Шестиугольники —
Микросугробы
С дерзостью школьника
Весело пробуй…
Кто-нибудь скажет
В начале недели:
«Друг мой, вы, кажется,
Помолодели?»
Каменная река
Белый вечер обломки скал
У подножия расплескал.
Там, внизу, белей молока
Мчится каменная река.
И ребята, как бурлаки,
Тянут берегом рюкзаки.
Пусть трудней не найти работ,
Только тянет нас всех вперед
Очищение от забот.
Речка каменная, разреши
Сбросить камень с моей души!
Посмотрите, камней не счесть.
Сколько душ исцелилось здесь?
Хата с краю
Хата с краю — ее не достанет огонь
И ее не разбудят тревожные
звуки набата…
А по лесу несется стреноженный
загнанный конь,
Унося седока
за районным седым Гиппократом.
Хата с краю — здесь пьют и спокойно едят,
Произносят здесь тосты, смеясь над
чужою бедою…
А сквозь самое пекло,
спасая чужих жеребят,
Рвутся люди, себя обливая холодной водою.
Хата с краю. Не ты ль притаилась во мне?
Хата с краю. В тебе я полжизни играю?
Что мне мир,
полыхающий, тающий в жарком огне,
Если люлька моя колыхалась в той хате,
что с краю.
Я, как сфинкс, я спокоен, я болью чужой
не пронзен.
Надо мной никогда не сгущаются черные тучи.
Если вспыхнет мой дом, знаю, дом этот
будет спасен.
Хаты с краю живучи.
СВЕТЛАНА ЕРШОВА
Вот как в жизни бывает… Вдруг…
Вот как в жизни бывает… Вдруг —
Сразу недругом станет друг.
Ты, как сокол, летел за мной —
Опоили дурман-травой.
Есть поверие на Руси —
Коли милого хочешь спасти,
В чащу леса иди босой
И вернись с одолень-травой.
Новый день к оконцу приник.
Я приду к тебе, точно крик.
Помолчи. Не нужны слова.
Я — твоя одолень-трава.
«Эх, друг…» — я говорила невзначай…
«Эх, друг…» — я говорила невзначай.
«Эх, друг!» — я повторяла слишком часто.
Просила пониманья и участья,
А друг моих невзгод не замечал.
Я говорила: «Выпьем все до дна:
Печали, смех.
И будем долго живы».
Откуда знать, что вы с начала лживы,
Что с вами я давно уже одна.
А я хмелела, нет, не от вина,
Хмелела от ревнивого участья.
Казалось, что захлебывалась счастьем
Общенья с вами. А была одна.
«Эх, друг», — забывшись, вновь произношу.
Лишь изредка, теперь не так уж часто.
Я не прошу великого участья —
Немного понимания прошу.
Я была больна — зимой…
Я была больна — зимой.
Зимним холодом и стужей.
Ветер завывал — натужен.
Сыпал снег над головой.
Я была больна — зимой.
Зябким днем и зыбким светом.
И вопросы без ответов
Забрели ко мне домой.
Я была больна — зимой.
Так больна, что не припомню, —
То ли днем, то ль ночью темной
Мы расстались, милый мой.
Я была больна — зимой.
А теперь болею — летом.
Звонко в воздухе прогретом
Сыплет дождь над головой.
АЛЕКСАНДР ТАВРОВСКИЙ
Нельзя уничтожать черновики…
Нельзя уничтожать черновики:
На это нет ни права, ни причины.
Как на воде,
в них все же различимы
Следы души в движении руки.
В них все, что мы могли, но не смогли,
Или назло неверию свершили,
Они в крутое время с нами жили
И за удачу нашу полегли.
В них дикая, но добрая душа,
И каждый стих — пронзителен, как бездна!
В них все тебе дается безвозмездно
И не приносит тоже ни гроша.
Все чаще снится мне ночами…
Все чаще снится мне ночами:
К двери неслышно семеня,
Как звездочет звезду встречает,
Встречает бабушка меня.
И, как всегда, моя бабуся
Мне куртку стряхивает с плеч.
«Спасибо, внучек, что вернулся!
Теперь бы можно и прилечь…»
А за окном темно и тает:
Срываются сосульки с крыш.
И я насмешливо пытаю:
«За что меня благодаришь?
Ну как в тебе хватает мочи
Ждать у окошка дотемна?»
Она мне руку гладит молча
И молча смотрит на меня.
И так же молча и тревожно
Она все смотрит за порог,
Где глохнет мир неосторожный
От воя атомных тревог.
Закрыть глаза…
Закрыть глаза…
уйти в себя,
как в бой,
В котором выжить — легче,
чем не сдаться.
Как трудно вдруг
наедине с собой,
Все одолев,
самим собой остаться.
О этот мир,
клокочущий в груди,
Где никогда я не был одинокий,
Где сам себе на помощь приходил
И сам себе отказывал в подмоге.
Я перенес туда степную ширь,
Осенний берег моря
необжитый —
Под своды нерушимые души
И под ее надежную защиту!
Я думал:
все подвержено войне —
От маленькой планеты до Вселенной!
Но даже перед гибелью
во мне —
Земля пребудет
неприкосновенной.
Пусть никогда не протрубят отбой!
Когда в недобрый час,
порою злою
Я остаюсь
наедине с собой —
Я остаюсь
наедине с Землею!
Век летит под откос?..
Век летит под откос?
Век не кончит добром?
Как смертельный вопрос
Мир поставлен ребром.
Мир поставлен ребром,
А от смерти, друзья,
Ни стихом,
ни рублем
Откупиться нельзя.
Ни ценою потерь,
Ни оправданным злом…
И край света теперь —
Не за первым углом.
Он во мне и тебе,
Он за мной и тобой.
Мы край света теперь
Называем
судьбой.
Пламя атомных баз
Разметалось вдали!
Может,
кто-то из нас
Станет краем Земли.
Снег уходит в землю…
Снег уходит в землю,
словно в память,
Непонятной силой обуян.
И его к себе
зовет и манит
Добрый Ледовитый океан.
И, презрев
покой и постоянство,
Забывая наши берега,
Бороздя подземные пространства,
К океану движутся снега.
Все снега с полей и трасс широких,
С плоских крыш
и угловатых гор,
Без огней,
без шума,
без дороги
Движутся весне наперекор,
Чтоб, перебродив в безумном беге,
В океане вырвавшись на свет,
Раствориться тихо
в вечном снеге:
Без границ,
без боли,
без примет.
Осыпается глинистый берег…
Осыпается глинистый берег,
Волга жаждет больших перемен.
В стольных градах российских «америк»
Осыпаются фрески со стен.
Купола, как забытые пашни.
На крови, на огне, на беде.
Оседают столетние башни,
И сползают деревья к воде.
Равнодушно, без скорби и гнева,
Пролетает речная струя.
Кем вы были,
откуда и где вы,
Оживлявшие эти края?
В вечном мире, беззвездном и тесном,
Вы искали покоя душе,
И, наверно, свободного места
Там для нас не осталось уже.
Потому сквозь небесные лики
В сотворенном на стенах раю
Вижу, грешный, не космос великий,
Только трудную землю мою.
Где всегда и надежно, и страшно,
Где равно и к добру, и к беде
Оседают столетние башни
И сползают деревья к воде.
Разогнавшись по пути до звона…
Разогнавшись по пути до звона,
Так,
что сзади вьюги замели,
Самолет рванулся окрыленно —
И не оторвался от земли.