И тут меня опять осенило. Да это же проще простого! Уже опробированный ею толчок сзади — в толпе кто бы это заметил? Машина даже не остановилась, и мисс Уэйнфлит тут же этим воспользовалась, чтобы навесить на лорда Уитфилда еще одно преступление, — она сказала женщине, стоявшей рядом, что она запомнила номер автомобиля, естественно, назвав номер «роллса» Гордона.
У меня просто кругом шла голова. Ведь если Гордон не совершал убийств, а я знала — да-да, знала, что не совершал, — то кто же тогда? И ответ показался мне очевидным. Тот, кто ненавидит Гордона! А кто его ненавидит? Конечно, Гонория Уэйнфлит.
А потом я вспомнила, что мисс Пинкертон вроде бы говорила об убийце как о мужчине. И это сводило на нет все мои предположения, потому что, если бы мисс Пинкертон ошиблась, ее бы не убили… Я попросила тебя в точности повторить слова мисс Пинкертон, и оказалось, разговаривая с тобой, она фактически ни разу не произнесла слово «мужчина». Тут я почувствовала, что нахожусь на правильном пути! Я решила воспользоваться приглашением мисс Уэйнфлит погостить у нее, чтобы попытаться установить истину.
— Не сказав мне ни слова? — сердито спросил Люк.
— Но, милый, ты был настолько уверен в своей правоте, — а я настолько не была убеждена в своей! Все было очень неопределенно. Но мне и в голову не приходило, что мне грозит какая-либо опасность. Я считала, что у меня масса времени…
Ее передернуло.
— О Люк, это было ужасно… Ее глаза… И этот кошмарный, нечеловеческий смех…
— Никогда не забуду… ведь я едва не опоздал, — сказал Люк, вздрогнув.
Повернувшись к Баттлу, он спросил:
— Как она сейчас?
— Окончательно съехала с катушек, — ответил тот. — Обычный случай, знаете ли. Они не могут пережить потрясающее для них открытие — что они совсем не так чертовски умны, как думали.
— Да… никудышный я полицейский! — грустно произнес Люк. — Ни на секунду не усомнился в Гонории Уэйн-флит. Вы бы справились лучше, Баттл.
— Может быть, да, сэр, а может, и нет. Помните, я говорил, что преступником может быть любой? По-моему, я упоминал и старую деву.
—. Да-да, а еще архиепископа и школьницу! Означает ли это, что вы и их считаете потенциальными преступниками?
Лицо Баттла расплылось в широкой ухмылке.
— Преступником может стать любой — вот что я имел в виду, сэр.
— Только не Гордон, — заявила Бриджит. — Люк, пойдем отыщем его.
Они нашли лорда Уитфилда в его кабинете, делающим какие-то заметки.
— Гордон, — тихо и кротко произнесла Бриджит. — Теперь, когда вам известно все, вы простите нас?
Лорд Уитфилд взглянул на нее вполне благосклонно.
— Конечно, моя дорогая, конечно. Я понял истину. Я был очень занят. И пренебрегал вами. Как мудро выразился Киплинг: «Большего добивается тот, кто идет по жизни один»[280]. Мой удел — одиночество. — Он расправил плечи. — На мне лежит большая ответственность. И я должен нести ее самостоятельно. Мне нельзя ни с кем ее делить, и никто не облегчит это бремя. Я должен идти по жизни один, пока не прервется мое дыхание.
— Дорогой Гордон! — воскликнула Бриджит. — Вы так великодушны!
Лорд Уитфилд нахмурился.
— Разве? Давайте-ка забудем всю эту чепуху. И вообще, я очень занят.
— Я знаю.
— Я собираюсь немедленно начать серию статей «История женских преступлений: от сотворения мира до наших дней».
Бриджит восхищенно смотрела на него.
— Гордон, по-моему, это чудесная идея.
Лорд Уитфилд выпятил грудь.
— Теперь, пожалуйста, оставьте меня. У меня очень много работы.
Люк и Бриджит осторожно вышли из комнаты.
— Но он действительно ужасно милый! — сказала Бриджит.
— Мне кажется, ты все же любила его!
— Знаешь, Люк, по-моему, так и было.
Люк выглянул из окна.
— Я с удовольствием уеду из Вичвуда. Он мне не по душе. Здесь столько зловещего, как говорит миссис Шмеллинг. Мне не нравится, как Эш-Ридж нависает над городком.
— Ну уж если речь зашла об Эш-Ридж, то как быть с Эллсуорта?
Люк сконфуженно рассмеялся.
— Ты имеешь в виду кровь у него на руках?
— Да.
— Они, очевидно, принесли в жертву белого петуха!
— Фу, какая гадость!
— Полагаю, нашего мистера Эллсуорта ждут кое-какие неприятности. Баттл готовит ему небольшой сюрприз.
— А бедный майор Хортон никогда не пытался убить свою жену, — сказала Бриджит, — а у мистера Эббота, наверное, просто имелось компрометирующее письмо от какой-то дамы, а доктор Томас — всего лишь милый скромный молодой человек.
— Он самодовольный осел!
— Ты так говоришь, потому что ревнуешь его к Розе Шмеллинг.
— Она слишком хороша для него.
— Я всегда чувствовала, что она нравится тебе больше, чем я!
— Дорогая, не говори глупости!
— Вовсе это не глупости!
Немного помолчав, она спросила:
— Люк, а теперь я тебе нравлюсь?
Он попытался обнять ее, но она отстранилась.
— Я спросила, нравлюсь ли я тебе, Люк, а не любишь ли ты меня.
— О! Понимаю… Ты мне нравишься, Бриджит, и я люблю тебя.
— И ты мне нравишься, Люк…
Они улыбнулись друг другу — немного робко — как дети, которые только что познакомились в гостях.
— Нравиться важнее, чем любить, — сказала Бриджит. — Это то, что остается. Я хочу, чтобы наши отношения сохранились. Мне мало любви, я не хочу, чтобы мы со временем пресытились и захотели связать свою жизнь еще с кем-то.
— О! Моя дорогая Любовь! Я знаю. Тебе нужно нечто реальное. Мне тоже. Наше чувство будет вечным, потому что оно рождено самой жизнью, а не грезами.
— Это правда, Люк?
— Правда, моя милая. Вот почему, мне кажется, я боялся полюбить тебя.
— Я тоже боялась в тебя влюбиться.
— А сейчас?
— Уже не боюсь.
— Долгое время мы были так близки к Смерти. Теперь все позади! Теперь начинается — Жизнь…
ДЕСЯТЬ НЕГРИТЯТTen Little Niggers 1939 © Перевод Беспалова Л., 1965
Глава 1
1
В углу курительного вагона первого класса судья Уоргрейв — он недавно вышел в отставку — попыхивал сигарой и просматривал отдел политики в «Таймс». Вскоре он отложил газету и выглянул из окна. Поезд проезжал через Сомерсет[281]. Судья подсчитал — ему оставалось еще два часа пути.
Снова и снова он перебирал в уме все, что писалось в газетах о Негритянском острове. Первоначально его приобрел американский миллионер — страстный яхтсмен, который построил на этом островке неподалеку от берегов Девона[282] роскошный дом в современном стиле. Но, увы, третья жена миллионера, его недавнее приобретение, не переносила качки, и это вынудило миллионера расстаться и с домом и с островом. И вот в газетах замелькали объявления о продаже острова в сопровождении весьма красочных описаний. Затем последовало сообщение: остров купил некий мистер Оним. И тут заработала фантазия светских хроникеров. На самом деле Негритянский остров купила голливудская кинозвезда мисс Габриелла Терл! Она хочет провести там спокойно несколько месяцев — вдали от репортеров и рекламной шумихи! «Бизи Би» деликатно намекала: остров будет летней резиденцией королевской семьи. До мистера Мерриуэдера дошли слухи: остров купил молодой лорд Л. — он, наконец, пал жертвой Купидона[283] и намерен провести на острове медовый месяц. «Джонасу» было доподлинно известно — остров приобрело Адмиралтейство[284] для проведения неких весьма секретных экспериментов!
Поистине, Негритянский остров не сходил с газетных полос.
Судья Уоргрейв извлек из кармана письмо. На редкость неразборчивый почерк, но там и сям попадались и четко написанные слова: «Милый Лоренс… Сто лет ничего о Вас не слышала… непременно приезжайте на Негритянский остров… Очаровательное место… о стольком надо поговорить… старые времена… общаться с природой… греться на солнышке… 12.40 с Паддингтонского вокзала..[285] встречу Вас в Оукбридже… — и подпись с роскошным росчерком, — всегда Ваша Констанция Калмингтон».
Судья Уоргрейв унесся мыслями в прошлое, старался припомнить, когда он в последний раз видел леди Констанцию Калмингтон. Лет этак семь, если не все восемь тому назад. Тогда она уехала в Италию греться на солнышке, общаться с природой и с «contadini»[286]. Он слышал, что вслед за этим она перебралась в Сирию, где собиралась греться под еще более жарким солнцем и общаться с природой и бедуинами.
«Купить остров, — думал судья, — окружить себя атмосферой таинственности вполне в характере Констанции Калмингтон». И судья кивнул головой: он был доволен собой — его логика, как всегда, безупречна… Потом голова его упала на грудь — судья заснул…
2
Вера Клейторн — она ехала в третьем классе — откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза; кроме нее, в вагоне было еще пять пассажиров. Ужасно жарко сегодня в поезде! Как приятно будет пожить у моря! Нет, ей положительно повезло с этой работой! Когда нанимаешься на лето, вечно приходится возиться с кучей детей — устроиться секретарем почти невозможно. Даже через агентство.
И вдруг она получает письмо:
«Мне Вас рекомендовало агентство „Умелые женщины“. Насколько я понимаю, они Вас хорошо знают. Назовите, какое жалованье Вы хотите получить, я заранее на все согласна. Я ожидаю, что Вы приступите к своим обязанностям 8-го августа. Поезд отправляется в 12.40 с Паддингтонского вокзала. Вас встретят на станции Оукбридж. Прилагаю пять фунтов на расходы.
Наверху значился адрес — «Негритянский остров, Стиклхевн, Девон».
Негритянский остров! В последнее время газеты только о нем и писали! Репортеры рассыпали многозначительные намеки, сообщали занятные сплетни и слухи. Правды во всем этом было, по-видимому, мало. Но, во всяком случае, дом этот построил миллионер, и, как говорили, роскошь там была умопомрачительная.
Вера Клейторн, изрядно утомленная недавно закончившимся семестром, думала: «Место учительницы физкультуры в третьеразрядной школе — не бог весть что… Если б только мне удалось получить работу в какой-нибудь приличной школе…» Тут сердце у нее сжалось, и она одернула себя: «Нет, надо считать, мне повезло. Если ты была под следствием, на тебе пятно, пусть даже тебя в конце концов и оправдали».
И она вспомнила, что следователь в своем заключении отметил ее присутствие духа и храбрость. Да, следствие прошло хорошо, просто лучше и желать нельзя. И миссис Хамилтон была так добра к ней… если б только не Хьюго. (Нет, нет, она не будет думать о Хьюго!)
Несмотря на жару, по коже у нее пошли мурашки, она пожалела, что едет к морю. Перед глазами возникла знакомая картина. Сирил плывет к скале, голова его то выныривает на поверхность, то погружается в море… Выныривает и погружается — погружается и выныривает…
А она плывет, легко разрезает волны, привычно выбрасывая руки, и знает, слишком хорошо знает, что не успеет доплыть…
Море — теплые голубые волны — долгие часы на жарком песке — и Хьюго — он говорит, что любит ее… Нет, нельзя думать о Хьюго.
Она открыла глаза и недовольно посмотрела на сидящего напротив мужчину. Высокий, дочерна загорелый, светлые глаза довольно близко посажены, жесткая складка дерзкого рта. И подумала: «Держу пари, он немало путешествовал по свету и немало повидал…»
3
Филиппу Ломбарду достаточно было одного взгляда, чтобы составить впечатление о девушке напротив: хорошенькая, но что-то в ней от учительши. Хладнокровная и наверняка умеет за себя постоять — и в любви, и в жизни. А ею, пожалуй, стоило бы заняться.
Он нахмурился. Нет, нет, сейчас не до этого. Дело есть дело. Сейчас надо сосредоточиться на работе.
Интересно, что за работа его ждет? Моррис напустил туману:
— Вам решать, капитан Ломбард, — не хотите, не беритесь.
Филипп задумчиво сказал:
— Вы предлагаете сто гиней? — Этак небрежно, будто для него сто гиней — сущие пустяки. Целых сто гиней, когда ему не на что сегодня пообедать. Впрочем, он вряд ли обманул Морриса, насчет денег его не обманешь — не такой он человек: про деньги он знает все.
— И больше вы ничего мне не можете сообщить? — продолжал он так же небрежно.
Мистер Айзек Моррис решительно помотал лысой головенкой:
— Нет, мистер Ломбард, тут я должен поставить точку. Моему клиенту известно, что вы незаменимый человек в опасных переделках. Мне поручили передать вам сто гиней — взамен вы должны приехать в Стиклхевн, тот, что в Девоне. Ближайшая к нему станция — Оукбридж. Там вас встретят и доставят на машине в Стиклхевн, оттуда переправят на моторке на Негритянский остров. А тут уж вы перейдете в распоряжение моего клиента.
— Надолго? — только и спросил Ломбард.
— Самое большее — на неделю.
Пощипывая усики, капитан Ломбард сказал:
— Вы, надеюсь, понимаете, что за незаконные дела я не берусь?
Произнеся эту фразу, он подозрительно посмотрел на собеседника. Мистер Моррис, хотя его толстые губы тронула улыбка, ответил совершенно серьезно:
— Если вам предложат что-нибудь противозаконное, вы, разумеется, в полном праве отказаться.
И улыбнулся — вот нахал! Улыбнулся так, будто знал, что в прошлом Ломбард вовсе не был таким строгим ревнителем законности.
Ломбард и сам не сдержал усмешки. Конечно, раз или два он чуть было не попался! Но ему все сходило с рук! Он почти ни перед чем не останавливался. Вот именно, что почти ни перед чем. Пожалуй, на Негритянском острове ему не придется скучать…
4
Мисс Брент — она ехала в вагоне для некурящих — сидела прямо, будто палку проглотила: она не привыкла давать себе потачку. Ей было шестьдесят пять, и она не одобряла современной расхлябанности. Ее отец, старый служака полковник, придавал большое значение осанке. Современные молодые люди невероятно распущены — стоит только посмотреть на их манеры, да и вообще по всему видно…
Сознание своей праведности и непоколебимой твердости помогало мисс Эмили Брент переносить духоту и неудобства поездки в битком набитом вагоне третьего класса.
Нынче все так себя балуют. Зубы рвут только с обезболиванием, от бессонницы глотают разные снотворные, сидят только на мягких креслах или подсунув под спину подушку, а молодые девушки ходят бог знает в чем, не носят корсетов, а летом и вовсе валяются на пляжах полуголые… Мисс Брент поджала губы. Своим примером она хотела бы показать, как полагается вести себя людям определенного круга… Ей вспомнилось прошлое лето. Нет, нет, в этом году все будет иначе. Негритянский остров… И она вновь мысленно пробежала письмо, которое столько раз перечитывала:
«Дорогая мисс Брент, надеюсь, Вы меня еще помните? Несколько лет тому назад в августе мы жили в беллхевнском пансионе, и, как мне казалось, у нас было много общего.
Теперь я открываю собственный пансион на островке близ берегов Девона. По-моему, он как нельзя лучше подходит для пансиона с добротной кухней, без новомодных затей — словом, пансион для людей наших с Вами привычек, людей старой школы. Здесь не будет полуголой молодежи и граммофонов за полночь. Я была бы очень рада, если б Вы сочли возможным отдохнуть летом на Негритянском острове, разумеется, совершенно бесплатно, в качестве моей гостьи. Устроит ли Вас август? Скажем, числа с восьмого?
Но как же ее все-таки зовут? Подпись удивительно неразборчивая. Теперь все подписываются так небрежно, возмущалась Эмили Брент.
Она перебрала в уме людей, с которыми встречалась в Беллхевне. Она провела там два лета подряд. Там жила та симпатичная пожилая женщина — миссис, миссис, как бишь ее фамилия? Ее отец был каноником[287]. И еще там была мисс Олтон или Оден. Нет, нет, ее фамилия была Оньон! Ну конечно же Оньон!
Негритянский остров! Газеты много писали о Негритянском острове, прежде он будто бы принадлежал не то кинозвезде, не то американскому миллионеру. Конечно, зачастую эти острова продают задешево — остров не всякий захочет купить. Поначалу жизнь на острове кажется романтичной, а стоит там поселиться — и обнаруживается столько неудобств, что не чаешь от него избавиться.
«Но как бы там ни было, — думала Эмили Брент, — бесплатный отдых мне обеспечен». Теперь, когда она так стеснена в средствах, ведь дивиденды то и дело не выплачиваются, не приходится пренебрегать возможностью сэкономить. Жаль только, что она почти ничего не может припомнить об этой миссис, а может быть, и мисс Оньон.
5
Генерал Макартур выглянул из окна. Поезд шел к Эксетеру[288] — там генералу предстояла пересадка. Эти ветки, с их черепашьей скоростью, кого угодно выведут из терпения. А ведь по прямой до Негритянского острова — рукой подать.
Он так и не понял, кто же он все-таки, этот Оним, по-видимому, приятель Пройды Леггарда и Джонни Дайера.
«Приедет пара армейских друзей… хотелось бы поговорить о старых временах».
Что ж, он с удовольствием поговорит о старых временах. Последние годы у него было ощущение, будто прежние товарищи стали его сторониться. А все из-за этих гнусных слухов! Подумать только: ведь с тех пор прошло почти тридцать лет! Не иначе, как Армитидж проболтался, решил он. Нахальный щенок. Да и что он мог знать? Да ладно, не надо об этом думать. К тому же скорее всего ему просто мерещится — мерещится, что то один, то другой товарищ поглядывает на него косо.
Интересно посмотреть, какой он, этот Негритянский остров. О нем ходит столько сплетен. Похоже, слухи о том, что его купило Адмиралтейство, Военное министерство или Военно-воздушные силы, не так уж далеки от истины…
Дом на острове построил Элмер Робсон, молодой американский миллионер. Говорили, ухлопал на него уйму денег. Так что роскошь там поистине королевская…
Эксетер! Еще целый час в поезде! Никакого терпения не хватит. Так хочется побыстрее приехать…
6
Доктор Армстронг вел свой «моррис» по Солсберийской равнине[289]. Он совсем вымотался… В успехе есть и своя оборотная сторона. Прошли те времена, когда он сидел в своем роскошном кабинете на. Харли-стрит в безупречном костюме, среди самой что ни на есть современной аппаратуры — и ждал, ждал дни напролет, не зная, что впереди — успех или провал…
Он преуспел. Ему повезло! Впрочем, одного везения мало, нужно еще и быть хорошим профессионалом. Он знал свое дело — но и этого недостаточно для успеха. Требовалось еще, чтоб повезло. А ему повезло! Неопределенный диагноз, одна-две благодарные пациентки — состоятельные и с положением в обществе, — и вот уже о нем заговорили: «Вам надо обратиться к Армстронгу, он хотя и молодой, но такой знающий: возьмите Пэм, у кого только она не лечилась — годами, я вам говорю, годами, а Армстронг только взглянул — и понял, что с ней».
И пошло-поехало.
Так доктор Армстронг стал модным врачом. Теперь дни его были расписаны по минутам. У него не оставалось времени на отдых. Вот почему этим августовским утром он радовался, что покидает Лондон и уезжает на несколько дней на остров у берегов Девона. Конечно, это не отдых в полном смысле слова. Письмо было написано в выражениях весьма неопределенных, зато чек, приложенный к письму, был весьма определенным. Гонорар просто неслыханный. У этих Онимов, должно быть, денег куры не клюют. Похоже, мужа беспокоит здоровье жены, и он хочет узнать, как обстоят дела, не потревожив ее. Она ни за что не хочет показаться доктору. А при ее нервах…
«Ох уж мне эти нервы! — Брови доктора взлетели вверх. — Ох уж мне эти женщины и их нервы!» Ничего не скажешь, их капризы шли ему на пользу. Половина женщин, которые к нему обращались, ничем не болели, а просто бесились от скуки, но попробуй только заикнись об этом! И в конце концов, разве трудно отыскать то или иное недомогание.
«У вас (какой-нибудь научный термин подлиннее) несколько не в норме, ничего серьезного, но вам следует подлечиться. Лечение самое несложное…»
Ведь в медицине чаще всего лечит вера. А доктор Армстронг знал свое дело: что-что, а обнадежить, успокоить он умел.
К счастью, после того случая, когда же это было — десять, да нет, уже пятнадцать лет тому назад, он сумел взять себя в руки. Он просто чудом выпутался. Да, тогда он совсем опустился. Но потрясение заставило его собраться с силами. На следующий же день он бросил пить. Ей-ей, просто чудо, что он тогда выпутался…
Его оглушил пронзительный автомобильный гудок — мимо со скоростью километров сто тридцать как минимум промчался огромный «супер спорте далмейн»[290]. Доктор Армстронг чуть не врезался в забор. Наверняка один из этих молодых остолопов, которые носятся по дорогам сломя голову. До чего они ему надоели. А ведь он чудом спасся — и на этот раз тоже. Черт бы побрал этого остолопа!
7
Тони Марстон, с ревом проносясь через деревушку Мер, думал: «И откуда только берутся эти колымаги? Ползут, как черепахи, и что самое противное — обязательно тащатся посреди дороги — нет чтоб посторониться! На наших английских дорогах класс езды не покажешь. Вот во Франции — там другое дело…»
Остановиться здесь выпить или ехать дальше? Времени у него вагон. Осталось проехать всего какие-нибудь полторы сотни километров. Он, пожалуй, выпьет джину с имбирным лимонадом. Жара просто невыносимая!
А на этом островке наверняка можно будет недурно провести время, если погода не испортится. Интересно, кто они, эти Онимы? Не иначе, как выскочки, которым деньги некуда девать. У Рыжика нюх на таких людей. Да и, по правде говоря, что ему, бедняге, остается: своих-то денег у него нет…
Надо надеяться, что с выпивкой они не жмутся. Хотя с этими выскочками ничего наперед не известно. А жаль, что слухи, будто остров купила Габриелла Терл, не подтвердились. Он бы не прочь повращаться среди кинозвезд. Что ж, надо полагать, какие-то девушки там все же будут…
Он вышел из гостиницы, потянулся, зевнул, посмотрел на безоблачное голубое небо и сел в «далмейн».
Отличная фигура, высокий рост, вьющиеся волосы, ярко-голубые глаза на загорелом лице приковывали взгляды молодых женщин.
Он выжал акселератор, мотор взревел, и автомобиль нырнул в узкую улочку. Старики и мальчишки-посыльные поспешно посторонились. Уличная ребятня восхищенно провожала машину глазами. Антони Марстон продолжал свой триумфальный путь.
8
Мистер Блор ехал поездом с замедленной скоростью из Плимута[291]. Кроме него, в купе был всего один пассажир — старый моряк с мутными от пьянства глазами. Впрочем, сейчас он клевал носом. Мистер Блор аккуратно вносил какие-то записи в блокнот. «Вот они все, голубчики, — бормотал он себе под нос, — Эмили Брент, Вера Клейторн, доктор Армстронг, Антони Марстон, старый судья Уоргрейв, Филипп Ломбард, генерал Макартур, кавалер ордена Святого Михаила и Георгия и ордена „За боевые заслуги“[292], двое слуг — мистер и миссис Роджерс».
Он захлопнул блокнот и положил его в карман. Покосился на моряка, прикорнувшего в углу.
«Набрался будь здоров», — с ходу определил мистер Блор.
И снова методично и основательно перебрал все в уме.
«Работа вроде несложная, — размышлял он. — Думаю, что осечки тут не будет. Вид у меня, по-моему, подходящий».
Он встал, придирчиво поглядел на себя в зеркало. В зеркале отражался человек не слишком выразительной наружности. Серые глаза поставлены довольно близко, маленькие усики. В облике что-то военное.
«Могу сойти и за майора, — сказал своему отражению мистер Блор. — Ах ты, черт, забыл, там же будет тот генерал. Он меня сразу выведет на чистую воду. Южная Африка — вот что нужно! Никто из этой компании там не был, а я только что прочел рекламный проспект туристского агентства и смогу поддержать разговор. К счастью, жители колоний занимаются чем угодно. Так что я вполне могу сойти за дельца из Южной Африки».
Негритянский остров. Он как-то был там еще мальчишкой…
…Вонючая скала, засиженная чайками, километрах в двух от берега. Остров назвали так потому, что его очертания напоминают профиль человека с вывороченными губами.
Странная затея — построить дом на таком острове! В плохую погоду там и вовсе жить нельзя. Впрочем, каких только причуд не бывает у миллионеров!
Старик в углу проснулся и сказал:
— На море ничего нельзя знать наперед — ни-че-го!
— Вы совершенно правы, ничего нельзя знать наперед, — поддакнул ему мистер Блор.
Старик икнул раз-другой и жалобно сказал:
— Шторм собирается.
— Да нет, приятель, — сказал Блор. — Погода отличная.
— А я вам говорю, что скоро будет буря, — рассердился старик, — у меня на это нюх.
— Может, вы и правы, — миролюбиво согласился мистер Блор.
Поезд остановился, старик, покачиваясь, поднялся.
— Мне сходить здесь, — сказал он и дернул дверь, но справиться с ней не смог. Мистер Блор пришел ему на помощь.
Старик остановился в двери, торжественно поднял руку, мутные глаза его моргали.
— Блюди себя, молись, — сказал он. — Блюди себя, молись. Судный день грядет[293].
И вывалился на перрон. Раскинувшись на перроне, он посмотрел на мистера Блора и торжественно возгласил:
— Я обращаюсь к вам, молодой человек. Судный день грядет.
«Для него Судный день наверняка нагрянет скорее, чем для меня», — подумал мистер Блор, возвращаясь на свое место. И, как оказалось, ошибся.