Ещё мы считали, что его брат был президентом. Но оказалось, его младший брат Мигель Анхель стал министром иностранных дел, но уже через десять лет после смерти Регуло, в 1994 году.
Несмотря на все эти ошибки в нашем понимании его образа, он, конечно же, был фигурой обаятельной. И обаятельным было посольство, где столы были украшены серебром и живыми розами зимой. За что нас приглашали, меня и Елену?
Я полагаю, за нашу молодость, за красоту и нежность и стройность Елены, за её белокурость, мы были чуть ли не самая красивая пара, которую можно было заполучить в посольство в Москве.
Нам он позволил прикоснуться к роскоши в серой Москве начала 70-х, к высшему классу жизни. Несколько раз и мы приглашали его в нашу съёмную квартиру на улице Марии Ульяновой (оттуда мы уедем 30 сентября 1974-го в Шереметьево, а из Шереметьево в Вену, а из Вены в Рим, а из Рима в Нью-Йорк и далее по всей планете).
Регуло умер в 1984-м, ему, получается, было всего-то 67 лет. Это, правда, мне сейчас кажется, что 67 – детский возраст. Не всегда мне так казалось.
Люди пересекали мою жизнь во всех направлениях. Большая часть их уже в мире ином. Никакой горечи от этого обстоятельства у меня нет. Это как занимательное человековедение: попытки понять, почему одни умерли раньше других. И для чего я поставлен, чтобы пытаться понять – почему?
Так и буду вспоминать его в чёрном оперном плаще на красной подкладке, седовласого, снежинки дотаивают на его плаще, бабочка, седые усы.
«Дратуте, добры вечер!»
Сзади стоит мощный Карлос с шампанским.
Это Регуло приехал к нам в гости на улицу Марии Ульяновой.
Лео Малле
Этого старичка я встретил и встречал годами на коктейлях издательства «Альбан-Мишель». Рождения 1909 года, мать-перемать, только подумать 1909-го, он был юношей сразу после Первой мировой войны.
Маленький, сухощавый, казалось, вечный автор детективов правый анархист Лео Малле ответил мне на мой вопрос, это был 1982 год. Я спросил его, какой возраст был для него самый счастливый и плодотворный, что ли. И он ответил неожиданно: он сказал, что возраст от 50 лет и до 60 был наилучшим, он ещё всё мог и был уже мудр, как змей.
Есть фотография: мы стоим, Лео Малле, толстая Милен де Монжо в шубе и с сигаретой и я с бокалом, – некрасивые и счастливые, пьяные в эпизоде коктейля «Альбан-Мишель». Тогда можно было там встретить и Жан-Эдерн Аллиера в шелковом шарфе-фуляре, соплёй свисающем с шеи.
Отличные были, счастливые времена.
Лео Малле был отцом литературного персонажа следователя Нестора Бурмы. «Нестор» – это, видимо, в честь Нестора Махно. По нескольким книгам с Нестором Бурмой были сняты фильмы.
Лео умер в сказочном возрасте 97 лет, 3 марта 1996 года в Шатийон-Су-Банье, Франция. Ещё никаких мигрантов не приезжали.
Как я их всех люблю, персонажей моей жизни.
Русский Ваня
Ваня Новожёнов был предназначен к славе и деньгам. Он умел себя подать и поставить. И жена его Татьяна Недзвецкая смотрела на Ваню как на гения и подавала его гением публике.
Жили они в лофте на Еропкинском переулке. Это рядом с Мансуровским, где имел квартиру Гейдар Джемаль, где печатала мои рукописи Таня Тарасова, она же Дорисон, она же впоследствии Фатима.
Недзвецкая владела фабрикой по пошиву. Якобы у неё работали среднеазиатские девки-гастарбайтерши. А чего шили, не знаю.
Недзвецкая поила и кормила журналистов и интеллигенцию, чтобы шла слава о Ване.
Ваня был интересным и скорее загадочным художником. О нём в «Википедии» сказано: «Абстракционист, сюрреалист, реалист».
Многовато для одного.
Я думаю, у Недзвецкой и у Вани получилось бы всучить миру гения Ивана Новожёнова. Но он вдруг рано умер 12 мая 2007 года. Родился в 1948 году, значит, умер в 59 лет всего-то.
Я ходил к Ване с Лизкой Блезе. Лизка была моей подружкой, мы протусовались вместе около трёх лет. Ванька был её приятель. У Ваньки собирались, может быть, не каждый вечер на Еропкинском, но уж раз в неделю точно. Я тогда ничего не зарабатывал, а то, что зарабатывал, тратил на партию и газету, потому мы ходили с Лизкой к Ване питаться.
По обширному лофту Вани бродили люди, некоторые из них были красивые, особенно девочки. Лизка была красивая и длинноногая, ноги от шеи. Она была как девочка 20-х годов, такая. Слухи ходили разные, что Ванькины работы усиленно раскупаются. Другие слухи утверждали, что Ванька ничего не зарабатывает и источник их лёгкой и обильной жизни – Недзвецкая, эксплуатирующая труд среднеазиатских рабынь. Обстоятельств его смерти не знаю. В 2007-м у меня начало трещать семейное древо. Сбежала в Гоа моя жена-актриса. Ползал по полу мой сын Богдан. Так что я пропустил смерть Ваньки. Он был такой себе худенький, весёлый мужичок с бородкой и хриплым голосом. Недзвецкая его пристойно одевала. Говорят, она вытащила его из пьянства с целью сделать гением. И ведь почти сделала. Да он убежал от неё в 2007-м. На тот свет.
Татуировщик Феллини
Был 1996 год. Макс Сурков сделал себе татуировку. Я попросил его познакомить меня с татуировщиком.
Мы встретились у метро «Таганская», и Макс повёл меня. Макс впереди, я за ним. Я взял с собой вырезанный из логотипа моей газеты «Лимонки» рисунок гранаты «лимонка».
Вот она у меня на левом предплечье, граната маленькая, от времени не посинела. После меня многие нацболы выкололи эту гранату себе на предплечье. Многие с этой гранатой уже на том свете.
– Это х…вой тушью колят, потому и синеет, – сказал мне татуировщик, рослый парень полурокерского-полукриминального вида, крепкие вихры на черепе, джинсы, крепкие длинные ноги, несло от него алкоголем.
Он утверждал, что он родственник итальянского режиссёра и актёра Федерико Феллини. Фамилия его, опять же, с его слов, паспорта я не видел, отличалась от фамилии итальянца одной буквой. Его звали Феллин. Так он мне говорил.
Он старательно жужжал над моим предплечьем с машинкой. Потом пришла его девка, принесла пива, и мы передохнули. Ну, какая может быть девка у татуировщика? Подобающая его рокерско-криминальной сути. Наглая, шумная, сексуальная, в разорванных чулках, которые ей шли.
– Хочешь её? – спросил он меня.
– Нет, – сказал я.
– А зря, – сообщил он.
– Ну да, зря, – согласился я.
И мы продолжили работу. Руке всё же было больно, хотя он меня и заверил, что не будет.
В завершение он протёр мою татуировку спиртом, сказал, что выступит такая жёлтая сукровица коркой, что отдирать её не надо, сама отпадёт.
Так он сделал мне первую татуировку. Когда я вышел из-за решётки, я хотел сделать вторую, потому что сидел в трёх тюрьмах и сведущие люди мне сказали, что имею право выколоть себе купола.
Я стал искать Феллини, но оказалось, он сел в середине нулевых, присел на несколько лет как ранее судимый.
Умер он в феврале 2011 года, на фоне инсульта у него ещё появилась пневмония. Лежит на Ново-Архангельском кладбище рядом с Фаустом Ларионовым – нацболом. На соседних участках кладбища. По жизни они были знакомы.
Был ли он родственником Феллини, мой татуировщик?
Чёрт его знает. Может, и был.
А если не был, его итальянская псевдородословная помогала ему жить. (Вижу, как в тюрьме он представлялся важно: Феллини.)
А жил он шумно, пьяно и был художником.
Я думаю, его девки его помнят.
А что ещё нужно человеку? Чтоб помнили.
Эдуард Лимонов и Анна Абазиева.
Фото Хайди Холлинджер
Гейдар Джемаль и Эдуард Лимонов
Евгений Евтушенко на митинге в 1990 году.
Фото Даниила Дубшина
Сергей Есин, ректор Литинститута.
Фото Даниила Дубшина, 2013 г.
Виктор Черепков на судебном процессе Э. Лимонова.
Саратов, 2000 г.
Эдуард Лимонов и Виктор Анпилов
Виктор Анпилов с Егором Летовым и Александром Дугиным.
Середина 90-х гг.
Кирилл Ананьев – «Чугун»
Евгений Павленко – «Таймыр», в группе нацболов (сидит в первом ряду в бейсболке)
Эдуард Лимонов, писатель Лео Малле и актриса Милен Демонжо.
Париж, 1980-е гг.
Эдуард Лимонов и Борис Бергер.
Фото Serge Golovach
Константин Кузьминский в Ленинграде