Но так как вести у кочевников переносятся с быстротой молнии, то и Козак узнал, что проезжавший архиерей искал его. Горько плакал и рыдал несчастный и наконец тяжело заболел. А его все еще продолжали сторожить и считать сумасшедшим. Так прошло два долгих года. Один из миссионеров, путешествуя с евангельской проповедью в окрестностях Телецкого озера, вспомнил, что тут где-то недалеко живет шаман Козак. Так как стояла снежная зима, то до юрты шамана было очень трудно добраться, на пути лежали непроходимые сугробы.
Наконец нашелся человек, согласившийся послать Козаку весточку. С ним миссионер отправил шаману приглашение прийти креститься, если он не передумал. Посланный добрался до Козака и все ему рассказал. Тот, выслушав посланца, все устроил так, что, несмотря на строгий надзор, сумел прийти к миссионеру вместе со своим двенадцатилетним сыном. Обрадованный батюшка сказал ему:
— Теперь Господь даровал тебе возможность для выполнения твоей мечты — ведь ты хотел креститься!
— Эх, монах, — ответил ему Козак, — очень и очень хотел я креститься два года назад, и какая тогда была у меня великая радость на сердце, а теперь уже нет этой радости — злой шайтан украл ее у меня!
— Верь, — ответил инок, — что ты получишь эту радость, и еще большую! Благ наш Господь и всесилен: Он и мертвых воскрешает! Ему ли не воскресить твою радость? Против всемогущей силы Креста Христова не устоять шайтану со всеми его адскими силами!
При этих словах Козак внезапно стал рвать на себе одежду, мычать, свистеть, неистово хохотать, кататься по полу. Миссионер в ужасе накрыл его иконой, с молитвой окропил святой водой и осенил крестом. Козак сразу успокоился. Через некоторое время он, как бы очнувшись от тяжелого, болезненного сна, быстро встал и решительно сказал иноку:
— Крести меня! Я во что бы то ни стало хочу креститься!
Они вошли в церковь. Там на иконе Спасителя Козак вдруг узнал явившегося ему некогда священника, только, по его словам, тогда у Него была друга одежда. Упав перед образом Спасителя на колени, Козак стал со слезами молиться.
Миссионер взял елей из теплившейся перед иконами лампады и крестообразно помазал им лоб и грудь рыдающего шамана.
— Монах! — вдруг воскликнул в каком-то необычайном восторге Козак. — Радость-то моя, моя прежняя радость опять входит ко мне в сердце!
Батюшка научил Козака молитвам и вскоре окрестил его с наречением имени Григорий. После этого мальчик, сын Козака, а теперь крещеного Григория, тоже изъявил желание креститься. Но лишь только он сказал об этом, как с ним мгновенно случился такой же припадок беснования, какой был перед крещением у его отца. Молитва и сила честного креста уврачевали и этого ребенка, и он был оглашен и просвещен Святым Крещением.
Вскоре племянница Григория пришла навестить его. Ей предложили принять Крещение. Как только девушка согласилась, сразу упала на пол, стала кричать, потом вскочила и побежала к дереву. Наконец она пришла в себя и рассказала, что какой-то всадник, проезжая мимо, приказал ей срочно креститься. Девица была крещена. Через несколько дней пришли другие родственники Григория и тоже приняли Святое Крещение, так что в самое короткое время покрестилось пятнадцать человек.
* * *
Когда в калмыцкие степи пришли миссионеры, чтобы просветить жителей светом Христовой веры, многие приняли Святое Крещение. В селении Улал жил калмык Гучин со своей женой Алтаной, им было более 100 лет. Они не хотели креститься и уехали из своего селения в Кузнецкий округ. Но милосердие Божие нашло их и там. Для Гучина и Алтанай обстоятельства сложились так, что они были вынуждены вернуться в родной Улал.
Там все младшие члены семьи Гучина приняли крещение, но он со старухой женой еще оставался непреклонным, отвергая убеждения миссионеров и просьбы детей и внуков. Но однажды престарелому Гучину приснился его внук Константин, который читал Святое Евангелие. Книга сияла необыкновенным светом. Какой-то архиерей в белой блестящей одежде, подойдя к Гучину, сказал ему:
— Крестись, и ты будешь читать лучше его!
Гучин будто бы согласился и тут же был крещен этим архиереем, только без погружения в воду. Причем епископ надел на него сияющий как солнце золотой крест, дал ему книгу, которую читал его внук. И Гучин сам стал легко читать, а книга сияла светлыми лучами, и на сердце старика стало так отрадно, что он мог прийти в себя от восторга. Проснувшись, Гучин позвал жену и рассказал ей свой сон. Они тут же решили принять Крещение. Вскоре они были крещены в Улале с особенной торжественностью, при общем ликовании собравшихся на торжество калмыков.
Удалой полковник
Это произошло в то время, когда настоятелем Глинской общежительной пустыни был игумен Филарет. Он, проводя строгую подвижническую жизнь, духовно обновил пустынь и насадил в ней дух высокого благочестия. В то время в пустыни проживал отставной гвардейский полковник Милонов. Он был простым послушником, иночества не принимал, хотя про него говорили, что он имеет тайный постриг, явно же пребывает в прежнем звании. Милонов отличался строго подвижнической жизнью, был большим постником и молитвенником.
Милонов рассказывал о себе, что раньше он был неверующим человеком. Когда он служил в гвардейском корпусе в Петербурге, выделялся среди товарищей разнузданностью нравов: он кощунствовал над святынями, смеялся над всяким проявлением христианского благочестия, отрицал саму веру в Бога и вечную жизнь. По обычаю молодежи того времени он любил кутежи и разврат. Напрасно старалась его вразумить старушка мать, напрасно она просила его остепениться и стать христианином не только по названию. Он не слушал матери, а та усердно молилась за него, ибо она была женщиной глубоко верующей и благочестивой.
И бот ее молитва, видно, дошла до Господа: дивный Промысл Божий коснулся каменного сердца удалого полковника Милонова, коснулся тогда, когда он этого совсем не ждал! Однажды после очередной попойки в кругу товарищей Милонов с тяжелой головой вернулся к себе на квартиру и прилег отдохнуть. Но не успел он закрыть глаза, как услышал в своей комнате голос из-за печки:
— Милонов! Возьми пистолет и застрелись!
Это его несказанно изумило. Он подумал, что кто-либо над ним подшутил, осмотрел комнату, но никого не нашел. Поэтому он решил, что это лишь игра воображения из-за винных паров вчерашней попойки. Но в тишине опять ясно прозвучал тот же голос. На этот раз он настоятельно требовал от него, чтобы Милонов взял пистолет и застрелился. Встревоженный полковник позвал денщика и рассказал ему, что он слышит какой-то странный голос из-за печки, который приказывает ему взять пистолет и застрелиться. Денщик был верующим человеком. Он сказал ему:
— Барин, помолитесь Богу, это явно бесовское наваждение!
Милонов, давно не молившийся, отругал денщика за такое предложение и лишь посмеялся над ним.
— Ни Бога, ни беса нет! — отрезал он и не хотел больше его слушать.
Но денщик умолял послушаться его совета, и когда ему опять послышится тот голос с советом застрелиться, осенить себя крестным знамением.
— Тогда увидите, барин, что и Бог и бес существуют: голос сразу умолкнет, ибо он явно бесовского происхождения и хочет привлечь вас к самоубийству, чтобы навеки погубить вашу душу!
Отпустив денщика и немного успокоившись, Милонов опять услышал прежний голос из-за печки и перекрестился. Голос мгновенно замолк. Это произвело на полковника сильное впечатление. Невольный ужас напал на него, и он решил изменить свою жизнь, навсегда покинуть мир и провести оставшиеся дни в покаянии и молитве…
Он тут же подал в отставку, снял блестящий гвардейский мундир, надел простой овчинный тулуп и в нем пешком пошел в Киев с намерением поступить для покаяния в Киево-Печерскую лавру. Лаврское начальство, увидев полковника в простом тулупе, не захотело принять его в число своей братии и попросило Милонова лично явиться к Киевскому митрополиту с просьбой о его зачислении в монастырь. Митрополит очень удивился, увидев перед собой полковника в нищенской одежде. Но когда Милонов откровенно рассказал ему о том, что с ним случилось и о своей прежней жизни, митрополит посоветовал ему не оставаться в Киево-Печерской лавре, обители шумной и городской, а лучше отправиться в пустынную Глинскую обитель к старцу игумену Филарету и под его опытным руководством подвизаться там в спасении своей души.
Милонов так и сделал. Он пришел в Глинскую пустынь, рассказал игумену Филарету о себе и был принят им в число братии. Но так как его старушка мать еще была жива и он отдал ей свою военную пенсию, то чтобы не потерять ее и не оставить свою мать в нужде, он не стал официально принимать монашество, но жизнь проводил строго подвижническую. Милонов пережил игумена Филарета и уже при его преемнике, игумене Евстратии, блаженно почил о Господе в той же Глинской пустыни, оставив после себя добрую память истинного подвижника и верного раба Христова.
Прозрение
Рассказ графа М. Толстого
Я возвращался в Москву из Нижнего Новгорода. На железнодорожном вокзале какой-то маленькой станции я увидел монаха, внимательно читавшего книгу, по-видимому, молитвослов. Когда старец окончил чтение и закрыл книгу, я подсел к нему, познакомился и узнал, что он иеромонах Григорий, строитель одной общежительной пустыни, едет в Петербург по делам своей обители. Монашествует он уже более 30 лет, а в прежней мирской жизни был офицером лейб-гвардии полка.
— Как это случилось, — спросил я его, — что вы решили принять монашество? Наверное, в вашей жизни произошло что-нибудь необыкновенное?
— Я охотно рассказал бы вам историю моей жизни, — ответил отец Григорий, — но этот рассказ о милости Божией, посетившей меня, грешного, будет длинным. Скоро прозвонит звонок, и нам придется расстаться — мы ведь едем в разных вагонах.
Когда я пересел к нему в купе (по счастью, там не было никого, кроме нас), отец Григорий рассказал мне следующее.