билетики. Воспоминания переплелись, проторили дорожки у меня в голове и всегда, всегда приводят к одному и тому же выводу: мама меня любит. Внутри зашумело, как фейерверк «Огненное кольцо», которое много лет назад прибил к забору папа. Фейерверк крутился и щелкал, мама накладывала в тарелки печеный картофель с фасолью, а в кастрюле закипал горячий шоколад.
– Ты не можешь просто взять и махнуть на все рукой!
Я хотела сказать «на нас», но понимала, что это нечестно.
– Эли, я все очень серьезно обдумала. Оставить вас с Беном… Размышляла над этим весь прошлый год, без конца спорю с Айрис. Я люблю вас больше всего на свете, ты знаешь, но я хочу уйти тогда, когда еще могу сказать вам о своей любви. Хочу, чтобы вы запомнили меня такой, какой я была, не такой, какой становлюсь. Папа в тюрьме, и все-таки у него больше свободы.
Мама закрыла глаза. Я положила голову рядом с ней на подушку, глядя вверх на подъемник, свисавший с потолка, – в ярости на бога, вселенную, на всех. В ярости, однако четко сознавая, что следует делать.
– Ты уверена?
Ее глаза встретились с моими, я увидела в них боль и сожаление, и – отчетливее всего – вспышку облегчения. Она кивнула, и ее взгляд перебежал на тумбочку у кровати.
– Классифицируют как смерть в результате болезни, – прошептала она. – Завтра придет врач и подпишет свидетельство о смерти. Он был всего неделю назад, и юридически для вскрытия причин нет. Никто никогда не узнает.
Понимая, что мама действительно все изучила и обдумала последствия, я решилась. Молча выдвинула ящик, трясущимися руками с трудом открыла бутылочки, высыпала белые безобидные таблетки на одеяло и разломила каждую на четыре части. Мама уже не могла глотать их целиком. Я поддерживала ей голову, пока она с усилием запивала их теплой водой с пылью и пузырьками. Если бы я пошла за стаканом свежей, то сбежала бы вслед за Айрис. Сбежала бы как трус.
Когда таблетки закончились, мы посмотрели друг другу в глаза.
– Эли…
Я прижала ее ладонь к своей щеке.
– Сара…
Я так давно не слышала свое настоящее имя, что залилась слезами.
– Не плачь, родная! Ты не виновата! Ты ни в чем не виновата!
Я не верила. Вспоминала часы, когда, сгорбившись, сидела за ноутбуком, изучая статьи в интернете, читая страницу за страницей про болезнь двигательного нейрона: гипотезы о генетической предрасположенности, экологии, стрессе. Все снова указывало на меня. Папа решился на кражу ради подарков мне на день рождения; я впустила полицию. Сердце разрывалось, но хотя бы это последнее я должна была для мамы сделать. Просто обязана.
– Поговори со мной, – пробормотала она.
Столько всего хотелось сказать, но это были наши последние слова друг другу, и я стала читать наизусть любимый стишок Бена, которым укачивала его в одинокие предрассветные часы. «Как Филин и Киска в зеленом челне уплыли, расскажет любой…» Меня трясло от ужаса, когда я думала о чудовищности того, что сделала. Я лежала рядом с мамой и все время сбивалась, начинала заново. Меня заедало, как поцарапанные папины виниловые пластинки. Потом, когда точно – не знаю, ее мышцы перестали дергаться, исчезла хрипота дыхания.
Рассвело. Солнце окрасило небо алыми полосами – в цвет моего стыда. Скоро проснется Бен. Я тихо вылезла из постели, замечая на маминой ночнушке пятно от яичного желтка, ее тапочки под тахтой и седые волосы на расческе.
Все это осталось со мной с той ночи. Крупные детали и мелкие. Весь запутанный клубок.
О, как я жажду забыть – забыть, кто я и что сделала! Но разве это возможно? Я плакала о себе и о ней, целуя губы, которые больше не улыбнутся. Слезы душили меня, когда я пожелала ей спокойной ночи. Я ни разу не подумала о Бене. Он прав. Я убийца и заслуживаю наказания. Наверно, я всегда знала, что оно меня настигнет. Почти жаждала его.
Чувство вины во мне огромно. И все же больше всего меня беспокоит то, что я не дочитала ей стихотворение. Оно крутится у меня в голове. Кажется, дочитай я его до конца, что-то изменилось бы, стало бы легче.
Танцевали они на краю земли
И смотрели ввысь, на луну.
На луну,
На луну,
И смотрели ввысь, на луну.
Глава 53
Как только я поняла, что за всем стоит Бен, – и как будто откупорили бутылку. Воспоминания о той ночи хлынули потоком. Очередь у бара редела. Я помахала двадцаткой бармену и искоса посмотрела на Джеймса. Джеймс! Кто бы подумал, что с ним будет так весело? Меня еще болтало между злостью от его обмана и благодарностью, потому что иначе я бы ни за что не согласилась на свидание. Под мириадами соперничающих за внимание эмоций зрело чувство, что, это, возможно, начало чего-то серьезного.
– Крисси идет! – прокричал он мне в ухо, перекрывая буханье басов. – Какая-то она несчастная.
– Эли!
Крисси потянула меня за руку, и я обернулась.
– Надо поговорить.
– Может, потом? – проорала я, но ее взгляд сказал мне, что потом нельзя.
– Я встречаюсь с мужчиной.
– Здорово! – улыбнулась я.
Она не улыбнулась в ответ.
– Это…
Она опустила глаза, и на какой-то ужасный момент у меня упало сердце, я подумала про Мэтта.
– Это Бен. Мы не хотели тебе говорить, пока не убедимся, что у нас всерьез и надолго.
– Рада за тебя!
Я в самом деле была рада. Пока она не добавила:
– Помнишь, несколько дней назад ты рассказала мне…
Я не выдержала. Я ее толкнула. Толкнула сильно. Хотела остановить слова, которые вот-вот сорвутся с ее губ.
– Заткнись! Заткнись! Заткнись!
Мама. В том ли дело, что это был мой день рождения – всегда тяжелое время, – или подействовало вино и задушевный разговор, однако все вырвалось наружу. Я ждала, что Крисси меня осудит, а она заплакала. «Бедная ты, бедная!» Пообещала никому не рассказывать. Побожилась, как мы делали в школе, и я ей поверила. Зря. Как она могла рассказать Бену?! Теперь он считает меня предательницей, злится!
Она пошатнулась, удержала равновесие и тронула меня за локоть. «Здесь не время и не место. Пошли».
Я оторопело сказала Джеймсу, что поговорю с ним позже, и взяла пальто и сумку.
В коридоре было тише. Музыка ощущалась не ушами, а, скорее, через вибрацию пола. Крисси остановилась у пожарного выхода.
– Бен на улице.
– Я не пойду, – заплакала я.
– Поговори с ним.
– Я не хочу!!!
Еще чуть-чуть, и я, точно ребенок, зажала бы уши руками. Я не могла посмотреть ему в глаза. Не могла.
– Эли! – Крисси схватила меня за руки и с силой потрясла. – Ты должна!
Она распахнула пожарную дверь, и я ступила в темноту, в дождь. От вони отходов в огромных мусорных баках меня затошнило. В проулке было темно, кроме прямоугольника света от двери, которую Крисси подперла осколком кирпича, и мерцающего зеленого указателя аварийного выхода.
– Мы не должны здесь стоять. Пойдем обратно. Я не хочу. Пожалуйста, не надо!
Всхлипывая, я повернулась и шагнула к двери, но из тени внезапно появился Бен и выбил кирпич. Дверь захлопнулась. Пальцы впились мне в локоть, с силой рванули к себе. Я споткнулась на каблуках, задела плечом скользкую стену. Наконец осмелилась посмотреть ему в глаза. Его волосы прилипли ко лбу, на щеках блестела влага. Я хотела думать, что от дождя, а не от слез, ибо видеть его растерянность было невыносимо. Поддавшись порыву, я обхватила его руками, но он с силой толкнул меня к стене, сдавливая рукой горло.
– Сука!
Я в ужасе вырывалась, хватала ртом воздух… Крисси его оттащила. Мы стояли, прожигая друг друга взглядом.
– Я знаю! – Его слова сочились ядом. – Знаю, что ты сделала!
– Прошу тебя…
– Давайте поедем куда-нибудь, где тепло, и поговорим по-человечески, – перебила Крисси. – Спокойно и без свидетелей.
– Ключи! – требовательно произнес Бен, протягивая руку.
Я дрожала в своем коротеньком платье, шея еще горела после его хватки.
Отказаться? Нет, Крисси была права. Надо нормально поговорить.
Бросила ему в ладонь ключи, накинула пальто и надела перчатки.
Мы медленно шли к машине под дождем, мокрые до нитки. Столько всего надо было сказать, но ни один не находил слов. Бен сел за руль, Крисси устроилась рядом на пассажирском сиденье, а я оказалась сзади, точно изгой.
Трое – уже толпа.
Пока мы мчались в темноте домой, я лихорадочно придумывала, что сказать, как объяснить свой поступок. Ничего не придумывалось. Я была в ярости на Крисси за ее предательство. Жалела, что с ней поделилась. Тупо смотрела в окно, где небо и море сливались в один гигантский океан черноты.
– Почему? – резко спросила я Крисси.
– Я его люблю, – просто ответила она, поворачиваясь. – Я хотела, чтобы он все обо мне знал, а это значило рассказать все и о тебе.
– При чем тут мы с мамой?
Она замолчала. Бен резко крутанул руль. Взвизгнув покрышками, машина свернула с дороги, и мы помчались к скалам. На какой-то ужасный момент я решила, что мы полетим прямо в пропасть, однако в последний миг Бен ударил по тормозам. Нас занесло на льду, я вцепилась в дверную ручку. Мы остановились в опасной близости от края, где коварное море обрушивало на скалы свою ярость. Зимой сюда никто не приходил. Не рисковали.
– Ну говори же! – прокричал он Крисси.
В лунном свете он был мертвенно-бледным, его гнев – почти осязаемым, и мне приходилось напоминать себе, что он прав. Если бы роли поменялись, я чувствовала бы себя точно так же.
– Скажи ей то, что сказала мне!
Крисси опустила голову. Я сомневалась, что меня теперь что-то поразит. Бен знает правду.
– Мою маму звали Шэрон Марлоу, – тихо произнесла она.
– Нет… Нет. Нет! – Я кричала так громко, что заболело горло.
Распахнула дверцу машины и, шатаясь, пошла в черноту, желая в ней затеряться, уйти от Крисси и всего, что она олицетворяла. Дочь женщины, которая погибла во время ограбления? Невозможно!