Я машинально передвинула рычажок на корпусе рации и добавила ее голосу громкости.
– Пруд! – тут же рявкнула рация. – Парк, что происходит?!
– Трошкина, извини, мне надо бежать, там в парке что-то прут, надо позаботиться о казенном имуществе! – быстро сказала я, продемонстрировав Алке верещащую рацию.
– Пусть о нем охрана заботится! – возразила подружка, хватая меня за штанину.
– Эх, Трошкина, Трошкина! – Я покачала головой и сделала мощный рывок, выдернув прицепившуюся ко мне Алку из толпы, как редиску. – Где твоя сознательность? Это же прямой долг каждого гражданина – пресекать расхищение народного добра!
– Ладно, тогда я с тобой.
Хорошая девочка Трошкина усовестилась и резво зарысила обочь меня, пытливо поглядывая на хрюкающую рацию в ожидании дальнейших руководящих указаний.
– Штаб, это парк, в центральный пруд упал мужчина! – доложил женский голос, исполненный немалого удивления.
Очевидно, водные аттракционы в парке не предполагались.
– Пруд! – чуткая и смышленая Трошкина сделала попытку остановиться, но я лишь немного затормозила. – Стой, Кузнецова, с имуществом все в порядке, она сказала «пруд», а не «прут»!
– А я как раз обучена спасению на водах! – отмахнулась я, ни в коем случае не собираясь возвращаться к «Гипердрайву».
– Там… Без тебя… Справятся! – упорствовала Алка. – Подумаешь, упал один мужик!
– Штаб, в пруд упали ТРОЕ мужчин! – сама себе не веря, возвестила рация.
– Блин! – ругнулась Трошкина и, осознав масштаб ЧП, прекратила зловредно тормозить.
Она даже начала на бегу планировать спасательную операцию:
– Так, я вытащу одного, ты второго, а кто третьего? А спасательный круг там есть, ты не знаешь? А пруд глубокий?
Я вспомнила, как выглядит ограждение на крутом бережке пруда: хлипкое, сугубо символическое, в виде шаткого плетня высотой сантиметров сорок. Никаких спасательных кругов на нем, разумеется, нет, только несколько глиняных горшков на тех жердях, что подлиннее, да вьюнки, да гирлянда разноцветных лампочек…
– Боже!
Я резко остановилась, и Трошкина врезалась в меня, едва не увеличив число купальщиков в пруду с трех до пяти.
– Это же совсем как в Кинг Айленде, в списке – случай номер один!
– В смысле?
Сопящая Алка буксиром отволокла меня подальше от воды, где барахтались увитые оборванными цветами и электрическими гирляндами идиоты – один мужик постарше, малоподвижный, краснощекий и толстый, а также два парня помоложе и пободрее.
Вода едва доходила им до пояса, так что разжиться собственными призраками утопленников Русляндии пока не светило.
– Их же могло ударить током! – сказала я Алке. – Как в парке Кинг Айленд, где один мужик упал в воду, а двое бросились его спасать, и оба получили смертельный электрический разряд неведомого мне происхождения!
– Похоже, тут все обошлось, – ответила Трошкина, с интересом наблюдая за суетой в воде и на суше.
– Да как сказать…
Вооруженная знаниями, я не была уж столь оптимистична.
– День жаркий, вода холодная, а мужик толстый, и морда у него вся красная-прекрасная. Как бы не вышло так, как в Нью-Джерси, в списке номер три!
– Как, как?
Я побежала к мелкой заводи, куда купальщики помоложе повели подозрительно вялого красномордого, на ходу присматривалась к водоему: как там насчет дельфинов, рыб и выдр? И, главное, нет ли на дне травматичных кораллов? Не дай бог, получится, как в Орландо, в списке номер четыре!
– Разойдитесь! Расступитесь, я работник парка и медсестра гражданской обороны!
Я решительно протолкалась сквозь толпу.
– Молодые люди, что с вашим старшим товарищем? Сюда, сюда его давайте!
– Товарищ, вы можете говорить? Скажите: «Тридцать три корабля лавировали, лавировали, да не вылавировали!» – сбоку от меня, как лебедушка из рукава, возникла энергичная Трошкина.
– Корабля, – послушно сказал толстяк с расфокусированным взглядом.
То ли про корабли сказал, то ли просто так, о делах своих скорбных, и Алка тут же объявила, что у товарища, похоже, инсульт.
– А пальцем до кончика носа вы дотронетесь? А губы свои покажите, они у вас не кривые? Ой, кривые! Точно, это инсульт! Товарищи! – Трошкина встала на цыпочки и искательно огляделась. – Кто знает, где тут взять иголку?
– Иголка в яйце, яйцо в утке, утка в сундуке, – любезно подсказал, перешагнув нас ногами-циркулями, до рефлекса натасканный на фольклор аниматор на ходулях.
– Иголка, булавка, шило! – надрывалась Алка.
Зеваки уже потеряли интерес к происходящему, замершая было толпа помягчела и поплыла, обтекая нашу группу со всех сторон.
Не вникая в странные потребности Трошкиной, которой зачем-то понадобилась иголка (вышивать она собралась, что ли? Крестиком!), я потянулась осмотреть и ощупать толстяка. Мысль о том, что он мог пораниться о какую-нибудь острую штуку в пруду, не давала мне покоя. Помнится, в парке Орландо купальщик скончался от сепсиса, а нам оно надо? Я же еще не успела написать болванку для прессы на такой печальный случай!
– Стойте спокойно, пожалуйста!
Я бесцеремонно охлопала отсыревший организм толстяка сверху донизу.
– А вы двое держите его покрепче! Да держите же!
Толстяк обмяк, поник и непринужденно полез мне на спину.
– Черт! – Я выбралась из-под него на четвереньках и с негодованием отряхнула блузку, смахивая с нее обрывки мокрой зелени. – Что, и вправду у него инсульт?!
– Я говорила, дайте шило! – стихами заблажила сестра милосердия Трошкина.
– Штаб, одному мужику из пруда стало плохо, вызывайте «Скорую»! – громко и отчетливо произнес сердитый мужской голос.
Я увидела совсем рядом черные форменные брюки, подняла голову и встретилась взглядом с охранником.
– Отползай, отползай, – показал он мне, явно не зная, что имеет дело с ответственным сотрудником парка и опытной медсестрой гражданской обороны.
Я поднялась и распрямила плечи.
– Ой, а у него, похоже, кровь! – сказал вдруг один из молодых купальщиков.
Я всплеснула руками:
– Так я и знала!
– Кузнецова, иди сюда! – Трошкина потянула меня назад.
Ее звонкий голос превратился в напряженный шепот:
– Мне кажется, нам лучше уйти…
– Всем стоять, не двигаться! – Охранник, оттеснивший меня от толстяка, оглянулся и заговорил в рацию: – Первый, я Пятый, у нас сценарий номер пять, повторяю: сценарий номер пять!
– Кузнецова, а что такое «сценарий номер пять»? – Трошкина под пристальным взором охранника задрожала, как бандерлог, увидевший удава.
– Не знаю.
Я и вправду не знала.
– Вы двое! Шаг вперед! – велел нам охранник.
И кивнул подоспевшим коллегам:
– Этих вот задержите.
– Эй, эй, полегче! – задергалась задержанная Трошкина. – В чем дело вообще?
– Штаб, это парк! – завопила рация у меня на ремне. – Эсбэшники сообщили, что у нас пятый сценарий!
– Твою мать! – тематически точно выругался штаб русского народного парка. – Звоните в полицию!
– Трошкина, – с нарастающим беспокойством глядя на побледневшего неподвижного толстяка, шепнула я подружке. – Сдается мне, «пятый сценарий» – это какая-нибудь гадость вроде принудительного смертельного исхода!
– Твою мать! – эхом ахнула обычно очень культурная Трошкина.
– А ну, цыц, обе! – прикрикнул на нас охранник.
И мы послушно заткнулись.
Сказать-то, собственно, было и нечего – разве что снова «Твою мать!», но мой внутренний голос все же нашел подходящие слова и торжественно молвил:
«Поздравляю, девоньки, кажись, вы снова вляпались!»
К пятому сценарию в Русляндии не готовились.
Я поняла это, когда нас четверых – меня, Алку и пару мокрых хлопцев – без всякой сортировки, оптом заперли в одном помещении.
Это было неправильно: подозреваемых и свидетелей следовало разделить и опрашивать порознь. Я знаю: я не первый год слежу за работой Дениса Кулебякина и его коллег.
Трепетная и нежная Трошкина в заключении держалась на удивление хорошо: не заламывала руки, не рвала на себе волосы и помалкивала, чем выгодно отличалась от парней.
Те вели себя совсем не по-мужски: вместо того чтобы успокаивать и утешать попавших в затруднительное положение прекрасных дам, они переругивались между собой.
– А че я? Я-то че? Я вообще ни при чем, это ты, Витька, сказал: «О! Гляди, какой-то лох тонет, айда его спасать!» – зудел костлявый блондин в просторной майке с Симпсоном.
Влажная ткань на тощем теле обвисла, пошла складками, и вальяжный толстяк Гомер некрасиво скукожился, как вялый лимон.
– Это ты-то ниче? Как раз ты и че! – серчал в ответ брюнет по имени Витька. – Кто заорал: «Ой, у него кровь!» – не ты, что ли? Идиот!
– А че я, идиот? У него правда кровь на спине была, я только не сразу заметил ее на черной рубашке!
– Заметил – и молодец, а кричать об этом зачем было, придурок?!
– А че такого-то?!
– Молодой человек, все очень просто, – стараясь не разораться, сказала я, чтобы остановить раздражающую перебранку. – Кровь у жертвы была на спине, значит, ударили его сзади. А вы с другом находились в непосредственной близости от пострадавшего. То есть вам проще, чем кому-то другому, было ударить его ножом.
– У нас нет ножей!
– А почему непременно ножом? – включилась в беседу Алка. – Насколько я понимаю, смертельный удар в спину можно нанести даже сапожным шилом… Ой!
Она прикрыла рот ладошкой и посмотрела на меня большими-пребольшими глазами.
– Вижу, ты поняла, что сказала, – безрадостно кивнула я. – Могу добавить, что твои вопли «Шило мне, шило!» в контексте пятого сценария оказались чертовски некстати.
– А ведь точно, можно подумать, что это вы его убили! – обрадовался блондин.
Он приосанился, и Симпсон на его майке тоже горделиво надулся.
– Да я же к нему даже не приближалась! – возмутилась Трошкина.
– Зато подружка ваша приближалась! – не растерялся чернявый Витек. – И стучала по бедняге, как по барабану! Лупила кулаками п