На протяжении юных лет Каролина была предоставлена заботам строгой гувернантки, которая отправляла ее «под лестницу», к слугам, если она, бывало, в чем-нибудь провинится. Но для нее это было вовсе не наказание. Смизи, дворецкий, угощал ее лимонадом и свежей выпечкой. Горничные Сисси и Эбигейл души не чаяли в мисс Лине. Порой Каролина специально злила гувернантку, чтобы та отослала ее в помещение для слуг. Но очень скоро эти «ссылки» утратили новизну. Постепенно ей надоело наблюдать, как трудится прислуга, и в конце концов она уговорила Сисси и Эбигейл, чтобы они позволили ей складывать выстиранное белье, вытирать пыль с мебели, заправлять постели. Ровные стопки постельного белья, которое она сама перебрала и сложила, краешек к краешку, уголок к уголку, наполняли Каролину гордостью. В ее привилегированном мире на верхних этажах ничто – и уж, конечно, не учеба и не уроки музыки – не давало столь мгновенных радостных результатов. Пока она не научилась начищать и натирать до блеска серебро и пол, ей казалось, что она вообще ничего не способна делать хорошо. Но совместный труд со Смизи, с Сисси и Эбигейл приносил ей несказанное удовлетворение.
С тех пор прошло много лет, но Смизи, Сисси и Эбигейл по-прежнему служили в доме ее матери. Та старела, ей все труднее становилось передвигаться, садиться в экипаж и выходить из него, подниматься и спускаться по лестнице, и Каролина регулярно ее навещала. Каждый раз, когда она приезжала к матери, те самые добрые слуги, которые некогда щедро дарили своей любовью мисс Лину, встречали ее как миссис Астор. А ей так хотелось обнять Смизи, ставшего сутулым и морщинистым, будто измятая папиросная бумага. Ее печалило, что он провожал ее в гостиную со всей церемонностью, как важную гостью.
Мать Каролины сидела в кресле с высокой спинкой, сжимая в старческой руке кружевной носовой платок. Трость ее висела на подлокотнике. Лакей – не из детства Каролины – принес чайные чашки на подносе из чистого серебра.
После того, как слуга удалился, мать Каролины объявила о намерении устроить прием в честь помолвки Хелен и мистера Рузвельта.
– Это меньшее, что я могу сделать для внучки. Бракосочетание Эмили я праздновать не хотела. Господи помилуй… Никогда не пойму, как ты могла это допустить. – Она взмахнула носовым платком. – Ты обязана была вмешаться, проявить твердость.
Каролина утаила от матери, что генерал Ван Ален вызвал ее мужа на дуэль. Впрочем, что бы ни думала ее мать, нельзя было отрицать, что Эмили и Джеймс составляют весьма гармоничную пару. Вместе с малышкой Мэри они постоянно посещали пикники, дни рождения, кукольные представления и все такое. Честно сказать, такой счастливой Эмили раньше она не видела.
– Слава богу, хоть Хелен выбрала в мужья достойного молодого человека, – заметила ее мать. – Она всегда была благоразумной девочкой. Равно как и Кэрри. Та мудра не по годам. А вот с Шарлоттой надо что-то делать.
– Да, Шарлотта… – Каролина покачала головой. – Даже и не знаю, как быть. Светское общество ее не интересует. Она хочет помогать сирым и убогим.
– Да что она знает про сирых и убогих?! Ей пора заняться поисками мужа.
– Она говорит, что замужество ее тоже не интересует.
– Не интересует замужество? – изумилась ее мать, протяжно вздохнув. – Шарлотта – красивая девочка, но с замужеством ей тянуть уже нельзя. На этот раз ты обязана вмешаться, иначе она останется старой девой.
Каролина боялась, что ее мать окажется права. Она отвернулась, глядя на каминную полку, на которой стояли фотографии ее отца и умерших братьев и сестер.
– Как тебе молодой Драйтон? – спросила ее мать.
– Из Филадельфии?
– Разве Шарлотта с ним не дружит?
– Они знакомы, – поразмыслив, отвечала Каролина, – но вряд ли дружат.
– Он из хорошей семьи. У Драйтонов безукоризненная родословная.
– Но Шарлотта девушка своевольная. Упрямая, как ее отец, и…
– Лина, ты хоть слышишь себя? Это все отговорки. Нельзя идти на поводу у Шарлотты. Хватит уже ей развлекаться. Пора свою семью завести, детей рожать. Занять свое место в обществе. На этот раз ты обязана вмешаться. Это твой материнский долг.
На следующее утро Шарлотта спустилась на завтрак в старом платье с обтрепанными краями подола и рукавов. Каждый раз, когда дочь надевала этот наряд, Каролина просила, чтобы она его выбросила. Бесполезно. Шарлотта продолжала носить это платье с гордостью, словно знамя. С недавних пор она утратила желание одеваться, как подобает Асторам. Не хотела, чтобы ее принимали за избалованную дочку богатых родителей, – каковой, естественно, она и являлась. Шарлотта стремилась предстать в более благородном образе, как миссионер, особенно когда занималась раздачей продуктов нуждающимся или посещала политические митинги и демонстрации – мероприятия, на которых она никогда не встретила бы подходящую партию.
Воздержавшись от замечания по поводу платья, Каролина просто сообщила Шарлотте, что она пригласила Драйтонов на званый ужин, который состоится на следующей неделе.
Шарлотта промолчала, с аппетитом уплетая вареное яйцо, – видимо, не понимала, что предстоящий ужин имеет непосредственное отношение к ней. К ее будущему.
– Я попросила, чтобы они пришли вместе с сыном, Колманом.
– О. – Шарлотта положила ложку на стол. – С Колманом? – Имя сына Драйтонов она произнесла так, будто спрашивала: «Лучше ничего не придумала?».
Кэрри, мгновенно сориентировавшись, посмотрела на старшую сестру. Они переглянулись, понимая друг друга без слов. У Шарлотты с Кэрри был свой язык общения, как и у Эмили с Хелен.
Вскинув брови, Шарлотта отодвинула от себя тарелку. Не доев свой завтрак, она заявила, что у нее пропал аппетит.
Через неделю прибыли Драйтоны. Двадцатитрехлетний Колман был неплохой добычей, по мнению Каролины. Красивый парень с волевым подбородком и добрыми голубыми глазами. Правда, он немного нервничал, постоянно приглаживая свои усы или лацканы смокинга. Уильям, заявив, что суетливость Колмана сводит его с ума, отсиживался в библиотеке, пока всех не пригласили к столу.
Каролина заранее предупредила Шарлотту, чтобы та не распиналась про избирательные права для женщин и прочие свои великие цели, но девушка все же несколько раз высказалась, пока они ели устрицы.
К удивлению Каролины, Колман подхватил разговор.
– Вину сваливают на Панику 73-го. – Он оживился, размахивая руками – того и гляди опрокинет свой бокал с вином. – А искать нужно первопричину. Что изначально вызвало депрессию?[18]
– Вот именно, – согласилась Шарлотта. – Началось все с франко-прусской войны.
– Не говоря уже про спекулятивные инвестиции в железные дороги.
– И, разумеется, – добавила Шарлотта, – ситуацию усугубило падение рынка серебра и разрушительный пожар в Чикаго.[19]
– Все настолько взаимосвязано… – кивнул Колман.
Каролина затруднялась сказать, поражена она познаниями Шарлотты или ей стыдно за дочь, выбравшую подобные темы для застольной беседы. Одно было ясно: Шарлотта и Колман всегда найдут, о чем поговорить, а значит, они вполне подходящая пара.
На следующий день, без ведома Шарлотты и Колмана, Каролина условилась о встрече с Драйтонами, чтобы обсудить будущее детей. И взрослые пришли к единому мнению, что их надо поженить. Неделей позже адвокат Драйтонов, на вид совсем молоденький, как будто ему еще только предстоит повесить на стенку свой диплом, но весьма энергичный и усердный малый, прибыл на поезде из Филадельфии в Нью-Йорк; он привез с собой финансовое соглашение на трех страницах. Сделка была заключена.
Шарлотта сидела за туалетным столиком в своей комнате, позируя Кэрри: задумчиво смотрела в зеркало, держа на весу, в нескольких дюймах от своих белокурых локонов, щетку для волос. Кэрри сидела на полу, спиной прислонясь к кровати, держа на согнутых в коленях ногах альбом для рисования. Девочки о чем-то беседовали, но едва в дверях появилась Каролина, тут же умолкли.
Каролина заглянула через плечо Кэрри.
– Глаза передала хорошо, – заметила она. – Отличный рисунок, хоть в рамку вставляй.
Улыбнувшись, Кэрри растерла на бумаге угольный карандаш, чтобы придать выразительность скулам Шарлотты.
– Кэрри, дорогая, позволь мне поговорить с Шарлоттой наедине?
– Можно я останусь? Я буду молчать как рыба.
– Нет, нельзя. К тому же, сидя в такой позе, ты портишь осанку.
Кэрри собрала карандаши и альбом, сказав сестре, что она вернется и докончит рисунок. Как только дверь за ней затворилась, Каролина сообщила дочери добрую весть: соглашение с Драйтонами достигнуто, на ближайшей неделе Колман попросит ее руки.
– Что-о? – Шарлотта положила щетку для волос, глядя на отражение Каролины в зеркале. Известие матери застало ее врасплох. – Это была его идея или твоя? Колман вообще хочет жениться на мне?
Из коридора до Каролины донесся шум, и она предположила, что это Кэрри подслушивает под дверью.
– А иначе разве стал бы он просить твоей руки? Он ведь хорош собой, правда? – спросила Каролина. – И умен.
– Ну… да, но… – Шарлотта собралась было отгрызть заусенец, но передумала и уронила руку на колени. Она была в смятении. – Разве мы не должны получше узнать друг друга? А вдруг выяснится, что мы друг другу не нравимся? В конце концов, разве мне не должен нравиться человек, с которым я собираюсь вступить в брак? А как же любовь? Я выйду замуж – если выйду – за того, в кого буду безумно влюблена. За того, без кого не смогу жить.
– А если ты никогда не встретишь человека, в которого будешь безумно влюблена? Что тогда?
– Тогда я останусь старой девой. Лучше уж так, чем тебя продадут, как корову.
Каролина нахмурилась, про себя ругая Уильяма. Шарлотту он любил больше других детей, всегда выделял ее, пестуя в ней чувство собственной значимости, которое обычно прививают сыновьям: