нее на Смоленском бульваре, в доме на ножках.
Она, прямо с работы, поехала на ту квартиру, потому что у бабушки был день рождения.
Купила тортик. Шампанское. А в подарок теплый жакет в универмаге «Москвичка».
Бабушка сделала оливье и селедку под шубой, испекла капустный пирог. Покушали. Посидели. Еще была знакомая соседка сверху и еще какая-то.
Попили чайку, посмотрели фотографии (ну и все это), как обычно.
У бабушки был, конечно, не юбилей, но тоже, между прочим, ничего себе дата.
83 года это вам не хухры-мухры.
Они с бабушкой очень любили друг дружку.
Бабушка эту знакомую вырастила. А родителей не было. Погибли давным-давно в железнодорожной аварии.
И знакомая с работы называла бабушку не бабушка, а мама.