Когда он пришел ко мне, ему было двадцать лет. У него оказалась фотографическая память и в высшей степени развитой ум. Для человека, закончившего всего четыре класса, он обладал выдающимися математическими способностями. Но при всем при том он был социопат.
— Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.
— Он не знал, что такое совесть. Он не мог завести не то что друзей, но и вообще поддерживать сколько-нибудь приемлемые отношения. Характер у него был ужасный, но он всегда считал, что прав он. Всегда. Он писал с ошибками, но стоило его один раз поправить и он больше этой ошибки не делал. Все, что мне нужно было знать, он сам сообщил мне — совершенно бесстрастно. В том числе и о своем характере — при мне он себя полностью контролировал…
Мне очень интересно, что с ним сталось, — закончил Том.
— При каких условиях человек становится социопатом? — спросила я.
— Есть много теорий на этот счет. Но один ребенок, много перенесший в детстве, становится преступником, а другой — нейрохирургом.
— Ты думаешь, это зависит от конкретных условий?
— Наверное. Такой отец, как у этого парня, не способствует формированию нормальной совести. Тем более, что и мать никогда не пыталась защитить его. Добавь к этому его исключительные способности.
— Способности никак не связаны с тем, нравственно или безнравственно ведет себя человек, — сказала я. — Кажется, Гитлер преподал нам неплохой урок на эту тему.
— Да, ты права, — улыбнулся Том.
— Разве не может быть, что, несмотря на все унижения, человек сохраняет стойкость духа? И разве ты не можешь представить, что он все же вернется на свою ферму и покончит с родителями?
— Могу, конечно. Да я бы и сам сделал это.
— А что тебе удалось узнать о детстве Девэлиана?
— Девэлиан — психопат. Совершенно антисоциальная личность, чуждая стыда и жалости, совершенно лживая и опасная для окружающих, кто бы они ни были. Он говорил, что покинул семью еще подростком и ушел в банду. Я не сомневаюсь, что в семье его притесняли — социопаты и психопаты никогда не являются из благополучных семей.
Было уже за полночь, когда он решил закончить свои рассказы. Я позволила себе только один бокал вина, а потом пила исключительно клюквенный сок — под предлогом своего мнимого недомогания. Я слушала его с удовольствием — его истории были захватывающи и рассказывал он их с чувством и состраданием к слабым и беззащитным людям. Уходя, он сказал, что заметил во мне некоторую нервозность, но я сказала, что это и к лучшему — я боялась признать, что вечер прошел хорошо.
— Мне бы хотелось, чтобы ты доверяла мне, Джеки. Ведь нет ничего приятнее, чем беседа с умной женщиной.
— Я бы хотела прожить здесь подольше, понимаешь? И я не могу себе позволить без оглядки бросаться в близкие отношения, разрывать их, если что-то окажется не так, а потом начинать все снова и так далее. Так что давай какое-то время побудем просто друзьями и не будем загадывать слишком далеко.
— Возражений нет. У меня давно не было таких вечеров, как этот.
— Ты мне льстишь. Но в прошлый раз все произошло слишком быстро — я бы предпочла, чтобы такому вечеру, как тот, предшествовало несколько вечеров, как сегодня. Чтобы наша дружба сделалась тверже.
— Тогда оставь мне сообщение, когда захочешь, чтобы я позвонил. Я не хочу казаться навязчивым сверх меры.
— Конечно, — сказала я. — Я тебе позвоню.
Когда он ушел, я убрала в кухне и в десятый раз сказала себе, что выгляжу смешной. Какие у меня могли быть основания для беспокойства? Постепенно мысль, что у меня в доме случилось что-то неладное, отошла на задний план и я спокойно заснула.
В воскресенье я сварила кофе, послушала музыку, почитала воскресные газеты. Близился полдень, когда, проходя мимо открытой двери в столовую, я заметила на столе какой-то предмет. Подойдя поближе, я вздрогнула от неожиданности.
Это был опрокинутый бокал, вокруг которого расплылось красное пятно. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это клюквенный сок. А засов на двери, ведущей в сад, был отодвинут.
Вот как получилось, что Свини стал дежурить у меня в доме.
Глава девятая
С первого взгляда Латроп Монро Свини, двадцативосьмилетний помощник шерифа, ростом под два метра, не производил особенно обнадеживающего впечатления. Мне показалось, что с кем угодно я могу чувствовать себя гораздо безопаснее, чем с ним. Он был хмур, речь его казалась сплошным ворчанием, а его темные, глубоко посаженные глаза смотрели довольно зловеще.
Я позвонила Боджу в воскресенье, в первом часу дня, рассказала ему, что произошло, и он предложил мне приехать к нему и поговорить.
В Коульмене есть свой нижний город — восемь кварталов — и кольцо жилых улиц, опоясывающих город со всех сторон. Из Долины Влажных Гор, в которой расположен город, можно видеть, что предгорье начинается сразу за населенными улицами, тянущимися четыре квартала. На такой улице я и жила. Большинству домов лет шестьдесят-восемьдесят. Потрескавшиеся тротуары и небольшие садики, аллеи вязов, осин и ясеней вдоль изрытых колдобинами улиц.
Около дома Боджа было весьма грязно. Травка росла плохо и вся пожелтела. Позади дома был гараж или скорее сарай, в котором виднелись три потрепанные машины, брошенные, казалось, прямо во время ремонта. Через ручку газонокосилки был перекинут собачий поводок. И вдобавок ко всему громоздились кучки непонятных предметов, напоминающих своим видом перевернутые кофейники. Обстановка была под стать Боджу — чувствовалось утомление и какая-то безалаберность. Но я другого и не ожидала.
Дверь открыла миниатюрная блондинка, показавшаяся мне значительно моложе Боджа. Ей, должно быть, едва исполнилось лет тридцать пять, наверное, это была его вторая жена. Она была хорошо одета и безупречно накрашена. Я обратила внимание на ее изящную талию и высокую грудь, полные, но не пухлые губы. На ней были обтягивающие джинсы, а свитер доходил ей до талии. Судя по всему, сексуальная привлекательность составляла предмет ее главной заботы. Конечно, мне было бы легче, не будь она столь неприкрыто сексуальной.
— О, да это мисс Шеппард, — сказала она, улыбаясь. — А я — Сью Скалли. Входите, Бодж говорил мне о вас.
Налево от входной двери была аккуратно прибранная гостиная, направо — столовая. Меня провели дальше — в кухню, к которой примыкала другая жилая комната. Из нее слышались звуки какого-то телевизионного матча. Оттуда и появился Бодж с пультом в руке.
— А, Джеки, как поживаете?
— Прекрасно, Бодж. Мне показалось, вы сказали, что заняты строительством?
— Он имел в виду комнату для игр, — пояснила Сью. — Наша комната там, — она махнула направо, — а детская — там, и он хочет пристроить к ней комнату для игр — уже шесть или семь лет.
— Потому что Сью не нравится, что дети болтаются по всему дому.
— Но пока ты соберешься устроить комнату для игр, они вырастут.
— Значит, она достанется внукам, — сказал он.
Она подмигнула мне и покачала головой:
— У нас уже двое внуков, а дома живут только Крис и Раймонд. Крис в этом году будет учиться на втором курсе, но, конечно, и Раймонд должен чувствовать себя спокойно…
Вокруг камина было развешано несколько семейных портретов. Я была потрясена: Сью, очевидно, была матерью всех четверых детей, двое из которых уже выросли, но по внешнему виду она вполне могла сойти за дочь самого Боджа.
— Кофе? — предложила она мне. — А я пока немного поглажу. — Она гладила брюки Боджа, я пила кофе и мне было ее немного жалко. При ее очевидной любви к порядку — как она могла терпеть такого неприбранного, неряшливого мужа?
— Джеки, я рассказал Сью…
— Бодж, вы же обещали…
— На Сью обещание не распространяется, — ответил он без тени смущения.
— Он говорит мне о всех делах, — подтвердила она, — и правильно делает. Во-первых, ему нужен слушатель, а во-вторых, в некоторых вещах я разбираюсь лучше него. Особенно, если дело касается женщин или детей.
— И Сью говорит — хорошо, если бы кто-то подежурил какое-то время у вас в доме.
— Кто?
— Свини, — сказала Сью. — Латроп Монро Свини. — Она улыбнулась. — Бодж говорил, что тот, кто навещал вас, не сделал ничего дурного, а только дал знать о том, что он побывал у вас. А вдруг это была женщина? Ведь вы живете рядом с миссис Райт, а я всегда считала, что она не в своем уме.
— Вы знакомы с миссис Райт?
— Конечно. Я хожу в школу мимо ее дома. Она постоянно перекапывает свои цветочные грядки и грозит детям, чтобы они не ходили слишком близко. Стоит им появиться, она разражается нечеловеческим криком. Я не знаю, откуда взялась это «миссис», но по-моему, рядом с ней никогда не было и намека на мужчину. А скоро будет тридцать пять лет, как я хожу мимо ее дома. Она ни с кем не водит знакомства и визжит при виде детей и собак. Держу пари, что она старая дева.
— Ей должно быть лет семьдесят пять, а то и больше, — сказала я. — Может быть, она была замужем в ранней молодости, а потом ее муж умер, и больше она так замуж и не вышла.
— Но моя мать тоже не помнит никакого мужа… Но вернемся к вам. Пусть Свини подежурит у вас несколько ночей — раз уж этот тип забирается к вам, когда вы дома.
— Я не думаю, что вам угрожает какая-то опасность, — сказал Бодж.
— Ты можешь думать, что угодно, — ответила ему жена. Затем, повернувшись ко мне, добавила: — Ничего подобного у нас никогда не случалось. Я не знаю, что это такое, но мне кажется, тут пахнет своего рода психологическим терроризмом. Я спрашивала Боджа, не думает ли он, что вы пытаетесь привлечь к себе больше внимания, но он…
— Сью!
— Подожди — это вполне законная постановка вопроса.
— Нет, миссис Скалли. Есть много более приемлемых способов для того, чтобы привлечь внимание, и при этом спать спокойно.
— Конечно, конечно, Джеки. Можно мне звать вас Джеки? А вы называйте меня Сью. Так вот. Вы в городе человек новый. Бодж и Роберта считают, что кто-то решил позабавиться, попугать вас…