— Какой поезд-то? После пятнадцати четырнадцати и поездов-то никаких нету.
— Да здесь только что стоял поезд. Я вышел из него. Это экспресс, который подают специально к прибытию парохода.
— Экспресс нигде не останавливается до самого Лондона, — строго сказал носильщик.
— Но он остановился, — сказал Люк, — и я из него вышел.
— До Лондона нету никаких остановок, — бесстрастно повторил носильщик.
— Говорю вам, что он остановился на этой самой платформе, и я из него вышел.
Носильщик, загнанный в угол очевидностью реального положения вещей, решил сменить тактику.
— Вот это вы зря, — сказал он укоризненно. — Он ведь здесь не останавливается.
— Однако же остановился.
— А это, видать, из-за семафора. Семафор ему дорогу перекрыл. А не то чтобы он остановился, как вы говорите.
— Мне, собственно, не очень понятны все эти тонкости, скажите лучше, что мне теперь делать?
Носильщик, до которого все доходило довольно медленно, повторил с укором:
— Не надо было вам слазить.
— Это я уже понял. «Свершилось зло, его нам не исправить. Усопших не вернуть нам горькими слезами. Каркнул ворон: „Никогда!“[203] Подвижный перст чего-то пишет, а написав, он движется опять…»[204] И так далее и тому подобное. Я обращаюсь к вам как к служащему железнодорожной компании, человеку наверняка осведомленному. Посоветуйте, что мне теперь делать!
— Вы спрашиваете, чего вам теперича сделать?
— Именно. Я полагаю, хоть какие-то поезда здесь останавливаются?
— А как же. Вам теперича нужно сесть на шестнадцать двадцать пять.
— А он идет до Лондона?
Получив заверения, что поезд идет до Лондона, Люк стал прогуливаться по платформе. Прочитав надпись на табло, он уяснил, что находится в Фенни-Клейтон и что это узловая станция, где делают пересадку на Вичвуд-ан-дер-Эш. Вскоре к отдаленной платформе, отчаянно пыхтя, медленно подошел старенький паровозик, к которому был прикреплен небольшой вагончик. Шесть или семь человек сошли на перрон и, перейдя железнодорожный мост, спустились на ту же платформу, где томился в ожидании Люк. Мрачный носильщик мигом оживился и вскоре уже толкал большую багажную тележку, полную ящиков и корзин. Другой носильщик гремел пузатыми молочными бидонами. На станции теперь вовсю кипела жизнь.
Наконец с невероятно надменным видом подкатил поезд, следующий до Лондона. Купе третьего класса[205] были переполнены, а первого было всего лишь три, и в них тоже уже сидели люди. Люк внимательно обследовал каждое купе. В первом, для курящих, ехал джентльмен с явно военной выправкой, он курил сигару. Люк еще определенно не успел соскучиться по прибывающим из Индии английским полковникам и поэтому проследовал дальше. В другом купе сидела утомленного вида чинная молодая женщина, вероятно, гувернантка, и подвижный мальчуган лет трех. Люк не раздумывая ринулся дальше. Дверь третьего купе была открыта. Внутри он увидел почтенную даму. Она чем-то напомнила Люку одну из его тетушек, отважную тетушку Милдред, когда-то позволившую ему, десятилетнему сорванцу, держать в доме ужа. Тетю Милдред отличало то истинное добросердечие, которое свойственно одиноким женщинам, коих Бог наградил в избытке племянниками и племянницами. Люк вошел в купе и сел.
Милостиво переждав пятиминутную суету с молочными бидонами, багажными тележками и тому подобным, поезд медленно тронулся. Люк развернул газету, ища новости, которые не успели попасть в утренний, уже прочитанный им, выпуск.
На то, что ему удастся долго наслаждаться чтением, он не рассчитывал. Памятуя повадки многочисленных тетушек, он не сомневался, что милая старушка не выдержит путешествие до Лондона с закрытым ртом.
Он угадал: сначала его попросили приоткрыть окно, потом поднять упавший зонтик — и вскоре пожилая дама рассказывала ему, на каком замечательном поезде они едут.
— Всего час десять минут. Он очень удобный, правда, правда. Гораздо лучше утреннего. Тот идет час сорок. Разумеется, почти все едут на нем. Потому что глупо ехать днем, ведь сейчас в магазинах как раз объявлена распродажа со скидкой. Я тоже собиралась поехать утром, но Вонки Пух куда-то запропастился — это мой котик, персидской породы, такой красавец, только в последнее время у него болит ушко — ну и не могла же я уйти из дому, не отыскав его!
— Разумеется, нет, — пробормотал Люк и демонстративно уткнулся в газету. Но этот маневр ему не помог. Словоизлияние продолжалось.
— И все же я не пала духом и отправилась дневным поездом — что ж, зато он не так переполнен, как утренний. Впрочем, когда путешествуешь первым классом, это особого значения не имеет. Разумеется, обычно я себе такого не позволяю. По нынешним временам это непозволительная роскошь. Сами понимаете: налоги растут, дивиденды уменьшаются, слугам приходится платить все больше и так далее… Но я сейчас в таких расстроенных чувствах — видите ли, я еду по очень важному делу, да, и хотела спокойно обдумать, что именно я им скажу… — Люк с трудом сдержал улыбку. — Но когда у вас есть попутчики, нельзя же быть букой и молчать всю дорогу. Да. В общем, я решила, что повод вполне достаточный для лишних расходов. Хотя я и сама против теперешней манеры бросать деньги на ветер — никто ничего не откладывает и не думает о завтрашнем дне. Как тут не пожалеть, что отменили купе второго класса — у них с третьим разница не так уж и велика… Конечно, — поспешила добавить она, бросив быстрый взгляд на бронзовое от загара лицо Люка, — я знаю, что военные в отпуске вынуждены путешествовать первым классом. Офицерский чин… обязывает…
Люк стойко выдержал пытливый взгляд ее горящих любопытством глаз. И тотчас же капитулировал. Он и не обольщался, что сможет выдержать такую атаку.
— Я не военный.
— Ах, извините. Я не хотела… Я просто думала… Вы такой загорелый… что, вероятно, приехали в отпуск домой с Востока.
— Я действительно вернулся с Востока. Но не в отпуск, а насовсем. — И, предваряя дальнейшие расспросы, Люк решительно заявил: — Я полицейский.
— Вы служите в полиции? Ой, как интересно! У меня есть близкая подруга — ее сын только что начал в полиции — правда, в Палестине[206].
— А я служил в Малайе[207].
— Что вы говорите! Надо же случиться такому совпадению — я имею в виду, что мы оказались в одном купе. Потому что, понимаете, дело, по которому я еду в Лондон… ну да ладно, я ведь собираюсь идти в Скотленд-Ярд.
— Правда?
«Интересно, когда у нее кончится завод? — подумал Люк. — Или это будет продолжаться до самого Лондона?» Но на самом деле ее болтовня не особенно его раздражала: он очень любил свою тетю Милдред и всегда помнил, как она раскошелилась на пятерку, когда его очень припекло. А кроме того, было что-то очень уютное и типично английское в этих старых дамах. Таких как его попутчица и тетя Милдред. В Малайе не было ничего похожего. Этих старушек можно поставить в один ряд со сливовым рождественским пудингом, деревенским крикетом[208] и открытыми каминами, которые топят дровами. Такие вещи очень ценишь, когда их нет рядом, поскольку судьба забросила тебя на другой конец света. (И от них же порядком устаешь, когда они всегда под рукой, но, как уже было сказано, Люк высадился в Англии всего три с половиной часа тому назад.)
А дама обрадованно продолжала:
— Да, я собиралась отправиться утром, но потом, как уже говорила, Вонки Пух пропал, и я так из-за него переживала. Я ведь не опоздаю, а? В Скотленд-Ярде, наверное, нет особых приемных часов.
— Не в четыре же они закрывают, — успокоил ее Люк.
— Нет, конечно же нет. Ведь в любой момент кому-нибудь может понадобиться сообщить о серьезном преступлении.
— Совершенно верно.
Старая дама вдруг замолчала, и на ее лице отразилось беспокойство.
— Я считаю, что самое верное — сразу идти к начальству, — наконец произнесла она. — Джон Рид, конечно, милый человек — это наш констебль[209] в Вичвуде — очень обходительный и приятный, но, понимаете, никому и в голову не придет обращаться к нему с чем-нибудь серьезным. Его дело — пьяницы и шоферы, превысившие скорость, или владельцы собак, не выправившие разрешение на их содержание. Может статься, он сумел бы расследовать даже кражу со взломом. Но вряд ли… то есть тут просто не о чем и говорить! Вряд ли ему по зубам, убийство!
— Убийство? — Брови Люка поползли вверх.
Старая дама энергично кивнула.
— Именно так. Вы, я вижу, удивлены. Я и сама поначалу удивлялась… Просто не могла поверить. Думала, что у меня слишком разыгралось воображение.
— А вы абсолютно уверены, что не слишком? — мягко спросил Люк.
— О да. В первый раз мне могло что-то почудиться, но не во второй и уж тем более не в третий. Тут уже сомневаться не приходится.
— Вы хотите сказать, что произошло… э-э… несколько убийств?
— Боюсь, что так, — ответила дама спокойным тихим голосом и продолжала: — Вот почему я рассудила, что лучше всего отправиться прямо в Скотленд-Ярд и поставить их в известность. Как вы считаете, я правильно поступаю?
Люк внимательно посмотрел на нее и сказал:
— Несомненно. — А про себя подумал: «Они там с нею разберутся. К ним каждую неделю, наверное, приходит полдюжины старых дам, которым в их тихих деревушках всюду мерещатся убийства! В Скотленд-Ярде, возможно, есть специальный отдел для бесед с такими вот мнительными старушками».
Он тут же представил себе солидного старшего офицера или молодого инспектора приятной наружности, рассыпающихся в любезностях:
«Спасибо, мэм, весьма вам признательны. А теперь спокойно возвращайтесь к себе и предоставьте все нам. Вы можете больше ни о чем не беспокоиться».