Я никогда не понимал тебя, хотя было время — я был достаточно тщеславен, чтобы думать, что понимаю. Правду знает только Центральный Компьютер, и он же знает правду о тех Неповторимых, которые время от времени, на протяжении минувших тысячелетий, появлялись и бесследно исчезали.
Вот и все. Не знаю, что мне еще сказать…
Какое-то мгновение Хедрон-Шут, которого больше не существовало, если не принимать во внимание калейдоскоп электрических зарядов в ячейках Памяти города, — еще смотрел на Олвина — с неприязнью и, похоже, с грустью. После чего экран опустел.
Когда изображение исчезло, Олвин долго еще оставался недвижим. Хедрона он не любил. Эксцентричная натура Шута не располагала к более личностным отношениям, даже если бы Олвин и стремился к ним. И все же, размышляя сейчас над прощальными словами Хедрона, он был буквально ошеломлен внезапно пробудившимися угрызениями совести. Шуту пришлось бежать в будущее именно из-за него, Олвина!
Кому еще в Диаспаре он навредил, кого опечалил? Он подумал о Джизираке, своем наставнике, который был так терпелив с ним — своим, должно быть, самым трудным учеником. Он припомнил все самые малейшие знаки доброты, которые высказывали ему его родители все эти годы. Теперь все это представлялось ему конечно куда более значительным, чем в свое время… И еще он подумал об Алистре. Она любила его, а он то принимал, то отвергал ее любовь — по прихоти. Быть может, откажись он от нее совсем, она была бы хоть чуть-чуть счастливее?
Его раздумья прервал мелодичный звонок стенного экрана. Тембр подсказал ему, что кто-то лично явился навестить его. Он дал сигнал впустить гостя и через несколько мгновений оказался лицом к лицу с Джизираком.
Наставник выглядел суровым, но враждебности в нем не чувствовалось.
— Меня попросили привезти тебя в Совет, Олвин, — сказал он, — Совет ждет, он хочет выслушать тебя, — Тут Джизирак заметил робота и принялся с любопытством его разглядывать, — Это, значит, и есть тот самый спутник, которого ты привез с собой! Я полагаю, ему лучше отправиться с нами.
Это как нельзя более устраивало Олвина. Робот однажды уже вызволил его из опасной ситуации и, возможно, придется снова прибегнуть к его помощи…
Алистра ждала их на пандусе, сбегающем к улице. Даже если бы Олвину и хотелось взвалить на нее вину за ту роль, которую она сыграла в обнаружении его тайны, у него не хватило бы на это духу. Ее отчаяние было слишком очевидно, а когда она метнулась к нему навстречу, глаза у нее были полны слез.
— Ах, Олвин! — всхлипывала она, — Что им от тебя нужно?..
Он взял ее ладони в свои с нежностью, которая удивила их обоих.
— Не волнуйся, — проговорил он. — Все будет хорошо. В конце концов, даже в самом худшем случае Совет может всего лишь отправить меня снова в хранилища Памяти, но мне как-то в это не верится…
Осторожно опустив руку девушки, он повернулся и следом за Джизираком направился к Залу Совета.
В приемной они подождали всего несколько минут, но Олвину этого хватило, чтобы подивиться, почему, если ему не страшно, он ощущает эту странную слабость в ногах. Ощущение было знакомо по тем временам, когда в Лизе он с трудом заставлял себя взбираться по склону холма, с которого Хилвар показал ему водопад и с вершины которого они увидели взрыв света, приведший их в Шалмирейн. Что-то сейчас поделывает Хилвар, подумал он, и суждено ли им встретиться снова? И тотчас же ему стало страшно важно, чтобы это оказалось возможным.
Огромные двери уплыли в стороны, и вслед за Джизираком он ступил в Зал Совета. Все двенадцать его членов уже сидели вокруг своего, сделанного в виде полумесяца стола, и Олвину польстило, что он не увидел ни одного не занятого места. Возможно, впервые за много столетий Совет собрался в полном составе.
Большинство членов Совета Олвин знал в лицо, и вид такого числа знакомых придал ему уверенности. Как и Джизирак, эти люди не казались настроенными враждебно, они были просто изумлены и сгорали от нетерпения. В конце концов это были носители здравого смысла. Они могли испытывать раздражение от того, что кто-то доказал им, что они ошибаются, но в том, что они затаили против него недоброжелательство, Олвину не верилось. Когда-то такой вывод мог оказаться чересчур поспешным, но человеческая природа в некоторых смыслах изменилась к лучшему.
Они выслушают безо всякой предвзятости, но вся штука была в том, что их мнение не имело решающего значения. Его судьей будет не Совет. Им будет Центральный Компьютер.
16
Не было никаких формальностей. Председатель объявил заседание открытым и повернулся к Олвину.
— Мы бы хотели, Олвин, — произнес он достаточно благожелательно, — чтобы ты рассказал нам, что произошло с тобой с того времени, как ты исчез десять дней назад.
Употребление слова «исчез» означало очень многое, подумалось Олвину. Даже сейчас Совету не хотелось признавать, что кто-то побывал за пределами Диаспара. Он подумал — а знают ли эти люди о том, что в городе бывают чужие, и, в общем, усомнился в этом. Будь это так, они выказали бы куда больше тревоги.
Он рассказал свою историю ясно и ничуть не драматизируя. Только в одном месте он отошел от строгого фактического изложения событий и ни слова не сказал о том, каким образом ему удалось ускользнуть из Лиза. Казалось более чем вероятно, что к этому методу ему придется прибегнуть снова.
Было очень интересно наблюдать, как отношение членов Совета к его рассказу мало-помалу менялось. Сначала за столом сидели скептики, отказывающиеся примириться с отрицанием, по сути дела, всего, во что они верили, с разрушением их сокровеннейших предрассудков. Когда Олвин поведал им о своем страстном желании исследовать мир, лежащий за пределами города, и о своем ни на чем, в сущности, не основанном убеждении, что такой мир в действительности существует, они смотрели на него, как на какое-то диковинное существо. С их точки зрения, так оно и было. Но в конце концов им пришлось допустить, что он оказался прав, а они ошибались. Им могло очень и очень не нравиться то, что рассказал Олвин, но они более не в состоянии были закрывать глаза на эти факты. Если у них и появилось такое искушение, то стоило только кинуть взгляд на молчащего спутника Олвина, чтобы от этого искушения избавиться.
— Мне представляется большой трагедией, — говорил Олвин, — что две сохранившиеся ветви человечества оказались разобщенными на такой огромный отрезок времени. Возможно, он и наступит, тот день, когда мы узнаем, почему это произошло, но сейчас куда более важно поправить дело и принять все меры к тому, чтобы впредь такого не случилось. Когда я был в Лизе, то протестовал против мнения, что они превосходят нас. У них может оказаться много такого, чему они в состоянии нас научить, но и мы можем дать им многое. Если же мы будем считать, что нам нечего почерпнуть друг у друга, то разве не очевидно, что неправы будут и те, и другие? — Он выжидательно посмотрел на полукольцо лиц и с воодушевлением продолжил: — Наши предки построили общество, которое достигло звезд. Люди передвигались между этими мирами как им заблагорассудится, а теперь их потомки носа не высунут за стены своего города. Хотите, я скажу вам — почему? — Он сделал выжидательную паузу. В огромном пустом помещении никто не шелохнулся. — Да потому, что мы боимся — боимся чего-то, что случилось на заре истории. В Лизе мне сказали правду, хотя я и сам давно об этом догадывался. Неужели же мы должны вечно, как трусы, отсиживаться в Диаспаре, делая вид, что кроме него ничего больше не существует, и только потому, что миллиард лет назад Пришельцы снова загнали нас на Землю?
Председатель, нахмурившись, посмотрел на него:
— У тебя есть еще что-нибудь, что ты хотел бы сказать? Прежде чем мы начнем обсуждение того, что именно следует предпринять…
— Только одно. Я хотел бы отвезти этого робота к Центральному Компьютеру.
— Но зачем? Ты же знаешь, что Компьютеру уже известно все, что произошло в этом зале…
— И все-таки я считаю это необходимым, — вежливо, но упрямо проговорил Олвин — Я прошу разрешения у Совета и у Компьютера.
Прежде чем Председатель смог ответить, в зале раздался голос — ясный и спокойный. Никогда раньше, за всю свою жизнь, Олвин не слышал его, но он знал, чей это голос.
— Пусть он придет ко мне, — произнес Центральный Компьютер.
Олвин перевел взгляд на Председателя. Надо отдать ему должное, он не пытался торжествовать свою победу. Он просто спросил:
— Вы разрешите мне покинуть вас?
Председатель оглядел Зал Совета, не увидел ни малейшего движения несогласия и ответил несколько беспомощно:
— Очень хорошо… Прокторы пойдут с тобой, а когда мы закончим обсуждение, приведут тебя обратно…
Олвин слегка поклонился в знак признательности, огромные двери снова раздвинулись перед ним, и он не торопясь вышел из зала. Джизирак двинулся вслед за ним. По длинному коридору они направились прочь от Зала Совета, а их эскорт терпеливо следовал в отдалении.
…Эти пространства не были предназначены для человека. Под пронзительным сиянием голубых огней — столь ослепительных, что больно было глазам, — длинные и широкие коридоры простирались, казалось, в бесконечность. Роботы Диаспара, должно быть, скользили по этим проходам с незапамятных времен, но стены здесь еще ни разу не отзывались эхом на звук человеческих шагов.
Здесь раскинулся подземный город — город машин, без которых Диаспар не мог существовать. В нескольких сотнях ярдов впереди коридор переходил в круглое помещение, диаметром более чем в милю, весь свод которого поддерживали огромные колонны.
Это было помещение Центрального Компьютера. Здесь он размышлял над судьбой Диаспара.
Олвин оглядывал помещение. Оно оказалось даже более обширным, чем он решался себе представить, но где же был сам Компьютер? Почему-то он ожидал увидеть одну огромную машину, хотя и понимал, что такое представление наивно. Величественная и совсем лишенная смысла панорама, распахнувшаяся перед ним, заставила его застыть в изумлении, сдобренном значительной долей неуверенности.