На комоде, покрытом тонким слоем пыли, стоит подставка для айпода, я провожу по ней указательным пальцем, и в комнате внезапно гремит «Don’t You Want Me?» группы «The Human League». Выключив, оглядываюсь через плечо, словно сейчас увижу, как Крисси красит ресницы или распрямляет волосы за туалетным столиком. Но я одна. Даже Бренуэлл не составил мне компанию, точно чувствует тяжесть в комнате, где, словно чесноком, пахнет полицией. Выдвигаю ящик тумбочки и перебираю содержимое. Чеки, маленькая упаковка носовых платков, мятные конфеты «Поло» и позади, под шарфом, ярко-розовый вибратор. Мои щеки окрашиваются в такой же цвет при мысли о том, что констебль Хантер мог найти на дне моего шкафа. Оглядываю комнату. Если бы у меня была тайна, где бы я ее прятала? Приподнимаю матрас, подпираю плечом и ползу, проверяя каждый дюйм кровати. Ничего.
Что-то здесь точно есть. Что-то в комнате неправильно, только я никак не пойму. Обыск гардероба ничего не дает. Все очень аккуратно, по местам. Первая половина – одежда сорок четвертого размера, вторая – сорок восьмого. Здесь вешалок меньше, она предпочитала быть худой. Когда вес неизбежно набрался, перестала брать у меня вещи. Закрываю дверцу и отворачиваюсь от зеркал.
Внимание привлекает коробка конфет на тумбочке. Для Крисси не характерно, чтобы коробка пролежала так долго. Поднимаю крышку. Все ее любимые подъедены; те, что остались – с начинкой «клубничный крем» и апельсиновые с вафлями, – она обычно отдавала мне. Почему не поступила так на сей раз? Поднимаю пластиковый вкладыш и ошеломленно вдыхаю. На дне – листок из блокнота, который мы держим на кухне. Разворачиваю. Никаких сомнений – почерк Крисси, крупные печатные буквы – она говорила, что в школе так и не освоила слитное написание. Мои колени слабеют, я тяжело опускаюсь на кровать и читаю полные страсти слова.
О, Крисси.
Что ты наделала?
Глава 39
Грудь сдавливают тиски, сердце вот-вот разорвется. Снова пробегаю глазами строки, почти надеясь, что если читать быстро, они сольются и трансформируются во что-то, с чем я справлюсь. Но увы.
Прошлая ночь была невероятной. Все время о ней думаю. Думаю о тебе. У меня такое впервые. Я знаю, мы об этом говорили, ты хочешь подождать, и я понимаю почему, но, по-моему, нам все-таки надо сказать Эли. Мы не можем виновато прятаться по углам, как подростки. Если у нас это надолго, она все равно выяснит, и разве не лучше, чтобы она узнала от нас? Мы обещали быть честными друг с другом, значит, и с ней надо тоже быть честными. Но решать тебе. Ты знаешь, ради тебя я сделаю что угодно.
И, раз уж речь зашла о честности, мне надо кое-что тебе рассказать…
Дальше Крисси написала «я тебя хочу-хочу-хочу» и нарисовала сердечки, цветы, ангелочков. Ниже на странице грязные пятна, как от слез, и крупные сердитые буквы «Я ТАК БОЛЬШЕ НЕ МОГУ».
Верчу в руках листок, а в голове – ее слова. Я так больше не могу. Что она не могла? С кем? Непроизвольно мотаю головой, как будто не дам его имени прозвучать в сознании.
Мэтт.
Значит, несмотря на все заверения, у него был роман? «Он редко бывает по вечерам», – сказал мистер Хендерсон. Неужели в этом и состоял ее грандиозный план: соблазнить моего мужа, разрушить наш брак? А потом подключился ее брат, и все вышло за первоначальные рамки?
Обвинение в убийстве.
Я складываю два плюс два и, кажется, получаю четыре. Восемь. Двенадцать.
Думай.
Когда меня выписали из больницы и я поехала забирать Бренуэлла, Мэтт не пустил меня наверх, раздражался и спешил выпроводить. Шторы в спальне были задернуты. Там пряталась Крисси? Она и сейчас там? Наверно, злорадствует. Мэтт предложил починить мне машину. Как он заметил вмятину на бампере, если я припарковалась задом к дому? Может, он про нее уже знал?
Снова заглядываю в коробку, проверить, не пропустила ли чего, – и верно: лицевой стороной вниз на дне лежит фотография. В первый раз я не заметила ее на белом фоне картона. Делаю глубокий вдох и беру в руки. Головоломка складывается. Правда стремительно мчится на меня, и я распрямляю плечи и расставляю шире ноги, чтобы она не сбила меня и окончательно не уничтожила. Изучаю двоих на снимке. Досада пронзает тело точно электрический разряд. Я практически уверена, что женщина – это Крисси. Длинные светлые волосы, россыпь веснушек на носу, ее любимая тонкая цепочка с золотой подвеской в форме «куриной косточки». Насчет мужчины я не уверена. Подношу фото к глазам, будто это поможет. Короткие каштановые волосы, как у триллиона других мужчин. Белая футболка. Один из многих. Ничем не примечательный. На мгновение притворяюсь, что раз я его не узнаю, то это не Мэтт, не мой муж, однако рациональная часть мозга понимает, что в таком случае Крисси не было бы смысла это скрывать. А она скрывала.
Смотрю на снимок.
Два зайца одним выстрелом.
Если меня посадят, Крисси отмщена, а Мэтту достается дом. Для этих двух дорогих мне людей я – требующая решения проблема. Страх, паника и стыд, которые я испытывала раньше, трансформируются в нечто новое. Острое, как бритва, и готовое поранить.
С фотографией в руке решительно выхожу из комнаты и сбегаю по ступенькам.
Тик-так, Крисси.
Берегись.
Глава 40
Пора заканчивать, пока не погибли мы оба.
Теперь ты вспомнила? Вспомнила, чего ты меня лишила, Эли?
Ты серьезно думала, что это сойдет тебе с рук?
Что я это тебе позволю? Конечно, нет. Ты отобрала что-то важное у меня, а теперь я отберу что-то у тебя. Твою жизнь или твою свободу? Решения, решения.
Сука-карма.
Глава 41
На нижней ступеньке хватаю из сумки мобильный и прохожу в кухню. Отправляю сообщение Мэтту, что с Бренуэллом сегодня вечером гулять не надо, а потом разглаживаю их с Крисси фото на столе и фотографирую. Отправляю Бену. Через несколько секунд вибрирует телефон.
– Откуда у тебя это? – спрашивает Бен.
К счастью, он достаточно хорошо меня знает и обходится без приветствий. Чувствует, как я расстроена.
– Нашла в комнате Крисси, в коробке шоколадных конфет.
– Только не горячись, я сейчас приеду. Мы можем все обсудить.
– Нет. Не пропускай свое совещание. И потом, обсуждать нечего. Я просто убью эту сволочь!
– Кого убьешь?
– Он все еще мой муж.
В телефоне трескучая тишина. Мое сердце несется вскачь. Я жду, жажду, чтобы брат возмутился так же, как и я.
Наконец он заговаривает, медленно, тщательно подбирая слова.
– Но Мэтт не…
Еще секунда молчания. Бен делает глубокий вдох.
– Мэтт больше не твой. Уже много месяцев.
Правда с размаху обрушивается на меня, тяжелая и тупая, как бита для крикета.
– Прости, – говорит он почти шепотом.
– Ты прав.
– Я могу приехать, Кошечка. Хочешь поговорить?
– Надо найти Крисси. Она, наверно, у Мэтта. Больше негде. Она меня подставляет.
– В смысле? С чего вдруг?
Каждое его слово дышит усталостью, и я жалею, что ему позвонила. Он и так выматывается на работе, не хватает еще постоянных хлопот со мной. Надо бы рассказать, как Крисси связана с папой, но не хочется делать это по телефону. Если он хоть на секунду представит, что все это устроили Крисси с братом, то придет в ярость, а я этого не желаю.
– Давай подождем, пока ты вернешься в город. Тогда и поговорим.
Я знаю, что завтра к этому времени уже найду Крисси и восстановлю свое доброе имя. В голове зреет план.
Арест отца освещался не только местной, но и центральной прессой. Кто-то откопал старое, размытое папино фото в кожаной куртке и темных очках: губы сжаты в тонкую линию, целится в объектив. И не важно, что снимок сделан на костюмированной вечеринке, а папа одет как Арнольд Шварценеггер в «Терминаторе». Если приглядеться, виден кусочек голой маминой руки, которую отрезали от снимка. Она была его Линдой Хэмилтон, в джинсах и черной футболке без рукавов. Не важно, что стрелял не папа. Заголовки газет пестрели обвинениями, одно хуже другого: от «Хладнокровно убита молодая мать» до «Замочили на почте». В тот понедельник было решено, что маленькому Бену лучше остаться дома, а я, двенадцатилетняя, должна идти в школу, где буду в безопасности, окруженная дружеским теплом и заботой. Айрис пришла посидеть с Беном, а мама, волоча меня за руку к машине, растолкала плечом репортеров. От вспышек фотоаппаратов рябило в глазах. Щелчки объективов тонули в потоке идиотских вопросов. Мы наступали на них, перешагивали… Как мы себя чувствуем? А как мы должны себя чувствовать?! Не могли же мы, в самом деле, заранее знать, что папа преступит закон. Как будто в отчаянной ситуации любой человек непременно совершает что-нибудь чудовищное… Непостижимо, как можно проникнуть в закоулки сознания другого человека, когда игнорируешь темноту в собственной голове.
Директор ждал нас у ворот и заверил маму, что, если журналисты проберутся на территорию школы, он немедленно позвонит в полицию. Вместо того чтобы, как обычно, побежать к друзьям, я в сопровождении учительницы прошла прямо в класс, точно больная или провинившаяся. Села у окна на заднюю парту. Щеки пылали. Дети на игровой площадке глазели на меня через окно, как на слона с двумя хоботами. Моя белая школьная блузка взмокла от пота и прилипла к спине. Насколько я помню, это был первый раз, когда я вспотела. Я повзрослела за одну ночь. Прозвенел звонок. В класс вошли Мелани, Иззи и Лорен, и я заставила губы растянуться в улыбке – впервые после того, как на дне рождения услышала трезвон в дверь и побежала открывать, ожидая увидеть на пороге подругу. Вместо того чтобы улыбнуться в ответ, они заняли привычные места, и Мелани метнула в меня взгляд чистейшей ненависти, как будто я причина всех ее бед, а Иззи и Лорен вовсе не посмотрели в мою сторону. Стулья вокруг оставались пустыми, у доски нерешительно переминалась кучка ребят. Учительница скомандовала им садиться.