При этом трибуна полностью скрыла меня от глаз гостей, и на несколько секунд Трошкина осталась на почетной вахте совсем одна. Так что именно ей задал свой традиционный вопрос внезапно возникший майор Кулебякин:
– А где Кузнецова?
Я свернулась в клубочек и замерла, не спеша разгибаться.
Трошкина после небольшой паузы, посвященной, подозреваю, выполнению полезного упражнения «Вращение головой по часовой стрелке и обратно», в ответ на поставленный Денисом вопрос довольно дерзко срифмовала:
– Где, где – в борозде!
Не знаю, откуда взялись эти крестьянские мотивы. Может, лапти на размер больше навеяли? Поскольку толпа напирала, Кулебякин тему землепашества развивать не стал и продавился в зал с угрюмым «Ну-ну!». Я осторожно подняла голову, убедилась, что горизонт от полицейских чист и вынырнула из тумбы в полный рост.
Гости прибывали, что доказывало огорчительную правоту Горохова: фекальная выставка имела успех. Трошкина, успевшая разжиться такой же кафедрой, как у меня, портила свой блокнот со списком: выдирала и ожесточенно комкала чистые листы.
В связи с концепцией выставки это меня немного смутило, сами понимаете, мятые бумажки и фекалии – культурные явления одного порядка. Но Алка надумала обеспечить комфорт ногам, а не пятой точке – я поняла это, когда она присела и завозилась за трибуной, набивая носки своих туфель бумагой.
– Привет, Дюха, а Трошкина где? – спросил меня знакомый голос.
Я сфокусировала взгляд перед собой и не без усилий узнала родного брата. Зяма блистал штанами из лакированной кожи и алой шелковой косовороткой. К этому цыганскому шику сам собой просился огнедышащий жеребчик, и я заржала, как лошадь.
– Что смешного? Где Алка? – нахмурился братец.
– В борозде! – ответила я и для разнообразия не заржала, а мило хрюкнула.
Зяма обиделся, фыркнул (что естественно продолжило тему скотного двора) и проследовал в зал. Там уже звенели приборами и бокалами ценители высокого искусства фуршета, и поток прибывающих гостей стремительно мелел.
– Еще немного, еще чуть-чуть! – ободряюще напела Трошкина из недр своей тумбы.
– Последний гость – он трудный самый! – согласилась я.
И как накаркала. Холл опустел, мы с Алкой вылупились из наших фанерных скорлупок и заспешили к выходу. Трошкина из опасения потерять обувку скользила по паркету, как на лыжах, а я неловко семенила на цыпочках, оберегая от контакта с задниками туфель натертые пятки. Сказать, что мы выглядели, как две идиотки, было бы сильным преуменьшением. И едва я успела порадоваться, что наш оригинальный забег проходит без зрителей и болельщиков, как входная дверь широко распахнулась и в холл летящей походкой счастливой обладательницы удобной обуви по размеру вошла Тамара Руслановна Кулишевская.
Несчастный случай, выступивший режиссером этого маленького спектакля, сподобил наше трио оформить рисунок группового танца в виде треугольника. В основании его были мы с Трошкиной, на вершине – Кулишевская, все трое в черном, с помраченным рассудком и кипящей экспрессией. Алла Духова взяла бы нас в «Тодес» без экзаменов.
Трошкину Тамара Руслановна заметила раньше, чем меня, – думаю, просто потому, что Алка громко шаркала ногами. Кулишевская паркетной лыжнице Трошкиной тепло улыбнулась и радостно приветствовала ее словами:
– О, и вы тут? А Казимир?..
Вот это она напрасно сказала. Трошкина, разу-меется, решила, что прекрасная дама пришла на свидание с Зямой, и моментально окрысилась на соперницу.
– Еще и Казимира тебе, распутница?! – голосом праведной матери-настоятельницы женского монастыря вскричала она и скрутила из пальчиков тугую фигу. – Вот тебе, а не Казимира, мужеубийца!
Вот так запросто осведомила опасную преступницу о том, что мы в курсе ее мокрых дел! Я сокрушенно цокнула языком, и Кулишевская машинально нашла глазами источник громкого звука.
При виде меня на ее ухоженном лице изобразилось праведное негодование, как только что у Трошкиной:
– А ты почему не в тюрьме?!
– Кто – я?!
– Кузнецова, я все поняла! – злобно взвизгнула Алка.
– Кто Кузнецова? – удивилась Тамара Руслановна.
– Я Кузнецова! – гордо ответила я.
– И я буду Кузнецовой! – так же гордо заявила Трошкина. – А ты не будешь, не будешь, не будешь!
Она даже высунула язык, дразня соперницу, и запрыгала, как вредная девочка. Фаршированная бумажками туфля сорвалась с ее ноги и полетела в Кулишевскую.
Я уверена, что Трошкина не планировала драку и не стала бы швырять обувкой в беременную женщину, но случай распорядился по-своему. Самонаводящаяся туфля класса «земля – воздух» ударила Тамару Руслановну под коленку. Она зашипела, сделала пальцы крючками и налетела на Трошкину. Я метнулась к ним с похвальной целью разнять дерущихся, но поскользнулась, подвернула ногу и упала кому-то на спину – кому именно, разобрать не удалось, потому что все спины были черные.
Охрана в галерее все-таки была, только где-то пряталась, так что разняли нас очень быстро.
– Да как вы смеете! Да вы знаете, кто я?! – возмущалась Тамара Руслановна, пока дюжие дядьки с непроницаемыми мордами каменных истуканов влекли нас в приватное закулисье.
– Мы зна-а-аем, кто ты, прекрасно знаем и сейчас всем расскажем! – злорадно бухтела поцарапанная и разобиженная Алка. – Товарищи охранники, немедленно вызовите полицию!
Я помалкивала, потому что никак не могла решить, как безопаснее представиться – Леля Смеловская, Маруся Сарахова или Индия Кузнецова?!
Конец моим сомнениям и тягостным раздумьям положил знакомый голос:
– Кому тут полицию?
Дверь кабинета, куда нас загнали, распахнулась, и откладывать мою счастливую встречу с любимым мужчиной в майорском звании стало невозможно.
– Ой, Дениска! – радостно пискнула Алка.
Она, наивная, никак не привыкнет к тому, что иногда нам случается быть в конфронтации с полицией.
– Трошкина?
Кулебякин прищурился, внимательно осмотрел всех участниц буйно-припадочного трио «Психопатки в черном» и, разумеется, узнал меня даже с новым цветом волос и свежей шишкой на лбу.
– Да неужели? Кого я вижу! Сама Индия Борисовна Кузнецова!
– Она не Индия Кузнецова, она Алла Трошкина! – выкрикнула, как плюнула, Кулишевская.
Ее, меня и Алку охранники развели по разным углам кабинета – должно быть, директорского, меблированного и декорированного с большим пафосом: тут были парчовые диваны и кресла, краснодеревянный стол с малахитовыми письменными приборами и картина маслом на стене.
– Да нет, уверяю вас, это именно Индия Кузнецова, – сказал Денис и проутюжил меня взглядом тяжелым, как малахитовое пресс-папье. – Она же иногда Мария Сарахова и Елена Смеловская, но большую часть жизни все же Индия Борисовна Кузнецова.
«А ведь могла бы уже быть Кулебякиной!» – угадала я невысказанный упрек.
– Пропустите меня! – послышалось в коридоре, и в кабинет, героически отжав дверью одного из охранников, с усилием продавился Зяма. – Я должен здесь быть, тут моя сестра и невеста!
– Любимый! – Алка и Тамара Руслановна сначала одинаково растрогались, а потом синхронно зашипели друг на друга.
– Его сестра – это я, – подтвердила я и похлопала рукой по дивану, приглашая Зяму присесть со мной рядом.
На роль сестры конкурса не было, а к претенденткам на звание невесты Зяме приближаться не стоило. Братец послушно занял место на просторном диване, поежился под взглядами «невест», открыл было рот, снова закрыл его и развел руками.
– И меня, меня пропустите! У меня там тоже сестра и невеста! – вновь донеслось из коридора.
В дверь, которую охранник еще не успел закрыть, протиснулся Максим Смеловский.
– Это я его сестра! – поспешила сказать я, оставив открытым вопрос о том, кто тут Максова невеста.
К дружному шипению Трошкиной и Кулишевской добавилось тихое рычание Кулебякина. Брачный вопрос явно встал ребром и костью в горле.
– И меня пропустите, у меня там девочки!
Охранник безропотно пропустил в помещение нарядного респектабельного Бронича. Он единственный гармонировал с пышным убранством кабинета и выглядел бы его хозяином, если бы имел меньше живого веса и больше волос. Картина маслом на стене в лучших традициях золотого века голландской живописи представляла кудрявого шатена в костюме от Армани, а на него наш Бронич походил исключительно нарядом.
– Там наши девочки, пропустите! – за Броничем хвостиком ввинтился Жора Горохов.
– Девочки – это значит «сотрудницы», – на всякий случай пояснила я всем сразу и никому в отдельности. – Ничего непристойного, мы работаем в приличном рекламном агентстве.
– В лучшем рекламном агентстве! – поддакнул подхалим Горохов и подобострастно посмотрел на Бронича.
Тот оттопырил локоть и переводил взгляд с него на пиджак картинного юноши, явно сравнивая цвет и фактуру ткани. Нарисованный костюм выглядел немного темнее, но я подозревала, что художник нарочно исказил цвета в попытке визуально состарить полотно.
– Кто в агентстве, тот агент, да? – недобро хмыкнул майор Кулебякин.
– Если это намек на нашу с Алкой секретную работу, то да, мы потрудились детективами! – сказала я с вызовом, потому что мне уже надоело оправдываться. – И потрудились успешно, в отличие от некоторых! Раскрыли преступление и вычислили убийцу!
Тут Трошкина сложила пальцы пистолетиком и молча сделала выразительное «пиф-паф» в сторону Кулишевской.
– Я?! Я никого не убивала! – возмутилась та. – Вы вообще в курсе, с кем разговариваете? Да я…
– Предлагаю дослушать предыдущего оратора, – очень вежливо и веско сказал Смеловский, заинтересованно блестя глазами.
Почуял сенсацию, акула эфира!
– Да, да, послушайте меня, пожалуйста. – Я не заставила себя упрашивать. – Некоторым тут известно, что несколько дней назад в замечательном парке Русляндия был коварно и подло убит шилом в спину супруг присутствующей здесь мадам Кулишевской – Петр Данилович Маковеев.
– Он же сэр Питер, он же Бритиш Петролеум, одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения, русский, проживавший в городе Екатеринодаре по улице Воровского, дом пятнадцать, – скороговоркой пробубнил Кулебякин.