— Я вижу все иначе. Жаль, что у нас разные точки зрения.
Мои возражения не могли пробиться сквозь оболочку самовлюбленности и эгоцентризма. Для Моники весь окружающий мир был только зеркалом, в котором она могла любоваться своим отражением. Пришлось и дальше выслушивать это бесконечное нытье. Когда подали кофе, я была уже совершенно опустошена. Чтобы хоть немного взбодриться, пришлось всыпать туда три ложки сахару. Тут Моника наконец вспомнила об ожерелье.
— Оно осталось дома, — ответила я.
— Что?! — воскликнула она в полный голос.
За соседними столами оглянулись.
— Я не отважилась взять его на работу. И потом, мы договорились заехать ко мне после ленча.
— Разве?
— Значит, я что-то путаю.
— Договор был такой: я приношу чек, а ты — ожерелье, — процедила Моника. — Чек у меня с собой!
— Прости, ради Бога! В последнее время я немного рассеянна. Так ты хочешь ожерелье или нет? Если да, идем ко мне домой.
— Не могу. У меня встреча!
— Когда? — спросила я, холодея.
— В половине третьего.
Вот несчастье! Как раз в это время Оливе предстояло войти в контору миссис Маккласки.
— А что за встреча? — уточнила я, глотнув переслащенного эспрессо, чтобы не сидеть с вытянутым лицом. — Нельзя ее немного отложить?
Моника порылась в сумочке и достала крохотный мобильный телефон, больше похожий на пудреницу. Нажав только одну кнопку, она поднесла его к уху: в памяти этот абонент имел наивысший приоритет. Я заказала еще кофе, слушая шепот Моники:
— Нейт, дорогой, я немного задержусь… точнее не знаю… не позже половины четвертого… да… да… нет, мы встретимся прямо там… разумеется, расскажу, как же иначе… я тоже… прекрасно, дорогой! — Она спрятала телефон и пояснила. — Это был Нейт.
— Я так и поняла. Кстати, когда венчание?
— Точная дата еще не определена. Сегодня мы как раз встречаемся в «Пирсе», чтобы выбрать кольцо.
— Ни даты, ни кольца… а в газетах писали, что скоро свадьба!
— Хотелось самой выбрать кольцо, да вот все никак не подберу. На этот раз пусть будет не с бриллиантом, а с изумрудом.
Я отметила «на этот раз», но не подала виду.
— Говорят, изумруд в обручальном кольце приносит несчастье.
— Кто говорит? Наверняка только те, кому изумруды не по карману!
Между тем я взвесила это новое осложнение и, как уже бывало, пришла к выводу, что оно может пойти мне скорее на пользу, чем во вред. Если Нейт все же возьмется оспаривать завещание и сумеет довести дело до суда, то вынужден будет признать, что в указанный день Моника звонила ему и предупреждала, что задержится. Разумеется, она расскажет ему, что из кафе мы поехали ко мне домой, но доказать он ничего не сможет, потому что я под присягой поклянусь, что сразу после ленча она простилась со мной и отправилась на какую-то важную встречу.
Я представила себя на свидетельской скамье и слышала собственный голос: «Точно не знаю, но речь шла о каком-то адвокате…»
Чтобы выгадать больше времени, я поторопила официантку со счетом. Моника заплатила картой, я — наличными (я почти забыла, как выглядит кредитная карточка). Где-то около двух мы двинулись к выходу из кафе и на пороге столкнулись с Бетти и Джун, которая не слишком мне обрадовалась: она все еще живо помнила историю с неудачными торгами. Иное дело Бетти. Одолженные мне десять тысяч давно вылетели у нее из головы, судя по теплой улыбке, которой она меня одарила.
— О, сладкая парочка! — неудачно ляпнула она.
— Привет, Бетти, Джун! — сказала я.
Моника, поскольку ей так и не удалось по-настоящему сблизиться с моими бывшими друзьями, буркнула что-то маловразумительное и поспешила прочь. Я склонилась к уху Джун и прошептала:
— Я тебе такое скажу — не поверишь! Жди звонка.
Мы разошлись, и Бетти с Джун направились в кафе, на ходу обсуждая последний званый ужин. Я хорошо знала этот вид беседы. Он начинался за здравие, а кончался за упокой — едкой критикой хозяйки дома. Я шла за Моникой, вне себя от радости, что судьба послала нам именно этих двух глашатаев любого мало-мальски занимательного события.
Помимо этого, я выбрала кафе «У мопса» потому, что оттуда можно было добраться до моей квартиры пешком. Пока мы шли, я украдкой оглядывалась, нет ли свидетелей. Все было чисто. Мы без помех добрались до парадного.
Моника, неэлегантно пыхтя, последовала за мной на верхний этаж.
— Поверить не могу, что ты здесь обитаешь!
— Осторожно, ступеньки ветхие! Держись за перила.
Как и в случае с Оливой, я была благодарна судьбе за отсутствие консьержки. Нас никто не видел.
Когда до моей площадки оставалось несколько ступенек, я разыграла обморок: пошатнулась и сделала вид, что падаю. Как бы в попытке удержать равновесие, я схватилась за перила — как раз там, где на них лежала рука Моники, — и точно рассчитанным движением вонзила в нее острый край колечка от ключей, которое накануне слегка разжала.
Моника с криком схватилась за руку. Я выпрямилась, причем не без труда: этот акт сознательного насилия потряс меня уже до непритворной дурноты. Сквозь шум в ушах пробились стоны Моники. Я увидела у нее между пальцами кровь.
— Боже мой! Мне так жаль, мне так жаль!
— Черт! — процедила она сквозь зубы. — От тебя одни неприятности! Что ты мне воткнула? Нож?
— Моника, ради Бога, не говори так! Это всего лишь колечко от ключей! Я не хотела, я… все эти лекарства… они влияют на координацию движений!
— Надеюсь, у тебя есть бинт?
Моника заглянула под пальцы. Похоже, первоначальный шок миновал, и она поняла, что ничего страшного не случилось.
Я отперла дверь, пропустила ее вперед и махнула в сторону кухни.
— Туда!
Моника застыла сразу за порогом, совсем забыв о раненой руке, и медленно обвела взглядом жалкий интерьер квартиры. Я избавилась от большей части коробок и навела сравнительный порядок, но даже капитальный ремонт не сумел бы замаскировать того, что это трущоба.
— Джо, я и не подозревала!..
— Это всего лишь первое впечатление, на самом деле все не так плохо. Человек ко всему привыкает.
— Только не к такому! — сказала Моника себе под нос.
Я сделала вид, что не слышу, и повела ее на кухню.
— Большая часть человечества сочтет эту квартиру вполне подходящим жильем, — заметила я, открывая холодную воду (отчего-то мне показалось уместным выступить в защиту своего теперешнего обиталища). — Подставляй руку!
Когда струя ударила по ране, Моника зашипела и поморщилась. На тыльной стороне ее руки виднелась глубокая царапина, а вокруг все припухло.
Я еще раз повторила, что мне жаль, нисколько не покривив при этом душой. Вообще говоря, я не могла поверить, что сделала это. Бинтуя руку Моники таким же бинтом, что и Олива, я не могла отогнать воспоминание о случившемся на лестнице.
Затем я предложила ей сесть в кресло, и Моника опустилась в него медленно, как одурманенная. Она и выглядела именно так: приоткрытый рот, пустой взгляд. Про себя я назвала это передозировкой жестокой действительности.
— Мне очень жаль… — начала я.
— Хватит извиняться! — вдруг прикрикнула она. — Ты мне действуешь на нервы!
— Хочешь чего-нибудь? Воды?
— Принеси наконец ожерелье. Господи, не хватало мне еще шрама! Хорошо, что обручальное кольцо носят на левой, иначе… воображаю, как бы я его сегодня примеряла… Забирай свои деньги!
Левой рукой она достала из сумочки чек и бросила на столик.
— Сейчас.
Я вернулась на кухню и полезла в холодильник.
— Только не говори, что держишь ожерелье там! — крикнула Моника из гостиной.
— Это ничем не хуже сейфа. Взгляни!
Она неохотно выбралась из кресла, подошла и с довольно угрюмой усмешкой следила, как я открываю коробку для завтраков, как разматываю бумагу. Когда сафьяновый футляр оказался у нее в руках, Моника воскликнула: «Какой холодный!» Но при виде ожерелья все забылось. Глаза ее вспыхнули.
— Fantastique!
— Ты все еще хочешь его приобрести? Я не настаиваю, ты знаешь.
— Что за вопрос?! Я столько об этом мечтала!
— Так примерь.
— Нет времени…
— Это ненадолго. Неужели ты просто спрячешь его?
Моника бросила взгляд на часы и заколебалась.
— Ну же! — искушала я.
— Тогда скорее!
Для полноты эффекта сбросив жакет, она позволила мне застегнуть на шее замочек ожерелья (ей самой все равно не управиться бы одной рукой). Разумеется, я не торопилась. Мы постояли в спальне, перед зеркалом гардероба, единственным, где можно было увидеть себя в полный рост. Моника расстегнула несколько верхних пуговок блузки и принимала одну позу за другой, восхищаясь игрой камней.
— Великолепно, великолепно! — повторяла она сияя. — Подлинно королевское украшение!
Надо признаться, и я восхищалась — если не самой Моникой, то ожерельем у нее на груди. Снимая его, я постаралась растянуть этот процесс подольше.
— Что ты копаешься! — нервничала она. — Мне давно пора бежать!
Наконец ожерелье перекочевало в футляр, а футляр — в сумочку. Моника при этом морщилась (очевидно, ранка еще болела).
— Возьмешь такси? — полюбопытствовала я как бы между прочим.
— А здесь это возможно?
— На твоем месте я дошла бы до Лексингтон-авеню.
Я сказала это с дальним прицелом — чтобы никакой таксист не мог потом утверждать, что Моника села к нему машину у моего дома. Проводив ее, я выждала пару минут, потом выглянула снова. Ни одного желтого пятна в потоке машин. Судьба по-прежнему была на моей стороне. Я видела, как Моника идет к перекрестку. Постояв там, она продолжила путь, видимо, решив пешком добраться до «Пирса», который был всего в паре кварталов.
Провожая ее взглядом, я размышляла над тем, насколько удачно прошла другая, параллельная часть плана.
Глава 33
По дороге на работу, желая создать себе алиби, я заглянула в «Блуминдейл», а затем в банк, где положила деньги на свой счет. У меня не было и тени сомнения, что первым делом Моника расскажет Нейту, что произошло в этот день между ней и мной. Я собиралась упорно отрицать все, что касалось ее визита ко мне домой. Официальная версия была такова: «Моника принесла чек, а я — ожерелье. Мы обменялись, потом немного поговорили. Она сказала, что хочет кое-кого повидать, и позвонила Нейту предупредить, что задержится. Сразу после этого мы распрощались, и я отправилась за покупками».