А оказалось, что у этой секретарши есть характер и холодный ясный ум, и… и он не имеет ни малейшего понятия, что она думает о нем. Одно было ясно — провести ее не так легко.
— Ну, вот я и готова.
Она подошла так тихо, что он не услышал ее шагов. На ней не было шляпки, и она не закрепила волосы сеткой. Как только они вышли из дома, ветер подхватил длинные черные пряди, бешено закрутил их и швырнул ей в лицо.
— Я пригожусь вам в качестве проводника, — улыбаясь, сказала Бриджит.
— Очень любезно с вашей стороны, — вежливо ответил Люк. Ему вдруг показалось, что в ее улыбке проскользнула легкая ирония.
Оглянувшись на зубчатые стены кирпичного чудовища, он раздраженно заметил:
— Какое уродство! Неужели его нельзя было остановить?
— Мой дом — моя крепость, — отозвалась Бриджит. — Эту поговорку Гордон воспринимает абсолютно буквально! Он обожает свою крепость.
Сознавая, что его реплика отдает дурным тоном, Люк все же не удержался:
— Но ведь это ваш старый дом? Вы тоже «обожаете» его теперь, когда видите, во что его превратили?
Бриджит посмотрела на него немного недоумевающе.
— Не хочется разрушать драматический образ, созданный вашим воображением, — пробормотала она. — Но меня увезли отсюда, когда мне было всего два с половиной года. Так что ностальгии по старому дому у меня нет. Я даже толком его не помню.
— Вы правы. Извините, я, кажется, впал в киношную сентиментальность.
Она рассмеялась:
— Да. Реальность редко дает нам такую возможность.
В ее голосе неожиданно прозвучала горькая насмешка, поразившая его. Он густо покраснел под загаром, но вдруг сообразил, что это относилось не к нему. И насмешка и горечь адресовались ей самой. Люк благоразумно промолчал. Но Бриджит Конвей его все сильнее начинала интересовать…
Минут через пять они подошли к церкви и примыкавшему к ней домику викария. Хозяина они застали в кабинете.
Альфред Уэйк был низеньким сутулым старичком с очень кроткими рассеянными голубыми глазами и с обходительными манерами. Их визит, по-видимому, обрадовал, но и несколько удивил его.
— Мистер Фицвильям, остановился у нас в Эш-Мэнор, — представила Люка Бриджит. — Он хотел бы получить ваши рекомендации в связи с книгой, которую пишет.
Мистер Уэйк обратил свой кроткий вопрошающий взор на Люка, и тот пустился в объяснения.
Поначалу он очень нервничал. Во-первых, из-за священника, который, несомненно, разбирался в фольклоре и суевериях гораздо больше, чем он сам, едва успевший пролистать несколько случайно подвернувшихся книг.
Во-вторых, из-за Бриджит, стоявшей рядом и слушавшей его.
Но потом с облегчением обнаружил, что предметом особого интереса викария были памятники древнеримской цивилизации: мистер Уэйк с грустью признался, что почти не знаком со средневековым фольклором и колдовством. Однако, сообщил он, в истории Вичвуда сохранились любопытные свидетельства… Он предложил Люку осмотреть некий холм, на котором, по преданию, ведьмы справляли свои шабаши. А в заключение посокрушался, что не может ничего особенного добавить от себя.
Почти совсем успокоившись, Люк изобразил легкое разочарование и принялся с жаром расспрашивать о суевериях, связанных с последними минутами жизни.
Мистер Уэйк мягко покачал головой.
— Боюсь, я осведомлен об этом гораздо менее всех остальных. Мои прихожане достаточно деликатны, чтобы не оскорблять мой слух чем-либо, не относящимся к истинной вере.
— Конечно, конечно, вы правы.
— Тем не менее я уверен, что здесь все еще сохранилось множество суеверий. Эти сельские общины весьма отстали в своем развитии.
И тут Люк решился:
— Я попросил мисс Конвей написать для меня список всех недавно умерших, всех, кого ей удастся вспомнить. Мне подумалось, что таким образом я сумел бы что-нибудь узнать. Надеюсь, вас не затруднит составить такой же список, с ним мне будет проще выйти на нужных людей.
— Да, да, конечно. Вам мог бы помочь Джайлс, наш могильщик. Он добрый человек, но, к сожалению, глуховат. Дайте-ка вспомнить. Да, покойников у нас было изрядно, да-да, изрядно, — коварная весна вслед за тяжелой зимой, да еще несколько несчастных случаев — просто один за другим.
— Иногда, — заметил Люк, — цепь несчастий объясняется присутствием какого-то конкретного лица.
— Да-да. Этакого ветхозаветного Ионы[225], беду приносящего. Но мне кажется, у нас здесь не было никаких чужаков, никого, так сказать, э-э-э… примечательного… в этом смысле, да и слухов никаких не было… Впрочем, если и были, до меня они могли просто не дойти. Та-а-а-а-к, дайте подумать… Совсем недавно у нас умерли доктор Шмеллинг и бедняжка Лавиния Пинкертон. Доктор Шмеллинг был прекрасным человеком…
— Мистер Фицвильям знаком с его друзьями, — вставила Бриджит.
— Что вы говорите? Как все это печально. Его нам будет очень не хватать. У него было много друзей.
— Но и враги, конечно, тоже имелись, — сказал Люк. — Я сужу только по тому, что слышал от своих знакомых, — поспешно добавил он.
Мистер Уэйк вздохнул.
— Он был человеком, откровенно высказывавшим свое мнение, причем не всегда… м-м… в тактичной форме. — Священник покачал головой. — Это кое-кого раздражало. Но вот бедняки его очень любили.
— Вообще-то любая смерть всегда кому-то выгодна, и необязательно в финансовом отношении, — как бы вскользь заметил Люк. — Такова одна из неприятнейших, на мой взгляд, житейских истин.
Викарий задумчиво кивнул.
— Я понял, что вы имеете в виду. В некрологе мы обычно читаем о всеобщей скорби, но, боюсь, на самом деле это преувеличение, которое редко соответствует действительности. Возьмем хотя бы случай с доктором Шмеллингом. Ведь нельзя отрицать, что после его смерти положение доктора Томаса, его компаньона, значительно улучшилось.
— Как так?
— Томас, я полагаю, очень способный человек — сам Шмеллинг часто это повторял, — но только у нас он не особенно преуспевал. Его затмевал Шмеллинг, обладавший большим личным обаянием. Томас рядом с ним выглядел довольно бесцветным. И не производил на пациентов должного впечатления. По-моему, его это беспокоило, что только усугубляло ситуацию — он еще больше нервничал и тушевался. Так вот — с ним произошла разительная перемена. Появился характер, даже апломб. Очевидно, он снова ощутил уверенность в собственных силах. Они со Шмеллингом, как мне кажется, не всегда сходились во мнениях. Томас горой стоял за новые методы лечения, а Шмеллинг предпочитал лечить по старинке. Между ними не раз возникали конфликты — и из-за этого и по другому, так сказать, семейному поводу… Однако мне негоже заниматься сплетнями…
— Но я думаю, мистер Фицвильям совсем не против, чтобы вы посплетничали! — мягко, но решительно заявила Бриджит.
Люк бросил на нее встревоженный взгляд.
Мистер Уэйк с сомнением покачал головой и немного укоризненно улыбнулся.
— Увы, это в природе человека — совать нос в дела соседей. Дочка Шмеллинга, Роза, очень хороша собой. Неудивительно, что Джеффри Томас совсем потерял из-за нее голову. И разумеется, ее отца тоже можно было понять — он считал, что у нее все еще впереди и что доктор Томас ей не пара… А с кем она может еще познакомиться в нашей глуши…
— Значит, он был против? — спросил Люк.
— Категорически. Говорил, что они еще слишком молоды. Сами-то они конечно же так не считают… Вдобавок и отношения между коллегами были весьма прохладными. Но все же не сомневаюсь, что неожиданная смерть компаньона глубоко огорчила доктора Томаса.
— Он умер от заражения крови — так сказал мне лорд Уитфилд.
— Да, небольшая царапина, в которую попала инфекция. Врачи часто вынуждены рисковать при исполнении своего служебного долга, мистер Фицвильям.
— Увы.
— Но я слишком отклонился от нашей темы. Простите старого болтуна. Итак — мы говорили об уцелевших языческих обрядах, сопутствующих смерти, и вы просили перечислить недавно усопших. Среди них Лавиния Пинкертон, она столько делала для нашей церкви! И эта бедняжка Эми Гиббс — тут вы, может быть, и обнаружите что-нибудь интересное, мистер Фицвильям. Видите ли, поговаривали, что она покончила с собой, а с таким способом ухода из жизни связаны некоторые жутковатые ритуалы. У нее осталась тетка, надо сказать, она не самая достойная женщина и не слишком была привязана к племяннице, но зато большая любительница поговорить.
— Очень ценное качество.
— Затем Томми Пирс. Одно время он пел в церковном хоре, у него был красивый дискант[226], просто ангельский, но вот сам он был далеко не ангелочек, прости мне, Господи, эти слова. Нам пришлось расстаться с ним, ибо из-за него и другие мальчики начинали скверно вести себя. Бедный парнишка, боюсь, его нигде особенно не любили. Его уволили с почты — мы там подыскали ему место помощника телеграфиста. Некоторое время он служил в конторе у мистера Эббота, но и оттуда его вскоре выгнали — кажется, за то, что он совал свой нос в какие-то секретные бумаги. Потом он немного поработал помощником садовника в Эш-Мэнор, не так ли, мисс Конвей? Но лорд Уитфилд был вынужден рассчитать его за неподобающую дерзость. Я так сочувствовал его матери, очень приличной, работящей женщине. В конце концов, мисс Уэйн-флит была столь любезна, что нашла ему хоть какую-то работу — мыть окна. Лорд Уитфилд сперва был против, но потом вдруг согласился — и жаль, что он это сделал.
— Почему?
— Потому что парнишка погиб. Когда мыл окна на верхнем этаже библиотеки, начал зачем-то дурачиться — то ли приплясывать на карнизе, то ли сильно высунулся — ну и потерял равновесие… или голова у него закружилась. Одним словом, он упал и разбился. Представляете, какая жуть! Он так и не пришел в сознание и скончался через несколько часов в больнице.
— Кто-нибудь видел, как он падал? — насторожился Люк.
— Нет. Ведь окна библиотеки выходят в сад. Врач установил, что он примерно полчаса пролежал на земле, прежде чем его нашли.