— Славная сучка, не правда ли? — пророкотал майор. — Люблю бульдогов. Всегда держал только их. Ни в какое сравнение с другими породами. Кстати, я живу здесь рядом, может, зайдем, выпьем по рюмочке?
Люк согласился, и они направились к дому. По дороге майор продолжал восхвалять необыкновенные достоинства бульдожьего племени.
Люку перечислили все завоеванные Нелли кубки, поведали о бесчестном поведении судьи, присудившего Огэстесу только утешительный приз, и о триумфах Нэро.
Наконец они пришли. Майор толкнул незапертую парадную дверь и провел гостя в небольшую, пропахшую псиной комнату, уставленную книжными шкафами, а сам занялся напитками. Люк огляделся. Стены были сплошь увешаны фотографиями собак, на столике журналы «Филд[253]» и «Кантри лайф[254]». В углу — пара потертых кожаных кресел. В книжных шкафах было расставлено множество серебряных кубков. Над камином красовался писанный маслом женский портрет.
— Моя супруга, — сообщил майор, оторвавшись от приготовления коктейля и проследив направление взгляда своего гостя. — Замечательная женщина. Волевое лицо, правда?
— О да, — сказал Люк, рассматривая портрет покойной миссис Хортон. Она была изображена в розовом атласном платье с букетиком ландышей в руках, каштановые волосы разделял прямой пробор, губы сурово поджаты, в холодных серых глазах отражалось недовольство.
— Замечательная женщина, — повторил майор, вручая Люку стакан. — Больше года как умерла. С тех пор я уже не тот.
— Да? — только и сказал Люк, не зная, как нужно реагировать на это заявление.
— Прошу. — Майор махнул рукой в сторону одного из кресел. Придвинув себе другое, он сел, отхлебнул виски с содовой и повторил:
— Да, с тех пор я уже не тот.
— Вам, должно быть, не хватает ее, — рискнул предположить Люк.
Майор Хортон мрачно кивнул.
— Мужчине необходима жена — чтобы держать его в форме. Иначе он распускается, да, да, распускается. Дает себе волю.
— Безусловно…
— Уж я-то знаю, о чем говорю, мой мальчик. Заметьте, я не скрываю, что поначалу мужчине в браке приходится несладко. Он иногда взбрыкивает: «Черт побери, я сам волен собою распоряжаться!» А потом помаленьку втягивается. Главное — помнить о дисциплине.
Видимо, супружеская жизнь майора Хортона больше походила на военную кампанию, чем на идиллию семейного счастья.
— Женщины, — философствовал майор, — странные существа. Угодить им практически невозможно, однако они умеют держать мужчину в рамках, этого у них не отнимешь.
Люк вежливо промолчал.
— Вы женаты? — осведомился майор.
— Нет.
— Ну, у вас все еще впереди. И заметьте, мой мальчик, с этим ничто не сравнится.
— Приятно услышать добрые слова о браке, — сказал Люк. — Особенно в наши дни, когда столько разводов.
— Фу! — фыркнул майор. — От нынешних юнцов меня просто тошнит. Слабаки. Никакого терпения! Никакой выдержки! Где ваша сила духа?!
Люка так и подмывало спросить, почему для семейного счастья требуется особая сила духа, но он сдержался.
— И заметьте, — продолжал майор. — Лидия была исключительная женщина. Да-да, исключительная! Все здесь почитали и уважали ее.
— Да?
— Она вольничать не позволяла. Так умела просверлить взглядом, что все становились как шелковые. Я говорю о нынешних недоделанных девицах, которые смеют называть себя прислугой! Они мнят, что вы будете мириться с любой наглостью. Но Лидия очень скоро показала им, что к чему! Представляете, у нас за год сменилось пятнадцать кухарок и горничных. Пятнадцать!
Люк подумал, что неумение поладить с прислугой едва ли делает честь хозяйке дома, но, поскольку сам Хортон явно придерживался другого мнения, он промычал что-то неразборчивое.
— Если они ее не устраивали, она просто гнала их в шею.
— Всех до одной?
— Не всех — многие уходили сами. Скатертью дорога — так обычно говорила им Лидия!
— Какая яркая натура! — восхитился Люк. — Но не возникали ли у вас некоторые бытовые трудности?
— О! Я не чураюсь никакой домашней работы. Неплохо готовлю, умею разжечь камин. Вот посуду мыть не люблю, но так ведь от этого никуда не денешься.
Поддакнув, Люк спросил, любила ли хозяйничать миссис Хортон.
— Я не из тех, кто позволяет своей жене превратиться в служанку, — ответствовал майор. — К тому же Лидия была слишком хрупкой, чтобы взвалить на себя домашние дела.
— Значит, она не отличалась крепким здоровьем?
Майор покачал головой.
— Зато у нее был стойкий характер. Никогда не сдавалась. Сколько же эта женщина перенесла! И никакого сочувствия от врачей. Вот уж бездушные твари. Умеют лечить только явную физическую боль. А случись что-то не совсем обычное, никакого от них толку. Взять того же Шмеллинга, которого все здесь считали отличным врачом.
— А вы другого мнения?
— Да он был полный невежда. Ни малейшего представления о современных открытиях. Небось и не слышал никогда о неврозах! Корь, свинка, переломы — в этом он, конечно, разбирался. Но это был его предел. В конце концов я с ним разругался. Он совершенно ничего не смыслил в болезни Лидии, я так ему напрямик и выложил. Очень ему это не понравилось. Сразу надулся и дал задний ход — сказал, чтобы я послал за другим врачом. Мы взяли и пригласили Томаса.
— Он оказался лучше?
— По крайней мере, умнее. Если кто и мог избавить Лидию от ее последнего заболевания, так это Томас. Между прочим, она уже шла на поправку, но вдруг ее снова прихватило.
— Она мучилась?
— Хм, да. Гастрит. Острая боль, тошнота и всякое такое. Как она страдала… Настоящая мученица! А у этих двух больничных сиделок сочувствия ни на грош! «Больной то, больной сё». — Майор залпом допил свой стакан. — Не выношу сиделок! Столько самомнения! Лидия была уверена, что они ее травят. Конечно, это была обычная в таких случаях мнительность. Томас говорил, у тяжелых больных это не редкость, но эти мымры ее действительно невзлюбили. Самая гнусная женская черта — вечно между собой грызутся.
— Полагаю, у миссис Хортон в Вичвуде было много преданных друзей? — Люку самому стало тошно от этой идиотской фразы, но ничего более сносного он придумать не смог.
— Люди были к ней очень добры, — как-то нехотя ответил майор. — Уитфилд посылал виноград и персики из своей оранжереи. А наши старые кумушки — Гонория Уэйнфлит и Лавиния Пинкертон — частенько ее навещали.
— Значит, мисс Пинкертон тоже к ней наведывалась?
— Да. Типичная старая дева, но добрейшее создание! Очень переживала за Лидию. Справлялась о диете и лекарствах. Как говорится, от чистого сердца, но, между нами, чересчур уж она была суетлива.
Люк понимающе кивнул.
— Не выношу суматохи, — продолжал майор. — В нашем городке прямо-таки женское засилье. Не с кем толком сыграть партию в гольф.
— А владелец антикварной лавки?
Майор фыркнул:
— Он в гольф не играет. Сущая баба.
— Давно он в Вичвуде?
— Года два. Гнусный тип. Не выношу я этих мурлыкающих волосатиков. А Лидии он, представьте, нравился. Вообще, мнению женщин доверять нельзя. Их тянет к удивительным прохвостам. Она даже настояла, чтобы я купил у него какое-то сомнительное снадобье от всех болезней. Жидкость в фиолетовой склянке, разрисованной знаками зодиака! Должно быть, настой каких-нибудь трав, собранных в полнолуние. Сплошное надувательство, но женщины все готовы проглотить — не только в фигуральном, но и в прямом, так сказать, смысле. Да-да, любую пакость, ха-ха-ха!
Люк решил действовать напролом, справедливо полагая, что майор Хортон этого попросту не заметит.
— А что за человек Эббот, здешний стряпчий? Он как, толковый законник? Мне нужен совет юриста, и я собирался к нему зайти.
— Говорят, он дока, — подтвердил майор. — Но я не в курсе. Между прочим, мы с ним в ссоре. Он приходил составлять завещание Лидии — незадолго до ее смерти. С тех пор я не видел его. По-моему, он хам. Но, разумеется, это никоим образом не умаляет его профессиональных достоинств.
— Оно, конечно, верно. Но, как я понял, человек он весьма вздорный, успел со многими здесь перессориться?
— Беда в том, что он чертовски обидчив. Воображает, будто он царь и Бог, и в каждом, кто ему посмеет перечить, видит чуть ли не государственного преступника. Слышали про его скандал с Шмеллингом?
— С ним он тоже разругался?
— Еще как! Меня это, заметьте, не удивляет. Шмеллинг был упрям как осел! Но сейчас речь не об этом.
— Жаль его.
— Шмеллинга? Да, конечно. А все из-за элементарной халатности. Заражение крови — чертовски опасная штука. Я, если ненароком порежусь, всегда прижгу ранку йодом. Простая предосторожность. А Шмеллинг, даром что врач, никогда не утруждал себя такими мелочами. И это тоже кое о чем свидетельствует.
Люк не очень понял, о чем именно это свидетельствует, но выяснять не стал. Взглянув на часы, он поднялся.
— Что, уже скоро ленч? — осведомился майор. — Рад был с вами поболтать. Приятно познакомиться с человеком, который повидал мир. Еще как-нибудь побеседуем. Где вы служили? В Малайе? Никогда там не бывал. Слышал, пишете книгу? Суеверия и прочие штучки…
— Да… я…
Но майора Хортона унять было невозможно.
— Могу рассказать вам кое-что очень интересное. Знаете, мой мальчик, когда я служил в Индии…
Минут через десять Люку, после того как он выслушал банальную историю о факирах, фокусниках и прочих восточных чудесах, милых сердцу отставного английского офицера, наконец удалось ретироваться. Выйдя из дома, откуда снова донесся грозный оклик в адрес одной из собак, Люк подивился причудливости супружеской жизни. Майор Хортон, похоже, искренне горевал о жене, которая, по общему мнению, с коим сам Люк был совершенно согласен, нравом весьма напоминала тигра-людоеда.
«А не было ли это, — вдруг засомневался Люк, — просто умелым притворством?»