Можно даже сказать, аврал.
В общем, прыгнул этот бес к Познатушкину в пустое ведро, свернулся на дне картофельной очисткой, на хорошие мысли зажмурился и в квартиру попал.
Принес хороший человек этого опального черта в ведре на кухню, поставил под раковину, а сам сел завтракать.
А Ангел у этого человека, у Познатушкина, был совсем старенький старичок. С самого рождения его был уже старичок, а теперь тем более.
Этого Ангела даже на пенсию приглашали, с выходным пособием и домиком у моря (чтобы старичок писал там свои мемуары).
А он: «Нет, – говорит, – и точка!» И ни в какую. (Не хотел своего хорошего Познатушкина на чужих ангелов покидать.) «Вот, – думает, – доведу своего Познатушкина до райских врат, а там уже и подумаю и про домик у моря, и про эти самые мемуары».
Ну и никто из чертей, разумеется, к такому уважаемому ангелу в гости бы не сунулся, как только этот наш невезучий продрогший черт.
А старичок Ангел так славно в своем Познатушкине устроился, добрые мысли по полочкам расставил, хорошие дела по ящичкам разложил и только пыль иногда в Познатушкине протирает.
А так, обыкновенно укроется потеплее крылом, устроится поудобнее и спит себе (чего ему за Познатушкина беспокоиться?). Познатушкин и комара не обидит. Проснется, бывает, старичок, посмотрит: все в порядке. И снова на боковую.
Так и получилось, что проспал мудрёный заслуженный Ангел немудрящего, жалкого черта, которого в Кляузарии почти под геенну списали.
Вылез бесенок из ведра (даже дверцей не скрипнул), огляделся тихонечко, принюхался – слышит «Тууууу!» – до чего тут все добрыми делами пропахло!
В левом углу кухни, над холодильником, у Познатушкиных образа. Лампадка горит.
В правом углу веник и бутылка с крещенской (это как раз таких, как он, из-под диванов выметать).
Ну и жена у Познатушкина красивая, шустрая, и две дочки-близняшки.
Познатушкин с дочками за столом сидят (завтракают), а жена у плиты. В аквариуме золотая рыбка.
Кухонная стенка, кресло, окно – вот и весь пейзаж…
Защипало у невезучего черта в глазах от всего от этого, как у человека от резаной луковицы, слезки дегтем на плешивую мордочку закапали.
В пятачке зачесалось (того и гляди чихнет, разбудит познатушкинского старичка), он туда-сюда, сюда-туда, – во всех комнатах чистота, кровати застелены, цветы политы, буквально как по райской поляне бегает, у всех святых на виду, даже на шкафах ни пылинки.
Но все-таки приметил черт, что люди живут небогато, чисто, но один только телевизор, и тот не плазма, а старый-старый, «Юность» называется.
У девочек в изголовьях по одному плюшевому медведю, в шкафчике четыре одежки.
У жены из косметики только косметичка, у Познатушкина на ботинках подошва есть просит.
Искал-искал черт, как бы ему к Познатушкину прицепиться, на какого червяка хорошего человека приманить, – ничего не нашел. (Просто шаром кати, серой даже от спичечного коробка не пахнет.) Думал даже жене украшение какое-нибудь предложить или любовную записку в пиджак Познатушкину подбросить, только посмотрел на жену внимательно и сообразил, что украшения она от него не возьмет и записки этой в кармане не заметит…
Что делать? Горит под чертом земля (паркет то есть). Геенна огненная так ему из-под плинтуса и светит, котел булькает.
Пока семейство завтракало, черт по стене на антресоль вскарабкался, по потолку пару раз прокатился, стал беленький (просто смотреть противно).
И еще, конечно, пришлось ему парочку добрых мыслей Познатушкина наизусть вызубрить, чтобы старичок познатушкинский, если проснется, их от своих не отличил.
Потом залез черт к Познатушкину в карман пальто (у того только одно пальто и было, в кармане дырка) и стал ждать, когда Познатушкин на работу пойдет.
По дороге всегда проще человека на смертный грех уговорить, чем дома в тепле и уюте. «Тут, – думает, – что-то попроще из списка нужно сообразить; прелюбодей из Познатушкина сразу видно – никакой, убивать Познатушкин тоже вряд ли кого-то станет, как его ни уговаривай… если может только деньжат ему подкинуть? Бумажником в кармане притвориться? Он же, бедняга, едва концы с концами сводит! У него же моль вместо шубы кошку ест».
«Это мысль!» – думает черт.
«Вот это я здорово придумал!» – думает черт.
«Тут точно Познатушкин не устоит, а потом из этого добрячины можно будет хвосты вить!»
А Познатушкин тем временем надел пальто с чертом в кармане, поцеловал жену, проводил дочек до школы и пошел к троллейбусной остановке.
Что у него там черт сидит, Познатушкин и не подозревал, шел себе да и шел, о хорошем думал.
Пришел он к остановке, а там народу (как это обычно утром бывает, когда все на работу едут), в общем, видимо-невидимо.
Познатушкин встал в конец очереди. Один троллейбус, конечно, пропустить пришлось (троллейбус, хотя и с гармошкой был, но все равно не резиновый). Пока хороший Познатушкин женщину с ребенком пропускал, пока старушку на лестницу подсаживал, тот троллейбус, конечно, не выдержал и без Познатушкина уехал.
Опять Познатушкин в очереди стоит: – «Зато теперь, – думает, – я уж самый первый в следующий залезу и поеду себе. Хорошо!»
Черт в кармане у Познатушкина аж заплесневел весь от такой тоски, все клычки у него от Познатушкинского «хорошо» защелкали, задребезжали, и еще как назло конфета «Монпансье» ему на шерсть сзади прилипла, как ни вертись, не отдерешь.
Это многие добрые люди любят сосательные леденцы, шоколадки всякие, «Аленушки», «Медальки», «Театралки» и всякие там клубничные карамельки («Лимонные дольки» тоже), вот и Познатушкин тоже…
Черт измучился, извертелся, как шиш на вертеле: то справа к карману прилипнет, рванется – нет полшерстки.
То слева – опять полбока на дерматине.
Уже глаза зеленые из кармана у Познатушкина просвечивать начали. Дым пошел из пятачка коромыслом.
А Познатушкин стоит себе ив ус не дует, все свое думает: «Эхма! – мол, – до чего хорошо!»
(Всем плохо, а Познатушкину «хорошо», – вот до чего неприятный человек попался.)
Наконец опять троллейбус.
Познатушкин думает: «Опля! Зеленые иголки! Вот же хорошо как, что троллейбус! Сейчас я как раз в него первым вскарабкаюсь, усядусь, и будет мне… Хорошо…»
Это бывают такие безнадежно отсталые люди, которым все хорошо, о чем ни подумают (оптимисты называются). Полные дураки.
Раздражают чертей ужасно.
Как им черт ситуацию ни изверни (хоть плюшевого медведя наружу выверни), они думают: «Вот и хорошо, теперь его (медведя) еще обратно зашить и еще лучше будет!»
Видит Познатушкин, что, и правда, в троллейбус он сейчас первым войдет. Приготовился. Впереди ступеньки.
Тут, конечно, Познатушкина сзади как следует пнули, чтобы лез, а не топтался.
Он полез, а только потом уже вспомнил, что не помнит, где у него проходная карточка.
В общем, вспомнил про карточку Познатушкин, но тут ему искать стало некогда, потому что остальная очередь вверх поперла и Познатушкина к кабинке водителя лицом притиснули, чтобы не думал, что так уж все хорошо.
Он думает: «Ну ладно, хорошо…»
«Хорошо, что у меня в кармане еще есть мелочь!»
И полез Познатушкин к черту в карман…
А в кармане дырка.
Мелочь к леденцам прилипла, а бумажник с чертом прямо под колеса троллейбуса в самую снежную жижу…
Вскочил черт, только на тротуар выпрыгнул, хотел по ступеням обратно, но тут троллейбус двери захлопнул и тронулся.
И напоследок как следует обдал плешивого грязью.
Свобода выбора
К одному Валентину Семеновичу как-то раз в кафе-закусочной «Уют», у метро Октябрьское поле (первый вагон из центра, по эскалатору и сразу направо), подсел черт.
В этом «Уюте» вечно эти хвостатые толкутся (видимо-невидимо просто), но не особенно-то их и разглядишь, очень уж накурено, и там все, кто хочет покушать, помаленьку выпивают, пока совсем не напьются.
Вот и с Валентином Семеновичем получилась как раз такая история. Он взял себе бутерброд с серым мясом, салатик «Свежесть», графинчик и какое-то разливное.
И сел.
Он был курящий человек и пьющий, но давно не курил и не пил, из-за холестериновых отложений, и его жена Галина Борисовна (длинная женщина с характером) третий год выращивала из Валентина Семеновича «человека». Галина Борисовна выращивала из Валентина Семеновича человека посредством рулетиков из вареных капустных листов, начиненных пюре из морковки, тыквенных заготовок и прочих умопомрачительных рецептов из поваренной книги «Зеленый Сыроед».
Валентин Семенович ел, худел, здоровел, зеленел, на нем выпадали волосы, и он выезжал с женой зимой на лыжные воскресные прогулки в парк Лосиноостровский.
Так Валентин Семенович оздоравливался, и это, вероятно, шло ему очень на пользу, хотя время от времени (впрочем, очень несмело) Валентину Семеновичу приходили мысли как-нибудь, случайно, отравиться мясом или задушить жену.
Можно было бы, конечно, развестись с ней, но об этом Валентину Семеновичу было даже страшно подумать. (В некоторых семейных ситуациях проще задушить жену, чем развестись с ней.)
И так было плохо дело.
Однако закусочная «Уют» служила Валентину Семеновичу временным пристанищем, маяком в зеленых волнах семейного счастья, пристанью и передышкой.
Обыкновенно Валентин Семенович садился в «Уюте» один-одинешенек, где-нибудь сзади с краюшку, ел свое серое мясо и очень круто солил его (если солонка не поддавалась солению, он даже решался встать и попросить заменить).
И наслаждался свободой своего выбора.
Конечно, перед первой ступенькой в «Уют», Валентин Семенович часто разворачивался и возвращался обратно под землю, к табачному киоску, где брал пачку красной мягкой «Явы» и дешёвую зажигалку.
Иногда он брал еще себе под козырьком «Роспечати» скандворд.
Потом он садился в своем сумеречном уголке…
И наслаждался.
Одиночеством. Серым мясом. Сигареткой. Стопочкой.