— А как? — интересовался я.
— Нужно иметь чистые помыслы, стремиться к Богу, помогать людям, даже если они и не ожидают помощи и не ценят добродетели. Странный испанец носил это в душе и на своем хрупком копье…
Так он говорил об этой книге. Она для него была больше чем книга. Ибо когда читал, то, признавался, забывал про письмо: "мир расширяется, открывается дивное диво".
До этого я считал, что этот удивительный человек почитает две самые главные для него высоты — Бога и Природу Теперь же открылась еще одна власть — Слова. Она и меня пленила еще в раннем детстве в селе Нижний Шард, куда меня отправили к бабушке на каникулы. Это сила и красота острых, увесистых, хлестких, терпких, загадочных слов, которые я впитывал на улице, за столом, в поле, церкви. А потом, уже во времена школьных студий, меня ошеломило книжное слово французского чародея Оноре де Бальзака. И я отдал себя во власть этой роскоши слова, поплыл в ее русле — без берегов, без маяков и ощущения глубины.
…Он сидел возле тусклой лампы и что-то шил. И то ли лампа подсвечивала его лицо, то ли книга в блестящей вощеной оправе… Так мне это тогда виделось. И я спросил его напрямик:
— А какой должна быть настоящая книга?
— Какой? Такой, чтобы не столько ты, сколько она читала тебя. Считывала и направляла сердце. Когда-то, приступая к повествованию, один литерат написал: "И книга эта — вместо моего тела. И слово это — вместо моей души”. Можно ли сказать лучше?! Я думаю, что книга должна побуждать к розмыслам, как держаться правды и избегать зла. Она должна нести свет, новое познание и радость от красоты слова.
— А в чем, на ваш взгляд, секрет слова?
— А нету секретов. Есть только любовь к сродному делу и знание этого дела. Дерево зреет в руках мастера. И со словом, наверное, так. Но прежде, чем ожидать понимания других, научись сначала понимать сам себя. Научись слушать и слышать мир — ион продиктует тебе сокровенное. Писатель — только карандашик в руке Господней… Знаю, жаден ты к этому, записываешь, проживаешь другую жизнь… придешь к таланту, если хорошо возьмешься. Все придет, но не сразу. Способ надобно заслужить. Служи — и воздастся тебе по службе. И учись.
— Чему учиться-то?
Прежде всего — наблюдательности. Выхватывай вокруг глазами явь, а ушами звуки. Но делай это не спехом и всеядно, как шальная коза, а чинно и попасом, как мудрая корова. И та, и другая пасутся на одном лугу, а несут домой разную полноту вымени. Глазами и ушами можно сытно напастись, а можно токмо натрудить их, нахватавшись пустого бурьяна… Ежели прислушаться, то птицы по-разному поют в разных местах; собака лает по-разному зависимо от того, сколько людей проходит мимо; конь по-иному фыркает в дождь и погоду; петух возле кур не так поет, как без них; дождь бьет по сухой земле не так, как по мокрой; дверь в пустом доме совсем по-иному скрипит… Научись вмиг ловить глазом движение, характер, настроение человека. По походке можно угадать болезнь. По спине женщины видно, что она смеется. По глазам — что человек голоден. По векам — что выпивши. По подковам под глазами — что страдает. По носу — насколько добрый или злой. По губам — характер. По зубам — крепость. По шее — возраст. А морщины — это целая книга житейской планиды человека. Я встречал одного в Латерке, он имел редкую морщину над переносицей — "прыжок змеи". Оказалось, он и вправду умеет заговаривать змей. Пусть и это будет среди твоих слов. Если не в их строках, то хотя бы между ними. Читатель сам найдет сокрытое. А все важное, наоборот: надобно как-то оттенить, привлечь внимание. Ежели сапог стоит на полу, его никто не заметит. Но если поставишь его на стол — вмиг к нему потянутся недоуменные взгляды… Зверье открыло мне перекрестное виденье. Когда столкнешься с животным один на один, оно одновременно прикипает глазами и к твоим глазам, и к рукам, и к ногам, чтобы уловить нужный момент для бегства или нападения. Видит человека целиком: тело и душу… Я считач, что это ведают только звери. Но был как-то в гостях у своего лагерного побратима в Греции на острове Крит. И там побывал в селении, где родился великий маляр Эль Греко. Я рассмотрел несколько его образов и был ими очарован. Этот маляр тоже видел человека перекрестно — сверху вниз и снизу вверх. Так и отображал людей на полотне. Полными в своей целостности. Все живые и неживые предметы, и человек в том числе, соразмерны формой и размером. Одно к другому является меркой. Особенно заметно это сверху. Вероятно, Господь с Вышины так и измерял свое творенье… В письме тоже очень важно чувствовать эти меры и придерживаться их.
-
— А как угадать, что надобно для читателя?
— Не надо ничего ни угадывать, ни придумывать. Будь свободным в своем письме, как при плавании, как в пении. Разве птица, когда поет, думает, как она это делает и для кого?! Когда с кем-то разговариваем, следует думать не о себе, а о том, кому говоришь. Когда же ты пишешь — наоборот, вверяй бумаге свою душу. Если это тебе близко, то обязательно найдутся и другие, которые примут его. Конечно, если слово твое будет простое, честное и доверительное. Потому что вся жизнь зиждется на доверии. На жертвенном доверии. Только прислушайся к человеку, чтобы услышать его, чтобы сказать что-то свое, дабы услышал и он. Нужно углубляться в поверхностное, а в мелком открывать цельное. Если душа открыта для природы, тогда и природа творит в ней большую работу, усиливает ее. И это общее творение будет радостным, и плод его — слово — крепким и красивым.
— И не надобно будет соли, чтоб дольше помнилось, — докинул я.
— Правду говоришь, — улыбнулся он. И прислушался, наставив ухо на окно. — Слышишь?
— Что? — я ничего не слышал.
— Птицы подали живой голос. Это означает, что к утру они расклюют дождь.
"Птицы расклюют дождь", — повторил я мысленно. Уроки слова продолжались.
Тепло первозданного жилища
Все так и произошло. Наверное, он видел сквозь ночь и слышал сквозь дождь. Утром мой старик промолвил в распахнутое окно:
— И солнце сияет, и мир Божий красен!
— Чудесное утро! — воскликнул и я радостно.
— Утро чудесное уже тем, что оно настает, — сказал Светован, набирая в пригоршни воды. Он уже перекусил и сейчас ополаскивал рот. Это он делал каждый раз после еды. Отдавался ритуалу целиком. Эту привычку он приобрел среди абхазцев, когда работал на поймах Колхиды. Умывался, черпая из родника одной ладонью. Последнюю пригоршню выливал себе на голову. Так, говорил, умываются на Кавказе. Обычаи мира, который он обошел, пристали и к нему.
Горы сквозь самоцветы капель казались стеклянными. Босые ступни сами попросились к траве — она покалывала пчелиными жалами свежести. От земли парило теплом, большим и душистым, словно копны сена. Душа, обгоняя ноги, рвалась вперед.
И потекла наша жизнь собирателей привычным руслом. В лугах и перелесьях мы снова выбирали нехоженые места. Я и раньше наблюдал, что дед не любит проторенные дороги. И как-то спросил его об этом.
— А что найдешь на них, ежели и другие не нашли? На протоптанной тропинке трава не растет. Дорога появляется под ногами у того, кто идет.
Мы бродили по пустынникам и находили то, что искали.
На мочалистых вырубах брали астрагал — желтые и пушистые, как цыплята, цветки, гнездившиеся среди таких же пушистых листьев. Астрагал помогает при малокровии, потому что в нем много железа. Высушенный, он даже звенит.
Срезали черную чагу с белых березовых стволов. В этой хрупкой черноте — высосанная сила дерева. Поэтому она и помогает от множества болезней. Старик рассказывал, что когда он промышлял охотой на Далеком Востоке, там вместо чая заваривали чагу. И в тех местах никто не болел раком. И здесь это последнее спасение для обреченного. Хорошая помощь и при переломах, при ожогах, частых простудах, утомляемости. Кроме того, этот гриб плавно понижает сахар в крови.
На окраинах нашего озера, куда мы ходили искупаться в жарынь, выбирали из воды частуху — листья, похожие на подорожник, с реденькими метелками белых цветочков. Эта вскормленная илом трава не только лечит почки, но и дробит в них камень. И выздоровление проходит безболезненно. К ней прибегают и при укусах бешеных животных. Но только в сухом виде.
Там же, в болотце, выискивали мы мелкую жабью травку Ее еще называют сушеницей болотной. Помогает при грудной жабе, расширяет сосуды, снижает кровяное давление. Сам я ее и не заметил бы — столь мелкая и неказистая. И вообще, жабник попадается очень редко, в том и заключается его ценность. Бывало, мой травовед после долгих дневных хождений заваривал себе сушеницу в ведре и нежил ноги, подсыпая горсть соли. При этом его лицо блаженно разглаживалось: "Каждый из нас носит в себе целителя, надо ему только помочь".
Подорожник (он называл его припутник) мы тоже не обходили. С детства знакомые нашим пяткам листья, но какие целительные при всех болезнях легких, даже чахотке. А соком его, говорил Светован, человека можно целиком "преобразить снаружи". Если длительное время тщательно втирать его в кожу, то спрячутся вены и глубокие морщины, исчезнут пятна, высыпания и бородавки, а мышцы подтянутся. Тело обновится, помолодеет. Испокон веков его пользовали при заживлении ран на полях битвы и в походах. Но когда я глубоко разрезал себе на камне ногу, старик не за подорожником потянулся, а разжевал розмарин, посолил и приложил к порезу. За ночь рана присохла. Душистый розмарин мы тоже собирали, эту "очень полезную мураву".
Срезали и вьющийся плющ, что тянулся вокруг дубов. Лиана это довольно ядовитая, но в умелых руках изводит мозоли, жировики, чирьи, бородавки и коросту. Чистит воздух, плющ хорошо сажать во дворе тем, у кого слабые легкие. А истолченный в порошок и настоянный на холодной воде, он лечит ревму и "панскую болезнь" — подагру. Это когда судороги выкручивают щиколотки, немеют пальцы, и такая боль, словно от острых зубьев капкана. При этом очень еще целительна трава кошачья лапка, которая и впрямь напоминает подушечку кошачьей лапки, и огонь-трава. Так ее называют, возможно, потому, что для мази сухую траву сжигают и золу смешивают с маслом. Для тех, у кого ломит поясница, додают еще калган и дикий ирис, петушки по-народному.