Трошкина показала, как вдруг погас свет в окошке, и тень усугубила драматизм ситуации, широкими решительными жестам изобразив внезапный апокалипсис.
– Я отошла в густую тень, подождала немного и дождалась – девчонка вышла, но уже не одна.
– А с кем? – спросила я, не сумев угадать девчонкиного спутника в изображении тени – не то осьминог, не то Змей Горыныч.
– С собачкой!
– Какой породы?!
Я затруднялась представить собачку, похожую на осьминога и Змея одновременно.
– А это важно? – озадачилась Трошкина. – Я не знаю. Небольшая такая собачка, вся лохматая и с хвостом на голове.
– Мутант какой-то?! – это объяснило бы сходство с Горынычем.
– Почему мутант? Нормальная собачка.
Я посмотрела на подружку с подозрением:
– Ты считаешь нормальной собаку, у которой хвост на голове, а не на попе?
– А, ты в этом смысле!
Алка легко отмахнулась, а тень изобразила мощный хук справа.
– На попе у нее был обыкновенный хвост, а на голове парикмахерский, с бантиком! Слушай, если ты не перестанешь меня перебивать, я никогда не закончу!
– Все, все, молчу и слушаю!
Я отвернулась от тени и уставилась на рассказчицу.
– А дальше было совсем просто: я подошла, сделала пару комплиментов собачке, девочка растаяла и разговорилась. Ее зовут Наташа, а собачку Бемби…
Я не выдержала и снова перебила:
– Не надо про собачку, давай про девушку. Мы же не собачку подозреваем в тайной связи с Маковеевым.
– А зря, потому что эта связь у них была!
– В каком это смысле?! – Я вытаращила глаза.
– Фу! – Осознав, в каком направлении устремились мои непристойные мысли, скромница Трошкина покраснела, как облупленный шифоньер – тоже пятнами. – Я не в том смысле! Просто эту самую собачку Бемби девушка Наташа взяла из ветеринарной клиники Маковеева! Ее туда сдали, чтобы усыпить.
Она посмотрела на меня и на случай, если я вовсе уж дура, уточнила:
– Усыпить не Наташу, а Бемби.
– Я поняла. Значит, девушка Наташа удочерила приговоренную собачку Бемби, а владелец ветклиники Маковеев стал как бы крестным отцом.
– Точно. И добросердечная Наташа не могла не пойти на похороны этого замечательного человека.
– Что достойно уважения и сожаления одновременно, – вздохнула я. – Ведь мы с тобой лишились последней подходящей кандидатуры на роль таинственной любовницы покойного.
Я рассказала Алке о своей беседе с подругой детства усопшего Галиной Палной, и Трошкина тоже приуныла.
– Выходит, в подозреваемых опять остаемся только мы с тобой, – вздохнула она. – Что делать, что делать? Не знаю… А давай поступим, как Василиса в сказке?
– Ударимся оземь, превратимся из царевен в лягушек и спрячемся от суровой реальности в ближайшем болоте?
– Нет, громко скажем, что утро вечера мудренее, и завалимся спать. – Алка вновь проявила похвальную практичность.
Других предложений не поступило, и мы легли спать. Не как царевны, а как трудолюбивые крестьянки – едва стемнело.
Еще даже не полностью стемнело, когда я приступила к своему самому любимому упражнению – я называю его «жим подушки ухом» и выполняю регулярно, добросовестно и с душой.
А среди ночи зазвонил телефон.
– Что? Где?! – Трошкина вскинулась и приготовилась бежать.
Я с сожалением отметила, что нервишки у Алки растрепались.
– Спокойно, свои! – Я взглянула на входящий номер – один из немногих, записанных в моем новеньком телефоне.
– Не знаю, кто сейчас для нас свои, – проворчала подружка, забираясь обратно в кровать. – Разве что колумбийская тройка?
– А это кто? – невольно заинтересовалась я.
– Три ирланских республиканца, их тоже безвинно обвинили во всех смертных грехах, – объяснила политически грамотная Алка.
– Как это – кто? Ты меня не узнаешь? И это после всего, что я для тебя сделал?! – вознегодовал в трубке Макс Смеловский.
Постановка вопроса, тон и время звонка выдавали желание истребовать какую-то компенсацию за свои благодеяния.
– Чего тебе надобно, Максик? – вздохнула я.
– Вообще-то много чего, но прямо сейчас – чистосердечное признание.
– Встань в очередь, – пробормотала Трошкина, беззастенчиво подслушивая.
– Признавайся, Инка, кто сыграл эту грязную шутку с галерейщиком?
– Не знаю, – чистосердечно призналась я, поскольку даже не поняла, о чем речь. – А что за шутка?
– А что за галерейщик? – влезла Трошкина.
– А почему ты спрашиваешь об этом меня? – додумалась до правильного вопроса я.
– А кого? Это же ваше дерьмо, на нем так и написано: «Агентство МБС»!
– Смеловский! – грозно молвила я. – Мало ли, на каком дерьме в выходных данных значится наше агентство! Будем честны, мы не только шедевры производим, но это же не повод звонить мне среди ночи с неясными претензиями! И, кстати, я не несу персональной ответственности за действия «МБС» в целом!
– А за братца?
– Куда забраться? – заволновалась излишне нервная Трошкина. – Послушайте, давайте не будем никуда забираться, с меня хватило ухода по балкону из замка, я вам не вольтижер на трапеции, я хочу тишины и покоя!
– За этим – на кладбище, – ляпнула я, ничуть ее не успокоив.
– Там мы уже были!
– И не в последний раз!
– Эй, эй! – позвал из трубки Смеловский. – Не знаю, о чем вы говорите, надеюсь, среди нас по-прежнему нет ни вампиров, ни зомби, но тайна какашек в сейфе меня живо волнует, так что я не отстану, пока не услышу ответ на свой вопрос…
– Про какашки? – искренне удивилась Алка.
И сразу же успокоилась, как будто какашки – это что-то однозначно безвредное, милое, душевное и теплое. А фигушки! Я-то знала, что под спудом мягкого-теплого таится настоящая информационная бомба!
– Ах, вот ты о чем…
Чутким ухом хорошего интервьюера Смеловский моментально уловил перелом в разговоре.
– Колись, – потребовал он торжествующе.
– Сначала обрисуй ситуацию.
– Рисую. Два часа назад в сейфе владельца художественной галереи среди денежных пачек и ювелирных украшений были обнаружены две увесистые банки, упакованные в голубенькие полиэтиленовые пакеты с логотипом «МБС».
– Наши фирменные пакеты, есть у нас такие, – кивнула я. – Рисуй дальше.
– Факт присутствия этих банок среди несомненных материальных ценностей позволил предположить, что они и сами дорогого стоят. Люди, вскрывшие сейф, были крайне заинтригованы.
Я не сдержалась и хихикнула.
– Разумеется, они открыли эти банки.
Я захохотала.
– Ну, чего ты ржешь? – Макс тоже захихикал. – Тебе смешно, а приличные люди изгваздались в дерьмище, как свинтусы!
– Настоящие буржуазные свиньи! – выдохнула я и снова закатилась смехом.
– Деньги запачкали, золото, камни, паркет фигурный розового дерева осквернили, «Ролексы» свои наручные, кольца с бриллиантами, манжеты крахмальные – все измазали, ты только представь себе эту картину маслом!
«Не маслом!» – восторженно хрюкнул мой внутренний голос.
– Воистину художественное дерьмо!
Я обессилела от смеха, замолчала, и в разговор вступила Алка:
– А что сам-то галерейщик говорит, зачем он эти банки в свой сейф поместил?
– Он говорит, что никогда раньше их не видел и ни за что не стал бы хранить такую гадость в сейфе!
– То есть это такое ограбление наоборот? – восхитилась Трошкина. – Какашки в сейф ему подбросили?! Тогда это какая-то нездоровая месть.
– Или черная магия, – голос Макса построжал. – Вы в курсе, что ведьмы используют дерьмо в колдовских ритуалах?
– Я в курсе, что кое-кто давно уже носится с мыслью завести на местном телевидении программу «Мистика с Максом», – колко ответила я. – Но из этого случая ты потустороннюю историю не сделаешь. Поверь мне на слово.
– Еще чего!
– Ладно, не на слово. Я изложу тебе факты, но это не телефонный разговор. Встретимся утром, хорошо?
– В восемь тридцать в нашем кафе, с меня утренний кофе, – охотно согласился Смеловский.
И я осталась при подозрении, что мой давний поклонник использовал тайну сейфовых какашек для того, чтобы организовать внеплановое свидание со мной, любимой. Но я не рассердилась. К влюбленным мужчинам надо проявлять снисходительность. Особенно к тем, к кому не проявляешь более пылких чувств.
День седьмой. Аптека, улица, фонарь!
Утро действительно оказалось мудренее вечера: и я, и Трошкина проснулись с готовыми планами действий. Планы, правда, были не стратегические, а тактические и охватывали лишь самое ближайшее будущее, но для начала и это было неплохо.
– Мне нужна одежда! – объявила Алка через дверь ванной комнаты. – И белье. И зубная щетка, и еще куча всего по мелочи, так что сегодня у меня пункт номер один – шопинг.
– Могу предложить халат и тапочки! – перекрывая сипение закипающего чайника, покричала из кухни наша хозяйка.
Она очень ревностно отнеслась к обязанностям отельера и всячески старалась нам с Алкой угодить, даже вызвалась приготовить завтрак, которого я ждала с тревогой. Судя по запаху, основным блюдом должна была стать манная каша, а ее приготовление – обманчиво простой процесс, чреватый подводными камнями. Терпеть не могу пригоревшую манку с комками!
– Спасибо, я подумаю, – вежливо ответила Трошкина через дверь.
Забыв, что она меня не видит, я кивнула, что относилось не столько к похвальной разборчивости в питании и обмундировании, сколько к озвученному пункту Алкиного плана. Соваться в свою квартиру, находясь в бегах, Трошкиной не стоило, а ее чемодан остался в автомобиле, который сиротел где-то на штрафстоянке. Об этом я, впрочем, не стала напоминать из опасения, что пунктом номер два в плане подружки станет спасение машинки.
На данном этапе мы не могли себе позволить проявлять гуманизм по отношению к бездушным механизмам. Сначала надо было позаботиться о людях, и в этом смысле мой план был куда благороднее Алкиного, поскольку вовсе не грешил эгоизмом.
– А у меня пункт первый – звонок другу, только я его номер не помню, так что мне понадобится твоя помощь, – сообщила я подружке.