За окном сиял вечерний парк. В темное время суток Русляндия выглядела не менее роскошно, чем Лас-Вегас, но при этом даже более стильно: никакой тебе назойливой рекламы, только переливающееся красками море огней. Подсвеченные по контуру терема походили на гористую береговую линию, а футуристических очертаний аттракционы – на круизные лайнеры. Мне отчаянно захотелось окунуться в эту праздничную атмосферу, и я тут же придумала причину, почему мне нужно в парк.
Не только убийцу тянет на место преступления. Подозреваемую в убийстве туда тоже влечет! Я сказала себе, что должна осмотреться на площади у озера и попытаться мысленно реконструировать события рокового дня.
Я купила себе мороженое, села на лавочку с видом на красиво подсвеченный фонтан рыбы-кит и вдумчиво огляделась. Водоем уже огородили заборчиком, но до его появления свалиться в озеро было легче легкого, хватило бы толчка в спину, чтобы слететь с крутого берега птичкой.
В тот день, когда мы с Трошкиной с разгону вляпались в криминал, народу в парке было видимо-невидимо, и в горячих точках у киосков с едой и напитками не прекращалась толчея. Судя по комплекции, Маковеев морил своего червячка регулярно. Можно предположить, что в озеро его вытолкнули из какой-нибудь очереди за сосисками.
«Такого бегемота вытолкнешь!» – заспорил со мной внутренний голос.
– Да ладно! – отмахнулась я. – Толстяки очень плохо переносят жару. Было адское пекло, Маковеева разморило, его толкнули, он и упал. От контраста между горячим воздухом и холодной водой ему совсем подурнело – такие перепады даже здоровым людям вредны, что уж говорить о немолодом мужчине с избыточным весом. Запросто мог прямо в озере окочуриться!
«Возможно, на то и был расчет», – заметил мой внутренний голос.
– Возможно, – согласилась я. – А удар шилом под прикрытием общей суматохи – запасной вариант. Полагаю, убийца держался рядом с жертвой.
Надо бы узнать, с кем Маковеев явился в парк развлечений. Вряд ли один: мужчины – существа компанейские.
– С женой он явился, – охотно просветила меня вскоре Настя.
Мы с ней столкнулись у турникетов на выходе, и я тут же сделала вид, будто до сих пор занималась работой.
– Но в парк он пришел без супруги – она при заселении в отель узнала, что для постояльцев замка СПА бесплатно, и предпочла шумным аттракционам тихие процедуры, – рассказала коллега. – Только представьте, бедняжка лежала в костюме для прессотерапии, когда эсбэшники наши пришли к ней с ужасной новостью!
Я представляла себе, что такое костюм для прессотерапии: этакий надувной скафандр, который ни надеть, ни снять без посторонней помощи. В этом костюме самая изящная дама становится похожа на эмблему фирмы Мишлен – надувного человечка Бибендума. В таком виде не побегаешь и шилом не помашешь!
Очень довольная тем, как много всего мне удалось узнать за один только день, я вернулась в замок и легла в постель, но уснула не скоро. Вот сейчас я признаюсь: все люди произошли от обезьяны, а я от суслика. Суслики и разные прочие лемминги не выносят сотрясения почвы, а громкая ритмичная музыка срывает их с насиженных мест. Суслики затыкают пальчиками ушки и, горестно свистя, бегут прочь, в ночь вместе с чадами и домочадцами.
Я заметно кровожаднее среднестатистического суслика и танцевальную музыку в ночи не одобряю решительно. Проснувшись за полночь от задорных звуков ирландского рила за стеной, мой внутренний суслик положил на музыку чужой, но идейно близкий текст «Хочешь, я убью соседей, что мешают спать?» и вытащила из-под подушки топор войны.
К звукам ирландского танца тем временем добавились подозрительные мебельные скрипы и страстные выкрики: «Да, Василь! Да, Василек!» Внутренний суслик дал мне понять, что не дорожит никакими сорными васильками и готов искоренить их прямо сейчас. На предупредительные выстрелы в стену соседи не отреагировали. Потому что все люди произошли от обезьяны, а мои соседи, видимо, от лошади Пржевальского, которая вся вымерла как вид, и они, похоже, такие же суицидники.
Тогда мы с внутренним сусликом покричали «Кто не спрятался, я не виновата», натянули шорты и майку, мысленно повязали белую крахмальную салфетку, голодно цыкнули зубом и вышли в коридор.
Соседи Пржевальского выглядели очень колоритно. Не знаю, плясали ли они рил или запыхались и раскраснелись по какой-то другой причине, но тот, кто открыл дверь, был румян и растрепан. Из одежды на нем имелись розовые трусы и криво застегнутая лиловая рубашечка. С блестящим шелком красиво сочетались длинные волнистые волосы, которые мне захотелось приподнять, чтобы посмотреть, не острые ли там спрятаны ушки. Это оправдало бы любовь к народной музыке страны фейри, но не объяснило нетипичное для малого народца имя Василь.
Из-за плеча румяного чернокудрого эльфа выглядывал рыжий. Он тоже был мужского пола, и я понадеялась, что они действительно всего лишь плясали.
Увидев нас с боевым сусликом на пороге, соседи-эльфы удивленно сказали нам:
– Здравствуйте…
– И прощайте, – ответили мы, выразительно поигрывая топором войны.
– Ой, вам, наверное, музыка не нравится? – запоздало догадались они. – Сделать тише?
– Поздно, это уже не поможет, – вздохнули мы и чутко взвесили топор в рабочей правой лапе.
Соседи забеспокоились.
– Выключили все на хрен! – некультурно гаркнули мы. – Замолчали, затихли и спите, как уже убитые!
«Тынц-тынц-тынц» оборвалось. Мой внутренний суслик выдохнул и втянул ядовитые зубы. Я вернулась в постель, напоследок наставила чуткое ухо в стену, послушала – ти-ши-на! – и нырнула в подушку.
«Думаешь, это поможет?» – сонно свистнул мой суслик.
Я уклончиво пробормотала:
– Жизнь покажет…
«Или смерть», – шепнул он, укладываясь поудобнее.
Под подушкой по-прежнему отчетливо ощущался топор войны. В голове иллюминированной каруселькой с лошадками крутились мысли и образы. Чопорный аптекарь сэр Маковеев-Колобок, его рыжая бестия Лисичка, Зяма на горшке, фламинго с острыми, как шило, маховыми перьями, мамуля с ее порошковыми ужастиками…
Во сне я придумала для мамули сюжетик нового стишка – про Иванушку, который напился из копытца, а это был след дамской туфли, и превратился мальчонка не в козленочка, а в Кончиту Вурст. Я даже первые строчки сочинила:
хлебнул ивашка из копытца
не знал, что это лабутен…
Дальше дело не пошло, мой сон стал глубже и серьезнее. Я сочиняла какой-то пламенный манифест, но утром вспомнила только обращение: «Люди и селедки!»
Снилась мне вроде ночная Ницца, осыпающийся кирпичный балкон, а внизу грязевое озеро, в котором купаются бегемоты. Здоровенная черная горилла натирала спину, как мочалкой, скрученной в клубок лисой. Блондинка в розовой эмалированной венецианской маске и с сапфировыми бреккетами читала плохие стихи…
Все это совершенно не помогало вспомнить написанный во сне текст, а было так интересно, чего же я хотела от людей? А от селедок?!
День шестой. Мы ищем снегурочку, теряем машинку и находим хату
Жутко замороченная и плохо отдохнувшая, я проснулась на рассвете. Попыталась вспомнить свой сон, не смогла, плюнула на это дело и потянулась к телефону, чтобы спасти хоть кроху пользы, записав для мамули сюжет про Ивашку. Машинально перечитала свою же предыдущую эсэмэску про Волан де Морта в морге, и тут меня осенило. Я поняла, в каком направлении вести расследование!
Я сразу же позвонила Трошкиной и деловито затрещала:
– Алка, я знаю, куда нам двигаться дальше: в морг!
– Да? Слушай, конечно, мы все там будем, но мне бы не хотелось спешить, – прокашлявшись, ответила подружка.
Я поняла, что она чем-то поперхнулась, и ревниво спросила:
– Ты что, уже завтракаешь? Чем?
– Хачапури по-аджарски, – похвасталась Трошкина. – Очень вкусные, дядя Гиви сам испек.
– Ешь медленно, тщательно пережевывай пищу, я скоро буду, – велела я и побежала умываться.
Хачапури по-аджарски – это такая вкуснятина, которую надо есть горячей.
Пышные лодочки из теста с сыром и яйцом еще не остыли, когда я присоединилась к подружке за завтраком. Трошкина честно исполняла мой наказ и точила хачапури по крошечке, как благовоспитанная Дюймовочка пшеничное зернышко.
– Так что ты там говорила про морг? – опасливо спросила она, подождав, пока я наемся.
– На самом деле, не про морг, а про кладбище, – уточнила я. – Я вот подумала: где все вместе, разом собираются дорогие и близкие кому-то люди?
– На свадьбе? – предположила Трошкина.
– Романтичная дурочка, – заклеймила ее я. – Все дорогие и близкие разом приходят только на похороны! А хоронят человека когда?
– Когда он умрет?
– Логично. Но не в тот же самый момент, а через некоторое время, обычно спустя пару дней. А Маковеева когда убили, ты помнишь?
– Я поняла, – Алка кивнула. – Ты хочешь сказать, что похороны Маковеева должны состояться сегодня или завтра.
– Да! И хорошо бы нам с тобой к этому моменту тоже оказаться на кладбище!
– Но еще живыми! – зачем-то добавила Трошкина, и я обиделась.
– Можно подумать, кто-то тут сильно рискует жизнью! По-моему, у нас еще не было по-настоящему опасных приключений!
– Дело-то наживное, – пробурчала подружка, но больше со мной не спорила.
Мы расплатились и распрощались с гостеприимным дядей Гиви, без проблем забрали с неохраняемой стоянки Алкину машинку и покатили в город.
Мой план был прост и гениален: явиться на похороны Маковеева и рассмотреть всех-всех гражданок в трауре, чтобы выявить среди них Колобковую Лисичку. Коль скоро у них с усопшим была сердечная связь, она же придет проводить его в последний путь, правильно?
– Это при условии, что она действительно скорбит об уходе Маковеева, – шепотом возражала мне рассудительная Трошкина уже на кладбище.
Мы едва успели на похороны и пронеслись между могилками с неприличной скоростью. Зажатые в кулачках красные гвоздички – по две у каждой – на бегу весело колыхались, и я сильно опасалась, что со стороны мы с Алкой здорово похожи на пару цирковых лошадей в цветном плюмаже. А наши раскрасневшиеся от бега лица сильно контрастировали с печальной бледностью скорбящих. Я незаметно послю