Известная мудрость в этом, конечно, была, но Олвин расслышал в голосе Хедрона лишь нотку страха.
— Я пошел по этому туннелю, — упрямо заявил он, словно бы даже провоцируя Хедрона оставить его. — Хочу посмотреть, куда он ведет… — Олвин решительно зашагал вперед, и, поколебавшись какое-то мгновение, Шут двинулся за ним вдоль сияющей стрелы, что пылала у них под ногами.
Войдя в туннель, они сразу же почувствовали знакомую тягу перистальтического поля и, спустя миг, оно уже без малейшего усилия вносило их в глубь земли. Все путешествие продолжалось едва ли более минуты. Когда поле освободило их, они оказались в конце длинного и узкого помещения полуцилиндрической формы. На другом, дальнем конце его, два слабо освещенных туннеля уходили куда-то в бесконечность.
Представители едва ли не всех без исключения цивилизаций, которые только существовали на Земле со времен Начала, нашли бы и эту вот обстановку совершенно обычной, но для Олвина и Хедрона это был взгляд в абсолютно иной мир. Например, назначение этой вот длинной, стремительных очертаний машины, которая — столь похожая на снаряд — покоилась вдоль стены помещения, было, в общем-то, очевидно, но менее загадочной она от этого не становилась. Верхняя часть ее была прозрачна, и, глядя сквозь стенки, Олвин видел ряды удобно расположенных кресел. Признаков какого-либо входа не было. Машина парила на высоте примерно одного фута над незатейливым металлическим рельсом, который простирался вдаль, исчезая в одном из туннелей. Несколькими метрами дальше другой такой же рельс вел еще в один туннель, с той лишь разницей, что над ним не было такой машины. Олвин знал — как если бы ему об этом сказали, — что где-то под далеким и неведомым ему Лизом еще одна такая же машина в таком же помещении, как это, ждет своего часа.
Олвин был поглощен разглядыванием этого диковинного снаряда, нетерпеливо пытаясь найти выход. Если машина управлялась центрально или просто устным кодовым признаком, ему бы ни за что не удалось заставить ее повиноваться и до конца его жизни она оставалась бы сводящей с ума загадкой.
Беззвучно раскрывающаяся дверь застала его врасплох. Не прозвучало ни малейшего шороха, не было никакого предупреждения, когда целая серия корпуса просто истаяла и безупречная красота интерьера предстала перед ним, готовая его принять.
Настал момент выбора. До этого рубежа он всегда мог повернуть назад, стоило ему только захотеть. Но ступи он в эту гостеприимно распахнувшуюся дверь, и можно было уже не сомневаться в том, что произойдет после этого, хотя Олвин и не представлял, куда именно его привезут.
Он не колебался ни мгновения. Он боялся промедлить, боялся, что, если станет раздумывать слишком долго, этот момент никогда уже больше не повторится, — у него не хватит решимости отдаться стремлению познать неведомое. Хедрон раскрыл было рот в энергичном протесте, но, прежде чем он произнес хотя бы слово, Олвин уже переступил комингс. Он повернулся к Хедрону, который стоял в обрамлении едва видимого прямоугольника дверного проема, и между ними воцарилось напряженное молчание, когда каждый ждал, что первым заговорит другой.
Решение было принято за них. Что-то призрачно мигнуло, и корпус машины снова сомкнулся. И не успел Олвин руки поднять в этаком прощальном приветствии, как длинный цилиндр тихонько пошел вперед. Еще не втянувшись в туннель, он уже двигался быстрее бегущего человека…
…Алистра обошла усыпальницу раз десять (хотя вполне хватило бы и одного) — спрятаться здесь было решительно негде. После первого приступа изумления она стала сомневаться: а были ли те, кого она преследовала по Парку, Олвином и Хедроном во плоти или же она гналась всего лишь за их электронными фантомами? Впрочем, мысль была не из умных, потому что свой фантом можно было сразу же проявить в любом месте, которое захотелось посетить. Ни один человек в здравом рассудке не заставил бы свое изображение отшагать пару миль, затратив полчаса, когда на место можно было прибыть мгновенно.
Следовательно, где-то здесь должен быть тайный ход. А пока она ждет их возвращения, почему бы его и не поискать?..
Так уж получилось, что возвращение Хедрона она прозевала, потому что как раз в этот момент изучала одну из колонн позади статуи, а Шут появился с противоположной стороны. Она услышала его шаги, повернулась к нему и сразу же поняла, что он один.
— Где Олвин? — закричала она.
Прошло некоторое время, прежде чем Шут ответил. Он выглядел изможденным и словно бы в воду опущенным, и Алистре пришлось повторить вопрос, прежде чем он вообще обратил на нее внимание. Казалось, он ничуть не был удивлен, увидев ее здесь.
— Я не знаю, — ответил, наконец, Хедрон — Могу только сказать, что сейчас он на пути к Лизу. Ну вот… теперь ты знаешь ровно столько же, сколько и я…
10
Когда дверь затворилась, Олвин рухнул в ближайшее кресло. Ему почудилось, что у него внезапно отказали ноги. Наконец-то он познал тот ужас перед неизвестным, который преследовал всех его сограждан. Каждая клеточка в нем тряслась от страха, глаза застлала пелена… Сумей он вырваться из этой, набиравшей скорость, машины, он сделал бы это с радостью, даже ценой отказа от мечты…
Смял его не только страх, но еще и чувство невыразимого одиночества. Все, что он любил и знал, осталось в Диаспаре. Даже если ему и не грозит опасность, он — как знать? — может никогда больше не увидеть своего мира. Как ни один человек на протяжении миллионов лет, он почувствовал, что это значит — навсегда оставить дом.
…Шли минуты. Подавленность медленно истаивала. Темные тени покинули мозг. Олвин начал мало-помалу обращать внимание на окружающее и, в силу своего разумения, разбираться в устройстве невообразимо древнего экипажа, в котором ему довелось путешествовать. И тут-то он впервые заметил индикаторное табло, составляющее часть переборки. На нем горела короткая, но такая ободряющая надпись: «Лиз. 35 минут».
Пока он смотрел на надпись, число сменилось и стало — «34». По крайней мере, это была полезная информация — хотя, поскольку он не имел ни малейшего представления о скорости машины, она ничуть не прояснила для него вопрос о том, сколько же километров до неведомого города. Стены туннеля сливались в однородную, серую пелену, и единственным признаком движения была совсем слабенькая вибрация.
Его воображение стремглав уносилось к Лизу, словно торопясь прибыть туда ранее тела. Что это будет за город? Как ни пытался Олвин, он мог представить себе лишь уменьшенную копию Диаспара. Да и существует ли он еще? — думалось ему… Но он быстро убедил себя, что, будь иначе, машина не несла бы его с такой стремительностью сквозь пласты земли.
Прошла, казалось, вечность, прежде чем наступило почти неощутимое изменение в характере вибрации. Теперь на табло значилось: «Лиз. 1 минута».
Она казалась самой длинной в жизни Олвина. Медленно… еще медленнее двигалась машина… Она останавливалась!
Плавно, в абсолютной тишине удлиненный цилиндр выскользнул из туннеля в помещение, которое могло бы сойти за двойника того, что простиралось под Диаспаром. Несколько мгновений сильнейшее волнение мешало Олвину что-нибудь разглядеть. Двери давно уже были раскрыты, но он не сразу осознал, что может покинуть свой экипаж. Торопливо выходя из машины, он в последний раз бросил взгляд на табло. Надпись на нем изменилась и смысл ее оказался бесконечно ободряющ: «Диаспар. 35 минут».
…Когда Олвин занялся поисками выхода из помещения, он увидел первый намек на то, что, возможно, находится теперь в стране цивилизации, отличающейся от его собственной. Выход на поверхность — это было ясно — лежал через низкий и широкий туннель в торцевой стороне станции, и пол в этом туннеле представлял собой лестницу! В Диаспаре лестницы встречались чрезвычайно редко. Архитекторы города строили пандусы. Это был отголосок той эпохи, когда роботы передвигались на колесах и ступеньки были для них препятствием.
Лестничный пролет оказался очень коротким и кончился перед дверями, которые при приближении Олвина автоматически растворились. Он ступил в небольшую комнатку, схожую с той, что опустила его из-под фигуры Ярлана Зея, и совсем не удивился, когда через несколько минут двери снова растворились, открыв глазу сводчатый коридор, полого поднимающийся к арке, полукругом которой обрамлялся кусочек неба. Олвин поспешил к залитому солнечным светом выходу, торопясь скорее увидеть, что же лежит перед ним, и позабыл обо всех своих страхах.
Он очутился на срезе низкого холма, и на какое-то мгновение ему даже почудилось, что он снова в центральном Парке Диаспара. Быть может, это и в самом деле был парк, но разум отказывался охватить его размеры. Города, который он ожидал увидеть, не было. Насколько хватало глаз, вокруг не было ничего, кроме леса и ровных пространств, поросших травой.
Олвин перевел взгляд к горизонту, и там, над кромкой деревьев, простираясь справа налево огромной дугой, темнела каменная гряда, по сравнению с которой самые гигантские сооружения Диаспара показались бы карликами. Гряда эта лежала так далеко, что детали ее скрадывались расстоянием, но все-таки точно угадывалось в ее очертаниях нечто такое, что до глубины души поразило Олвина. Наконец его глаза приноровились к расстояниям необъятного пейзажа, и он понял, что эти каменные исполины были возведены не человеком.
Время поработило далеко не все. Земля все еще была обладательницей гор, которыми она могла гордиться.
Олвин долго стоял в устье туннеля, медленно привыкая к этому странному миру. Он почти лишился дара речи — такое впечатление произвели на него уже сами размеры окружающего его пространства. Это кольцо прячущихся в дымке гор могло бы заключить в себе десяток таких городов, как Диаспар. Но, как ни вглядывался Олвин, он не мог обнаружить никаких следов присутствия человека. Тем не менее дорога, сбегавшая с холма, была ухожена. Ему ничего не оставалось, как довериться ей.
У подножья холма дорога исчезла среди огромных деревьев, почти скрывающих солнце.