– «Для оплакивания»! – фыркнула Трошкина. – Оплакивает она покойного супруга, ага, крокодиловыми слезами!
– Стоп. Строго говоря, мы пока точно не знаем, кого она оплакивает, – напомнила я. – Может, у нее хомячок любимый сдох или рыбка в аквариуме. Насчет супруга – это только версия, пока не подтвержденная. Мы только предполагаем, что эта самая Тамара Руслановна – вдовица Маковеева.
Тут мне пришло в голову, что задачку можно упростить.
– Слушай, а давай возьмем за гланды Зяму? Не может быть, чтобы он ничего не знал о семейной жизни своей дорогой клиентки!
– Взять-то я бы его взяла, – вздохнула Алка так мечтательно, что я усомнилась, о гландах ли эта девичья тоска. – Да он же прячется!
– Прятался, пока работал над дерьмовым художеством, – поправила я. – Но таковая необходимость отпала, значит, Зяма вот-вот появится.
– Ты полагаешь?
Трошкина скосила глаза, немного подумала, повернулась к витрине, ткнулась носом в зеркальное стекло и застыла, образовав гармоничную пару с чучелом козочки с другой стороны. Выглядело это странновато и тревожно: как упорная попытка анимировать пристальным взглядом некрупного парнокопытного зомби.
Я заволновалась. Трошкина – натура чувствительная. Такой с ума свихнуться – пара пустяков!
– Ты это, Алка, что такое делаешь сейчас? – спросила я осторожно.
Все знают, с сумасшедшими надо очень вежливо разговаривать.
– Так и есть: круги синие, белки красные! – вздохнула подружка.
И прежде чем я успела вежливо сообщить ей, что она таки чокнулась и бредит, вспорхнула на крыльцо аптеки. Разумеется, я пошла следом. Без пиратского флага в экстерьере я смотрелась вполне нормальной.
Бледно-зеленая девушка за прилавком не узнала меня, но напряглась при виде Трошкиной.
– Еще раз здравствуйте, – сварливо сказала ей Алка. – Я только что вспомнила, что мне нужно лекарство.
– Это заметно, – пробормотала я в деликатном режиме «реплика в сторону».
– Какое лекарство?
Трошкина пощелкала пальцами.
– Такое… Про кроликов!
Мы с аптечной девушкой переглянулись. Я пожала плечами и слегка отодвинулась, мол, я не с этой психической, она сама по себе.
– Мы ветеринарными препаратами не торгуем.
– Я сказала «про кроликов», а не «для кроликов»!
– Про каких кроликов? – Аптечная девушка изо всех сил хранила терпение.
Не я одна знаю, что с психами надо разговаривать вежливо.
– Про французских, – без запинки ответила психическая Алка.
– Что-то для потенции? – предположила аптечная девушка.
Я машинально огляделась: а нет ли где чучела кролика? Окруженного пузырьками с изображениями кроличьих пар, сливающихся в экстазе по Камасутре?
– Почему – для потенции? – не уловила логической связи Алка. – Для глаз! Капли имени французских кроликов снимают красноту!
Аптечная девушка открыла и закрыла рот.
– А вы в компьютере посмотрите, – посоветовала ей Алка. – У вас же там полная база лекарств. Забейте в поиск слово «кролик», что получится?
Для ненормальной это была неожиданно светлая мысль.
– Лекролин! – вскричала аптечная девушка, пошарив в базе.
– Он самый, – с достоинством подтвердила Трошкина и повернулась ко мне. – Ну, что ты ржешь? Что смешного? Мы собираемся встретиться с Зямой, а у меня глаза красные…
– Как у кролика! – всхлипнула я и побрела к двери, держась от смеха за живот.
Есть мужчины, которые действуют на женщин, как барабанная дробь на цирковых лошадей. К примеру, мой братец. Поскольку сама я к чарам Зямы иммунна, мне непонятно, отчего гражданки женского пола сходят по нему с ума, но факт есть факт: даже умницу Трошкину перспектива скорой встречи с Казимиром Великолепным превращает в безмозглую идиотку.
– Ты готова? Я звоню? – спросила я, дождавшись, пока Алка закапает в глазки и накрасит губки.
– Звони.
Трошкина резко закрыла пудреницу со звуком, какой издает спортивный стартовый пистолет, бодрящий звук пропал даром – Зяма на мой звонок не ответил. Впрочем, неудивительно: мой новый номер был ему незнаком.
– Жаль, что мы не знаем, где живет эта баба, – вздохнула Алка, осознав, что мы не получим подсказки от Зямы.
– Э-э-э… – кое-что вспомнила я.
– Что за – э-э-э? – требовательно прищурилась Алка.
– Э-э-это тебе не понравится, – предупредила я.
– Так я и знала, что зеленый мне не идет! – расстроилась подружка, неприязненно оглядев свое новое платьице.
– Это не зеленый, а цвет лайма, и он тебе очень к лицу! Хотя вообще-то платье тут ни при чем, я имела в виду: тебе не понравится то, о чем я думаю. – Я собралась с духом и призналась: – Кажется, я знаю, где живет Кулишевская.
– Так это же здорово! Как ты узнала?
– Я видела, где ночует красный «Пежо».
– Но в нашем городе не одна такая машина. Это мог быть совсем чужой красный «Пежо», – заметила Алка.
Бывшие отличницы жутко рассудительные:
– И, кстати, почему ты решила, что мне это не понравится?
Ага, жутко рассудительные и страшно въедливые. Отчего сами же и страдают.
Я вздохнула и призналась:
– Потому что рядом с тем красным «Пежо» ночевала машина Зямы.
Трошкина затихла на целую минуту, не меньше. Я тоже молчала – сочувствовала.
Потом Алка повернулась так резко, что я услышала, как зазвенели осколки ее разбитого сердца, и меня посетило (не в первый, впрочем, раз) могучее желание совершить братоубийство.
– Ну, чего стоим? – обернувшись на ходу, серым ватным голосом прошуршала убитая горем Трошкина. – Показывай дорогу!
«Сейчас прольется чья-то кровь! – опасливо зашептал мой внутренний голос. – Боюсь, Тамара Руслановна не надолго переживет супруга!»
«Нет, бабу Алка не тронет, – решила я. – А вот Зяме из соображений личной безопасности лучше бы некоторое время не попадаться нам на глаза!»
Я догнала подружку и повела ее на трамвайную остановку.
Двор-коробка был таким, какие мне не нравятся: гибрид собачьей будки и скалистого обрыва, продырявленного тысячами нор с галдящими чайками, только вместо моря, которое скрасило бы картину, серел квадрат асфальта. По периметру он был так плотно заставлен автомобилями, что я не могла понять, каким образом детишки попадают в свою песочницу, а бабушки на бельевую площадку в самом центре двора?
Воображение тут же нарисовало отряд малолеток, ползущих под машинами с совочками в зубах и ведерками на головах, и старушек, десантирующихся с балконов в заданный квадрат на расправленных пододеяльниках, в бронепанцирях из эмалированных тазов и с выбивалками для ковров на изготовку.
– Ну? Где она? – проутюжив мозаику из автомобильных спин тяжелым взглядом, спросила Трошкина.
Я не успела переключиться и домыслила планирующей на пододеяльнике бабусе халат с карманами, полными разноцветных пластмассовых прищепок, и набедренную кобуру с отборными семечками.
– Где красная машина? – уточнила запрос сердитая Трошкина и зловеще размяла пальцы.
– Не знаю, – честно сказала я. – Надо, как в прошлый раз, из первого подъезда посмотреть, с четвертого этажа.
– Это от Сараховой, что ли?
– Ага.
Я с ускорением зашагала к подъезду, но справедливый упрек меня настиг:
– И все это время ты знала!
– Всего лишь подозревала, – обернувшись, я на ходу послала разгневанной подруге виноватую улыбку. – В конце концов, в нашем городе действительно много красных машин!
– Ну, да, ну, да, не счесть алмазов в каменных пещерах! – фыркнула начитанная Трошкина, но развивать тему моего подлого предательства пока не стала.
Мы поднялись на четвертый с половиной этаж – почти к квартире Маруси Сараховой – и оттуда внимательно осмотрели доступный взору сектор двора через окно на лестничной площадке.
Красного «Пежо» в стаде четырехколесных друзей не наблюдалось.
– Врешь, не уйдешь. – Трошкина выхватила из кармана мобильник, как пистолет.
Определенно этот дом и двор провоцировали мирных граждан на поведение в стиле милитари.
– Мария, привет, у меня к тебе важный вопрос! – напористо сказала Алка неведомо кому.
– Трошкина, это ты?! – завопил этот, сразу перестав быть неведомым, – Маруся Сарахова!
Я поежилась.
– А Кузнецова не с тобой?!
Алка покосилась на меня, я энергично помотала головой.
– Нет, со мной Матрена Тимофеевна, а что?
– А то, что Кузнецова за меня кого-то убила! То есть вместо меня убила, то есть убила под моим именем! – возбужденно сообщила Сарахова. – Слушай, это как называется, а? Я, может, сама хочу кого-нибудь убить, из последних сил удерживаюсь!
– Очень хорошо тебя понимаю, – вставила Алка и снова покосилась на меня. – Предлагаю объединить усилия и убить Кузнецову.
– А Матрена Тимофеевна против! – пропищала я, тревожно окая, и прошипела Алке в ухо: – Ты же не за тем ей звонишь, чтобы найти себе подельницу на мокруху?!
– Хм, я подумаю над твоим предложением, – ответила Трошкиной Маруся, и по голосу чувствовалось, что мысль о моем убийстве ей не противна.
Я поморщилась.
– А пока ответь мне на вопрос: ты знаешь Тамару Руслановну Кулишевскую? – наконец перешла к делу Трошкина.
– Вроде нет. А ты и ее убить хочешь?
– Провидица! – тихо восхитилась я, и теперь уже Алка скривилась.
– Уверена, что не знаешь? Это такая брюнетистая фифа на красном «Пежо», – подсказала она Сараховой.
– О, красный «Пежо» я отлично знаю! – обрадовалась та. – Вечно торчит под нашими окнами, мое парковочное место занимает, так что для убийства этой фифы я давно уже созрела!
– А сейчас не торчит, – вздохнула Алка.
– Что?
– «Пежо». Он не торчит под твоими окнами.
– Значит, «Субару» торчит. Или «Лендровер». У этой фифы с мужем на двоих три классные тачки, а в гаражных боксах в подвале под домом больше двух машин не помещается, – объяснила Маруся. – Поэтому или красный «Пежо», или желтая «Субару», или синий «Лендровер» обязательно во дворе ночует.
Мы с Трошкиной так резко прянули к окну, что чуть не десантировались из него, как воображаемые старушки, только без тазов и пододеяльников.