Наконец-то я могла сказать то, что хотела.
— Хотите узнать о Томе то, что узнала я? Он сказал мне, что настоящее его имя — Том Лоулер, что на самом деле он — доктор философии, психолог, приехавший сюда, чтобы начать новую жизнь после того, как его жена и дочь были убиты неким психопатом, против которого он дал в суде показания. Каждый мужчина, с которым мне когда-либо приходилось иметь дело, был связан со мной посредством общих знакомых, на чье мнение я могу положиться. Что касается Тома, то у нас с ним нет общих знакомых, а о том, что ему пришлось пережить, знаем лишь мы с Робертой. И он просил меня не распространяться об этом. Понимаете теперь, откуда мое беспокойство?
— Да… Но Том?
— Понимаете? Конечно, я не могу не сострадать его ужасной потере, но это чудовищное преступление вовсе не результат его халатности или ошибки. А он считает, что наоборот — во всем виноват только он: не предотвратил, не задумался и прочее…
— Но почему он внушает опасения вам?
— Я в нем не уверена. Есть что-то подозрительное в его поведении. Но он очень настойчив и домовит. Я пригласила его к себе на субботу. И надеюсь убедить его, чтобы он на время оставил меня в покое. И мне не внушает никакого доверия его сосед, Уортон. Чего стоит хотя бы его злобный взгляд…
— Уортон? Боже, но такой же взгляд у него был и лет сорок назад, когда я впервые его увидел. Он крайне раздражителен, но не более того. Уж в нем-то я уверен вполне.
— Почему?
— Я знал его семью многие годы. И он совершенно не изменился с четвертого класса. И кстати, в трудное время он помогал и своим соседям.
— Я слышала, что нынешнего своего соседа он недолюбливает.
— Что ж — он упрям и своеобычен, но я не упускаю его из поля зрения. Бодж подмигнул мне.
— Я тоже. Для меня важна каждая мелочь. Поэтому я и придаю такое значение темному прошлому Тома, злобному взгляду Уортона, позывам Бада. Одинокие женщины всегда очень внимательны к мужчинам, с которыми пересекает их жизнь.
— Да, — согласился он после краткого раздумья. — Вы должны быть внимательны. Я ничего не знаю об одиночестве, Джеки. Когда случаются нарушения, я отдаю приказ об аресте — и все. Я не знаю, что сидит у людей внутри.
— Ваши семейные усобицы оставляют далеко позади крупные города. После нескольких месяцев работы в конторе Роберты я в этом твердо убеждена.
— Николь или Роберта рассказывали вам о семье Трей?
— Нет.
— Роберта, конечно, не рассказывала. Она не из болтливых. И, зная, что Гарри не может ничего утаить, она и ему старается лишнего не рассказывать. Трей — художник. Они приехали сюда из Уайтплейна, чтобы пожить спокойной и «естественной» жизнью. С ними приехала и восемнадцатилетняя дочь. Держались они обособленно, приобрели ранчо, но им так и не удалось здесь обосноваться. Я чуял неладное, но ничего конкретного не замечал. И через год мы получили разом убийство и самоубийство. Она убила мужа и дочь, оставив нам сорокасемистраничное послание. — Он вытер пот со лба. — После того, как я прочитал его, мне самому захотелось совершить то же самое.
— Что же вас так поразило?
— Долго рассказывать, но тут было все, что только можно себе вообразить — жестокость, кровосмешение, порнография. Девочке было не восемнадцать лет, а только четырнадцать, она не ходила в школу. Письмо, которое оставила женщина, представляло собой ужасный дневник с последовательным отчетом о событиях. Я с самого начала чуял неладное, но что я мог сделать?.. Джеки, я знаю, что делается сейчас в городе — и кто есть кто. За исключением, может быть, одного Раймонда, моего восемнадцатилетнего сына. И у меня нет причин подозревать Тома или Уортона. Пока я ничего не могу сказать вам относительно ваших замков, но я учту ваши подозрения. Самое главное — будьте внимательны и осторожны.
— Постараюсь.
— Дом у вас надежный, но если у вас есть какие-нибудь ценности, я бы посоветовал вам сдать их на хранение.
— Здесь только я представляю ценность, если так можно выразиться. Вот почему дело Кэти Портер занимает меня.
— Все же я не понимаю…
— Женщины очень беззащитны. Самая уверенная в себе женщина не может чувствовать себя в безопасности настолько, насколько это дано самому среднему мужчине. Женщины, дети — это всегда жертвы. Кто-то явно намерен не на шутку запугать меня — и я хочу знать, кто и зачем. И еще я хочу знать, что случилось с Кэти Портер — хотя вполне возможно, что вы правы, Бодж, никакой связи здесь нет.
Я предвидела две возможности. Либо, благодаря моим поискам, выяснится, что у меня побывал шаловливый подросток или впавший в маразм старик, и тогда после смены замков все прекратится. Либо выяснится, что психотерапевт потерял контроль над собой — и тогда надо держаться от него подальше.
Том позвонил в десять-тридцать. Он сказал, что переменил свои планы относительно бумажной работы и сразу после разговора со мной уехал из дому, а, возвратившись, сначала отправился в ванную, потом на кухню, не глянув, нет ли сообщений на автоответчике. Он был очень огорчен, что спохватился так поздно. Вдруг он был мне нужен?
— Пустяки — и какая разница, был ли ты мне нужен или нет, если ты все равно сидел в машине, ехавшей в Салиду или Колорадо-Спрингс? Так что говори лучше, что мне приготовить?
— Все что угодно, Джеки. Ведь хозяйка ты.
Моей соседкой с южной стороны была пожилая дама миссис Райт. Она весьма дружелюбно распахнула дверь и высунула узкое лицо с поджатыми губами и морщинистым лбом. Я объяснила ей, что обнаружила у себя букет неизвестного происхождения и хотела спросить ее, не видела ли она, чтобы кто-то подходил к моему дому.
— Я видела полицейскую машину, — ответила миссис Райт.
— Нет, меня интересует совсем другое. Видите ли, я — адвокат и работаю на Роберту Музетту. Время от времени шериф привозит мне кое-какие материалы — иногда нам не хватает времени, чтобы все сделать в рабочее время…
Соседи с севера — тридцатилетняя супружеская чета с двумя отпрысками десяти и двенадцати лет предложили мне зайти в дом и выпить кофе — или пива. Сибилла Дейн работала в школьной столовой, Мэт служил по телефонной части. Я снова рассказала про букет цветов и объяснила, по какой причине ко мне заезжал шериф. Но они ничего не видели. Они были очень любезны и сожалели, что мы не познакомились раньше. Из них вполне могли выйти добрые знакомые.
В пятницу Роберты не было. Она позвонила Пегги, но свое отсутствие объяснять не стала. Я тоже решила не вмешиваться: если Роберта не считает нужным говорить со мной — не надо.
Все мои мысли сосредоточились на субботе. Вечер прошел прекрасно. Том много говорил о себе.
Когда я протянула ему бокал вина, он сказал:
— У тебя отличный маникюр.
— Спасибо. Кстати, я вспомнила, что я хотела задать тебе один вопрос. Николь сказала, что вы не ладите с Уортоном. Это тот старик в бейсбольной шапочке, который всегда сидит в кафе и смотрит на всех волком?
— Уортон — точно, — кивнул он, смеясь. — Но почему она об этом сказала?
— Чисто случайно. Она спросила, с кем я здесь уже познакомилась, и, когда я упомянула тебя, она заметила, что ты весьма симпатичный мужчина и к тому же довольно скромный. Я сказала, что ты — самый дружелюбный человек в Коульмене. С кем я могла тебя сравнивать? С Робертой? Тогда она и возразила, что вы с Уортоном воюете с тех самых пор, как ты сюда приехал.
Он, смеясь, покачал головой и отхлебнул из бокала.
— Уортон, — повторил он. — Я купил участок, на который он давно косился, и он потерял покой. Говорят, что в глубине души он человек очень добрый, но я не могу в это поверить. Он меня на дух не переносит.
— Понятно, — сказала я и вернулась на кухню. Пора было отнести в столовую жареный картофель, салат и брокколи, пока говядина доходила на рашпере. — А ты не пытался поладить с ним?
— О, я пытался во всем идти ему навстречу, но он умеет создавать конфликт на пустом месте. Его коровы ушли из загона, и он сказал, что это я открыл ворота. Его изгородь оказалась поваленной в одном месте, и он утверждал, что это я въехал в нее, потому что кроме меня никто не пользовался этой дорогой. Он потребовал, чтобы я починил ее, и я согласился. Но он на этом не остановился. Когда я проезжаю эту развилку, что ведет на шестнадцатое шоссе, он стоит у обочины и грозит мне лопатой. — Том снова усмехнулся. — Я не могу починить его — вот в чем штука.
— Расскажи еще что-нибудь, — сказала я. — Обеду это не помешает.
— Я понимаю — последние годы были для него не лучшими в жизни. Его жена умерла и оба сына его покинули, хотя он надеялся, что один из них останется и будет заботиться о его ранчо. И я думаю, что собственность значит очень много для таких людей. Но я слышал, что его ранчо не представляет из себя ничего особенного, поэтому его дети — собственно говоря, полноценные взрослые люди — не могут быть в нем заинтересованы. Они уехали отсюда и мне неизвестно, собираются ли они возвращаться — и навещает ли их Уортон хотя бы иногда. Очевидно, в таком случае он попросил бы меня или кого-нибудь из ближайших соседей присмотреть за ранчо во время его отсутствия, но, судя по всему, такого еще не бывало. Наверное, для своего возраста он работает слишком много. Ведь тут и земля, и животные — забот хватает, ну и, конечно, его раздражает, что не все идет так, как он хочет. В общем, этот злобный старик трудится только ради того, чтобы у него было место, где умереть… Может быть, я обманываю сам себя, но мне кажется, что будь я хоть сам Иисус Христос, он относился бы ко мне не лучше.
— Но чем он докучает тебе? Телефонными жалобами? Наездами на твою территорию?
— Конечно, нет — тогда бы у него были неприятности. Обычно он поджидает меня у развилки и выкрикивает свои требования. Либо ругается на меня в кафе. Когда я как-то зашел туда и взял себе чашку кофе, Уортон заявил: «Ночью ты повалил мою изгородь. Ты должен сделать так, как было». — Тогда я спросил его: «Какую изгородь?» — «Ту, что начинается после развилки на шестнадцатое». — Я сказал, что не делал этого, хотя, проезжая мимо, и заметил, что изгородь повалена. Но он возразил, что кроме меня никто не пользуется этой дорогой, а он сам, естественно, не станет себе вредить. Я езжу аккуратно и со мной не случается таких недоразумений, но, несмотря ни на что, он глядел на меня в упор и все повторял: «И ты, и я знаем, кто наехал на мою изгородь. Ты будешь ее чинить или нет?» Постепенно наш спор всем надоел, вокруг нас собрались завсегдатаи и вступили в разговор. Но ни один из них не сказал ему что-нибудь вроде: «Послушай, Уортон, с чего ты взял, что виноват Том?» Нет, они просто хотели, чтобы он ушел.