Двадцать седьмое декабря
1
— Все обошлось куда легче, нежели я думал, — вздохнул Альфред Ли.
Они только что вернулись с предварительного дознания.
Вместе с ними вернулся и присутствовавший у коронера мистер Чарлтон, адвокат старой закваски, чьи голубые глаза взирали на все очень настороженно.
— Я же говорил вам, что процедура эта будет чисто формальной и что слушание дела будет отложено, пока полиция не соберет дополнительную информацию.
— Все это крайне неприятно… Крайне неприятно оказаться в таком положении! — с досадой проговорил Джордж Ли. — Я лично абсолютно уверен, что преступление совершено каким-то маньяком, который как-то сумел проникнуть в наш дом. Этот Сагден упрям как осел. Полковнику Джонсону следовало бы обратиться за помощью в Скотленд-Ярд. От местной полиции нет никакого толку. Тупоголовые. А что насчет этого Хорбери, например? Я слышал, у него в прошлом были кое-какие грешки, но полиция почему-то пренебрегает этим обстоятельством.
— Насколько мне известно, — отозвался мистер Чарлтон, — у Хорбери есть алиби, которое полицию вполне устраивает.
— Устраивает? — закипел Джордж. — На их месте я бы не слишком доверял такому алиби. Преступник, естественно, всегда обеспечивает себе алиби. А долг полиции — его опровергнуть, если, конечно, они там умеют работать.
— Не волнуйтесь, — посоветовал ему мистер Чарлтон. — Учить полицию не наше дело, верно? Там работают достаточно толковые люди.
— Нет, — энергично затряс головой Джордж Ли. — Надо было пригласить кого-нибудь из Скотленд-Ярда. Мне совсем не нравится этот Сагден — может, он, конечно, и старательный, но умом определенно не блещет.
— Позвольте с вами не согласиться, — возразил мистер Чарлтон. — Сагден — отличный полицейский. Просто не любит себя выпячивать, однако он на хорошем счету.
— Не сомневаюсь, что полиция делает все, что в ее силах, — вмешалась Лидия. — Не угодно ли стаканчик хереса, мистер Чарлтон?
Мистер Чарлтон поблагодарил ее, но от хереса отказался. Затем, когда все члены семьи были в сборе, он слегка поклонившись, приступил к чтению завещания.
Читал мистер Чарлтон с наслаждением, смакуя замысловатые фразы и упиваясь юридическими тонкостями.
Дочитав до конца, он снял очки, протер стекла и, в ожидании вопросов, оглядел собравшихся.
— Все эти правовые закавыки довольно трудно понять, — заметил Гарри Ли. — Объясните нам суть завещания.
— Никаких закавык — очень простое завещание, — возразил мистер Чарлтон.
— Господи Боже, — воскликнул Гарри, — если это — простое, что же собой представляет сложное?
Но мистер Чарлтон лишь метнул в его сторону холодный взгляд.
— Основные пункты крайне просты, — повторил он. — Половина состояния мистера Ли переходит его сыну, мистеру Альфреду Ли, другая половина делится поровну между всеми остальными детьми.
Гарри вызывающе расхохотался.
— Альфреду, как обычно, везет. Заполучил половину состояния! Ты счастливчик, Альфред!
Альфред вспыхнул.
— Альфред был верным и преданным сыном. Он с полной ответственностью управлял всеми делами отца, — резко сказала Лидия.
— О да, Альфред всегда был пай-мальчиком, — усмехнулся Гарри.
— Можешь считать, что и тебе повезло, Гарри, раз отец хоть что-то тебе оставил, — зло отозвался Альфред.
Откинув голову, Гарри снова рассмеялся.
— Ты бы, конечно, предпочел, чтобы мое имя вообще не упоминалось в завещании, не так ли? Ты всегда меня недолюбливал.
Мистер Чарлтон деликатно кашлянул. Он привык к тому, что после чтения завещания возникают неприятные сцены, и поэтому старался уехать до того, как семейная ссора наберет силу.
— Я полагаю… что моя миссия на этом…
— А что насчет Пилар? — вдруг спросил Гарри.
Мистер Чарлтон снова кашлянул, на этот раз виновато.
— Э… Мисс Эстравадос в завещании не упоминается.
— Разве ей не причитается доля ее матери? — поинтересовался Гарри.
— Сеньора Эстравадос, будь она жива, получила бы свою долю наравне со всеми, но, поскольку она умерла, ее деньги присовокупляются к общей сумме и делятся между вами всеми.
— Значит, мне ничего не положено? — своим по-южному певучим голосом спросила Пилар.
— Семья тебя не оставит, моя дорогая, — быстро ответила Лидия.
— Ты можешь теперь жить здесь, у Альфреда. Правда, Альфред? — поспешил вмешаться Джордж. — Мы… Ты нам племянница, и наша обязанность позаботиться о тебе.
— Мы тоже будем рады предоставить Пилар кров, — откликнулась Хильда.
— Она должна получить то, что ей положено, — упорствовал Гарри. — Ей полагается доля, предназначенная Дженнифер.
— Ну, мне пора ехать… — пробормотал мистер Чарлтон. — Всего хорошего, миссис Ли. Если понадоблюсь, всегда к вашим услугам…
И быстро вышел. По своему опыту он знал — это только самое начало скандала.
Как только за ним закрылась дверь, Лидия звенящим голосом заявила:
— Я согласна с Гарри. Я тоже считаю, что Пилар имеет право на определенную долю. Завещание было составлено за много лет до смерти Дженнифер.
— Чепуха! — воскликнул Джордж. — Мы обязаны уважать волю отца! То, что ты предлагаешь, совершенно невозможно, Лидия. Ибо закон есть закон. И мы должны ему подчиняться.
— Пилар, конечно, не повезло, и нам всем ее очень жаль. Но Джордж прав, — поддакнула Магдалина. — Закон есть закон.
Лидия встала и взяла Пилар за руку.
— Тебе, наверное, неприятно все это слышать, моя дорогая, — сказала она. — Пожалуйста, оставь нас, пока мы будем обсуждать этот вопрос.
Она проводила Пилар до двери.
— Не беспокойся, милая, — добавила она. — Предоставь все мне.
Пилар медленно вышла из комнаты. Лидия закрыла за ней дверь и вернулась на свое место.
В комнате повисла такая тишина, что казалось, будто все затаили дыхание, но буквально через минуту битва была в полном разгаре.
— Ты всегда был редким скупердяем, Джордж! — выкрикнул Гарри.
— Во всяком случае, я не тянул с отца деньги и не занимался жульничеством, — отпарировал Джордж.
— Ты тянул не меньше меня! Ты всю жизнь жил за счет отца!
— Ты, по-видимому, запамятовал, что я занимаю ответственный и многотрудный пост, который…
— Ответственный, многотрудный… Ну ты и скажешь! — засмеялся Гарри. — Раздулся словно мыльный пузырь! Смотри не лопни!
— Как ты смеешь? — взвизгнула Магдалина.
— Неужели мы не можем все обсудить мирно, не горячась? — спокойно, но чуть громче обычного спросила Хильда.
Лидия бросила на нее благодарный взгляд.
— К чему вообще этот унизительный разговор о деньгах? — вдруг выпалил Дэвид.
— Скажите, какой благородный, — ядовито прошипела Магдалина. — Однако от доли своей ты почему-то не спешишь отказываться, хоть и строишь из себя бессребреника!
— Значит, по-твоему, я должен отказаться? — задыхаясь от негодования, спросил Дэвид. — Интересно…
— Ничего ты не должен, — резко перебила его Хильда. — Почему мы ведем себя как дети? Альфред, ты глава семьи…
Альфред словно только что проснулся.
— Извините. Но все кричат, перебивают друг друга, я ничего не понимаю…
— Хильда права, мы ведем себя как дети, которые не могут поделить игрушку, — сказала Лидия. — Давайте обсудим все спокойно, как разумные люди. — И тут же добавила: — Только не все разом, пожалуйста. Первым, как старший, пусть выскажется Альфред. Альфред, что, по-твоему, мы должны предпринять в отношении Пилар?
— Жить она, конечно, останется у нас, — отозвался Альфред. — И мы конечно же должны выделить ей приемлемое содержание. На долю же, причитавшуюся ее матери, она, на мой взгляд, никаких прав не имеет. Она ведь не Ли, не забывайте. Она испанская подданная.
— Юридических прав она действительно не имеет, — сказала Лидия, — но моральное право у нее есть. Ведь ваш отец, несмотря на то что его дочь против его воли вышла замуж за иностранца, не лишил ее наследства. Джордж, Гарри, Дэвид и Дженнифер — вам всем полагались равные доли. Дженнифер умерла только в прошлом году. Я уверена, что, когда ваш отец послал за мистером Чарлтоном, он собирался отказать немалую сумму и Пилар. Во всяком случае, доля, предназначенная ее матери, наверняка досталась бы ей. А может, и гораздо больше. Она единственная внучка, не забывайте. По-моему, наш долг — исправить несправедливость, которую ваш отец намеревался исправить сам.
— Ты умница, Лидия! — поблагодарил ее Альфред. — Я был не прав. Конечно же Пилар должна получить ту долю, которая причиталась Дженнифер.
— Твоя очередь, Гарри, — повернулась к нему Лидия.
— Вы же знаете, я так с самого начала думал. По-моему, Лидия все верно сказала. Я восхищен ее великодушием.
— Джордж? — повернулась к нему Лидия.
— Ни в коем случае! То, что вы предлагаете, противоречит здравому смыслу! — раскипятился он, покраснев от гнева. — Хватит с нее и того, что мы предоставим ей крышу над головой и будем оказывать некоторую поддержку.
— Значит, ты отказываешься присоединиться к нам? — спросил Альфред.
— Да, отказываюсь.
— Он совершенно прав, — поддержала мужа Магдалина. — И вообще, как вы смеете его просить об этом? Разве вы забыли, что Джордж — единственный из всей семьи, кто трудится на благо общества! Я считаю, что мистер Ли мог бы отказать ему и побольше.
— Дэвид? — спросила Лидия.
— По-моему, ты права, — с рассеянным видом пробормотал он. — Очень жаль, что из-за этого поднялся такой шум. Нам должно быть стыдно.
— Ты совершенно права, Лидия. Пусть восторжествует справедливость, — поспешила добавить Хильда.
Гарри оглядел присутствующих.
— Все ясно, — подытожил он. — Альфред, Дэвид и я за внесенное Лидией предложение. Джордж против. Большинство — «за».
— Меня мало волнует, сколько «за» и сколько «против». Доля, оставленная мне отцом, полностью принадлежит мне. И я не намерен делиться с кем-либо хоть одним пенни, — заявил Джордж.
— Правильно, — поддержала его Магдалина.
— Не хотите — не надо, ваше дело, — потеряла терпение Лидия. — Мы все сложимся и выделим ей из общей суммы ее долю.
Она выжидающе посмотрела на остальных, все кивнули в знак согласия.
— Альфред получил львиную долю наследства, — заметил Гарри, — и потому обязан дать Пилар больше остальных.
— Я вижу, ты уже жалеешь, что затеял все это, — огрызнулся Альфред.
— Не будем начинать сызнова, — твердо остановила их Хильда. — Лидия сообщит Пилар о нашем решении. А детали мы уладим позднее. — И, надеясь, что ей удастся сменить тему разговора, добавила: — Интересно, где мистер Фарр и мистер Пуаро?
— Мы оставили мистера Пуаро в деревне, когда шли к коронеру, — ответил Альфред. — Он сказал, что ему нужно что-то купить.
— Значит, он не был у коронера? — сердито воскликнул Гарри. — А уж ему-то непременно следовало там быть.
— Возможно, он знал, что расследование будет отложено, — предположила Лидия. — А кто это там в саду? Инспектор Сагден? Или мистер Фарр?
Усилия обеих женщин не пропали даром. Семейный совет завершился.
— Спасибо за поддержку, Хильда, — тихо сказала ей Лидия. — Знаешь, ты действительно оказала мне большую услугу, а то бог знает до чего мы могли доспориться.
— Удивительно, насколько разговоры о деньгах выводят людей из равновесия.
В комнате уже никого не было, только они вдвоем.
— Да, даже Гарри почему-то потом разнервничался, а ведь он сам это и предложил. А бедняжка Альфред… как же ему не хотелось, чтобы деньги семьи Ли вдруг достались испанской подданной. Он же у нас истинный британец.
— Ты считаешь, что мы, женщины, менее корыстны? — с улыбкой спросила Хильда.
— Просто это не наши деньги… — пожав плечами, ответила Лидия.
— Странная девочка эта Пилар! Интересно, что с нею станется? — задумчиво произнесла Хильда.
Лидия вздохнула.
— Я рада, что она не будет ни от кого зависеть. Жить здесь и ждать, когда тебе дадут деньги на карманные расходы, на платья, — это не для нее. Она слишком гордая и, пожалуй, слишком не такая как мы…
И, словно размышляя, добавила:
— Однажды я привезла из Египта бусы из ляпис-лазури[186]. Там, на фоне песка, под яркими лучами солнца, они казались мне необыкновенно красивыми — эта их густая, прямо-таки завораживающая синева… Но когда я стала рассматривать их дома, этот восхитительный цвет куда-то исчез. И они сделались почему-то тусклыми и совсем неинтересными.
— Я понимаю… — отозвалась Хильда.
— Я очень рада, что наконец-то познакомилась с тобой и Дэвидом, — призналась Лидия. — Как хорошо, что вы приехали.
— А я все эти дни думала, что лучше бы мы вообще не приезжали! — со вздохом сказала Хильда.
— Я знаю. А что еще ты могла думать… Но только мне кажется, что случившееся не так уж сильно потрясло Дэвида, могло быть и хуже… Я хочу сказать, при его чувствительности вся эта история могла вообще выбить его из колеи… А он, похоже, вроде даже окреп духом…
На лице отразилась смутная тревога.
— Значит, ты тоже это заметила? — спросила она. — Мне даже как-то не по себе… Но это в самом деле так, Лидия!
Она помолчала, вспоминая слова, произнесенные ее мужем накануне вечером. Откинув со лба светлую прядь, он лихорадочно ей втолковывал: «Хильда, помнишь то место в „Тоске“[187], когда Скарпиа умер, и Тоска зажигает свечи у его изголовья? Помнишь, как она поет: „Теперь я могу простить его“. Вот и я испытываю нечто подобное. Теперь я понимаю, что, хотя все эти годы я не мог простить отца, на самом деле мне очень этого хотелось… А сейчас… сейчас ненависть исчезла, испарилась, и у меня такое ощущение, будто с плеч моих свалилась огромная тяжесть».
Пытаясь преодолеть внезапно охвативший ее страх, она спросила:
«Потому что он умер?»
«Нет, н-нет, ты не понимаешь. — Он так хотел поскорее ей все объяснить, что даже стал запинаться. — Не потому что он умер, а… а потому что умерла ненависть, ну да… по-детски слепая ненависть…»
Хильде конечно же вспомнились эти слова…
Ей хотелось повторить их женщине, стоявшей рядом, но она инстинктивно чувствовала, что лучше этого не делать.
Лидия направилась в холл, и Хильда последовала за ней.
В холле они наткнулись на Магдалину — в руках у нее был небольшой сверток. Увидев их, та вздрогнула.
— Я видела, как мистер Пуаро только что положил этот сверток здесь, на столик. Интересно, что бы это могло быть?
Она, хихикая, поочередно посмотрела на Лидию и на Хильду, но взгляд у нее был настороженным и тревожным, а веселость — явно напускной.
Лидия удивленно подняла брови, но ничего ей не ответила, сказав только:
— Я должна пойти посмотреть, что там с обедом.
Магдалина, все с той же детской дурашливостью, которая, впрочем, не могла скрыть отчаянья, слышавшегося в ее голосе, произнесла:
— Так хочется хоть одним глазком взглянуть…
Развернув сверток, она вскрикнула и уставилась на извлеченный из бумаги предмет.
Лидия и Хильда обернулись, и в их глазах тоже отразилось крайнее изумление.
— Фальшивые усы, — озадаченно сказала Магдалина. — Но… зачем…
— Может, для маскировки? — предположила Хильда. — Но…
— Но у мистера Пуаро собственные роскошные усы, — докончила за нее Лидия.
Магдалина снова завернула усы в бумагу.
— Ничего не понимаю, — пробормотала она. — Это какое-то чудачество! Зачем мистеру Пуаро фальшивые усы?
2
Когда Пилар, выйдя из гостиной, медленно брела через холл, из двери, ведущей в сад, появился Стивен Фарр.
— Ну что, торжественная процедура закончена? Прочли завещание?
— Мне не досталось ни единого пенни, — ответила расстроенная Пилар. — Завещание было составлено много лет назад. Дед тогда завещал часть денег моей матери, но, раз она умерла, ее доля возвращается им.
— Да, приятного мало, — посочувствовал Стивен.
— Был бы дед жив, — продолжала Пилар, — он составил бы новое завещание и вписал бы туда меня. Оставил бы мне кучу денег! А со временем, может, переписал бы на меня все свое состояние!
— И это было бы вполне справедливо, не так ли? — улыбнулся Стивен.
— А почему бы и нет? Я ему нравилась больше всех!
— Ну и ненасытное же ты создание, моя маленькая кладоискательница!
— Мир очень жесток к нам, женщинам, — мрачно отозвалась Пилар. — И мы должны позаботиться о себе сами, пока молоды. Уродливым старухам никто помогать не станет.
— Пожалуй, в этом ты права, — задумчиво сказал Стивен, — но все же не совсем. Альфред Ли, например, искренне любил отца, несмотря на то что тот буквально изводил его своим эгоизмом и старческими причудами.
— Дуракам закон не писан. — Пилар гордо вскинула голову.
Стивен засмеялся.
— Ладно, не переживай, красавица, — сказал он. — Ты же знаешь, что семейство Ли не бросит тебя на произвол судьбы.
— А что в этом хорошего? — с сумрачным видом спросила Пилар.
— Да в общем-то ничего, — согласился Стивен. — Не могу представить тебя здесь… А в Южную Африку не хочешь поехать?
Пилар кивнула.
— Там много солнца и воздуха. Но и работать там придется много. Ты готова к этому, Пилар?
— Не знаю, — неуверенно откликнулась Пилар.
— Ты бы, конечно, предпочла весь день сидеть на балконе и грызть конфеты? И превратиться в толстую-претолстую матрону с тремя подбородками?
Пилар засмеялась.
— Ну наконец мне удалось тебя рассмешить, так-то лучше, — сказал Стивен.
— Я так надеялась вволю посмеяться на Рождество, — вздохнула Пилар. — Я читала, что в Англии на Рождество все страшно веселятся и едят печеный изюм, а еще к столу подают полыхающий огнем сливовый пудинг. И еще жгут большое полено.
— Все так и было бы, не случись этого убийства, — сказал Стивен. — Зайдем-ка сюда на минутку. Это кладовая. Мне ее вчера Лидия показывала.
Он ввел ее в комнатку размером чуть больше стенного шкафа.
— Видишь, целые ящики печенья, варенья, апельсинов, фиников, орехов… А здесь…
— Ой! — хлопнула в ладоши Пилар. — Золотые и серебряные шары! Какие красивые!
— Они должны были висеть на елке вместе с подарками прислуге. А вот снеговички, видишь? Блестят как на морозе… Ими собирались украсить праздничный стол. А вот — разноцветные воздушные шары, которые оставалось только надуть!
— Ой! — Глаза Пилар сияли. — Можно мне надуть хоть один? Лидия не будет сердиться. Обожаю воздушные шарики!
— Ребенок! — усмехнулся Стивен. — Какой тебе больше нравится?
— Красный, — ответила Пилар.
Они взяли по шарику и начали старательно их надувать. Пилар засмеялась, и ее шарик сдулся.
— Какой ты смешной, когда дуешь в шар! У тебя такие толстые щеки!
Ее смех звенел на весь дом. Насмеявшись, она снова энергично принялась надувать свой шар. Аккуратно завязав бечевку, они принялись подкидывать их вверх и бросать друг другу.
— Пойдем в холл, там больше места, — предложила Пилар.
Когда в холле появился Пуаро, игра была в самом разгаре. Некоторое время он снисходительно за ними наблюдал.
— Решили вспомнить les jeux d'enfants?[188] Замечательно!
Запыхавшаяся Пилар выпалила:
— Мой красненький. Он больше, чем у него, гораздо больше. Если отнести его в сад и отпустить, он улетит прямо в небо!
— Давай так и сделаем. Отпустим шары и загадаем желание, — предложил Стивен.
— Здорово!
Пилар побежала к двери, ведущей в сад. Стивен за ней. Пуаро все с тем же снисходительным видом улыбнулся, однако тоже побрел в сад.
— Хочу получить кучу денег, — воскликнула Пилар.
Она стояла на цыпочках и держала шарик за самый конец бечевки. Когда подул ветерок, шар заколыхался. Пилар разжала пальцы, и тот, подхваченный легким бризом, взмыл вверх.
— Желание нужно держать в тайне, — засмеялся Стивен.
— Почему?
— Потому что иначе оно не исполнится. А теперь моя очередь.
Он отпустил свой шар, но ему не повезло. Шар отнесло в сторону, он зацепился за ветку остролиста и лопнул.
Пилар помчалась к кусту.
— Лопнул… — не на шутку огорчившись, сказала она.
Потом, дотронувшись до кусочка сморщившейся резины носком туфли, добавила:
— Я такой же подобрала тогда в комнате деда. Там тоже был шарик, только розовый.
Пуаро невольно вскрикнул. Пилар обернулась.
— Нет-нет, ничего, — успокоил ее Пуаро. — Просто я… да, я споткнулся.
Он обвел долгим взглядом дом.
— Сколько окон! У домов, мадемуазель, тоже есть глаза… Глаза и уши. Как жаль, что англичане так любят открывать окна.
На террасе появилась Лидия.
— Ленч готов. Пилар, дорогая, все вполне удачно разрешилось. После ленча Альфред все подробно тебе разъяснит. Пойдемте.
Все двинулись к дому. Пуаро чуть-чуть отстал. Вид у него был очень мрачный.
3
Когда все уже выходили из столовой, Альфред сказал Пилар:
— Пойдем ко мне, дорогая. Я должен кое о чем с тобой поговорить.
Он повел ее через холл в свой кабинет и плотно прикрыл за собой дверь. Остальные направились в гостиную. Только Эркюль Пуаро остался в холле, задумчиво глядя на дверь кабинета.
Внезапно он заметил, что рядом топчется дворецкий.
— В чем дело, Тресилиан? — обернулся к нему Пуаро.
Старик выглядел встревоженным.
— Я хотел поговорить с мистером Ли. Но сейчас его неудобно беспокоить.
— Что-нибудь случилось? — спросил Пуаро.
— Не знаю, что и сказать, сэр. Я ничего не могу понять.
— Так в чем же дело?
— Видите ли, сэр, — не сразу ответил Тресилиан, — вы, наверное, заметили, что по обе стороны парадной двери лежат пушечные ядра. Они очень большие и очень тяжелые — как-никак из камня. Так вот, сэр, одно из них исчезло!
Эркюль Пуаро удивленно поднял брови:
— Когда?
— Готов поклясться, что еще нынче утром они были на месте, сэр.
— Пойдемте посмотрим.
Они вместе вышли на крыльцо. Пуаро, наклонившись, осмотрел оставшееся ядро. Когда он выпрямился, лицо у него было совсем мрачным.
— Кому понадобилось украсть такую вещь, сэр? — с дрожью в голосе осведомился Тресилиан. — Я что-то ничего не понимаю.
— Не нравится мне это, — сказал Пуаро. — Очень не нравится…
Тресилиан с тревогой смотрел на него.
— Что происходит с нашим домом, сэр? С тех пор как убили хозяина, он совсем не похож на прежний. Я все время как во сне… То и дело путаюсь и порой уже не верю собственным глазам…
— Вот это зря, — покачал головой Эркюль Пуаро. — Собственным глазам как раз следует верить.
— У меня плохое зрение, — возразил Тресилиан. — Не то что прежде. Путаю вещи, путаю людей. Я уже слишком стар для своей работы.
— Не надо унывать. — Пуаро похлопал его по плечу.
— Спасибо, сэр. Я понимаю, вы желаете мне добра. Но никуда не денешься — я действительно уже стар. Мне все вспоминаются прежние дни и прежние лица. Мисс Дженни, мистер Дэвид и мистер Альфред. Я все время вижу их такими, какими они были раньше — в молодости. С того вечера как явился домой мистер Гарри…
— Вот-вот, — кивнул Пуаро, — так я и думал. Вы только что сказали: «с тех пор как убили хозяина», но в действительности это началось раньше — с тех пор как вернулся домой мистер Гарри — верно? Все переменилось и стало каким-то ненастоящим.
— Вы совершенно правы, сэр, — ответил дворецкий. — Именно с тех пор. Он и раньше, бывало, как приедет, всех перебаламутит.
Он снова взглянул туда, где раньше лежало пушечное ядро.
— Кто мог взять его, сэр? — прошептал он. — И зачем? Прямо какой-то сумасшедший дом.
— Меня пугает не безумие, а, наоборот, чересчур здравый ум, — сказал Пуаро. — Кого-то, Тресилиан, подстерегает смертельная опасность.
Он повернулся и вошел в дом.
В эту минуту из кабинета выскочила Пилар. Щеки ее пылали. Глаза сверкали, подбородок был надменно вскинут.
Когда Пуаро поравнялся с ней, она, вдруг топнув ногой, сказала:
— Я этого не приму.
— Чего именно, мадемуазель? — удивленно спросил Пуаро.
— Альфред только что сказал мне, что я могу получить деньги, причитавшиеся раньше моей матери, — ответила Пилар.
— Ну и что?
— Он еще сказал, что по закону они не мои. Но он, Лидия и остальные считают, что мамины деньги все же должны достаться мне. Пусть восторжествует справедливость, сказали они. И поэтому намерены отдать их мне.
— Ну и что? — повторил Пуаро.
— Как вы не понимаете? — снова топнула ногой Пилар. — Они хотят отдать их мне… Отдать.
— Это ущемляет вашу гордость? Напрасно. Они правы — по справедливости эти деньги должны принадлежать вам…
— Вы не понимаете… — начала было Пилар.
— Наоборот, — возразил Пуаро, — я все превосходно понимаю.
Она обиженно отвернулась.
Раздался звонок в дверь. Пуаро оглянулся. За стеклом он увидел силуэт инспектора Сагдена.
— Вы куда? — быстро спросил Пуаро Пилар.
— В гостиную, — мрачно ответила она, — к остальным.
— Очень хорошо. Там и оставайтесь. И не ходите по дому одна, особенно когда стемнеет. Берегитесь. Вам грозит опасность, мадемуазель. Вы и представить себе не можете, насколько серьезная опасность.
Он повернулся и пошел встречать Сагдена.
Сагден, подождав, пока Тресилиан удалится к себе в буфетную, сунул под нос Пуаро телеграмму.
— Попался, голубчик! — сказал он. — Прочтите! Это ответ от южноафриканской полиции на мой запрос.
Телеграмма гласила: «Единственный сын Эбенезера Фарра умер два года назад».
— Итак, теперь нам все известно! — заявил Сагден. — Смешно — совсем не то, что я думал…
4
Высоко подняв голову, Пилар переступила порог гостиной.
Она направилась прямо к Лидии, которая, сидя у окна, что-то вязала.
— Лидия, я пришла сказать, что не возьму этих денег. Я уезжаю — немедленно…
Лидия взглянула на нее с изумлением.
— Мое дорогое дитя, — сказала она, опуская спицы, — Альфред, наверное, плохо объяснил тебе суть нашего решения. Это ни в коей мере не благотворительность, как тебе это могло показаться. И не проявление доброты или щедрости с нашей стороны. Просто мы хотим восстановить справедливость. Была бы жива твоя мать, эти деньги унаследовала бы она, а после нее — ты. Это твое право, ты — ее дочь. Все должно быть по справедливости.
— Вот поэтому я и не могу их принять, — горячо заговорила Пилар, — особенно когда вы так говорите и потому что вы… такая! Я… я ужасно радовалась, что приехала сюда. Это было просто как веселое приключение, а вы все испортили. Я уезжаю немедленно и больше никогда вас не побеспокою…
Ее душили слезы. Она повернулась и, ничего вокруг не видя, выбежала из комнаты.
— Вот уж не думала, что она так все воспримет, — глядя ей вслед, беспомощно произнесла Лидия.
— Девочка очень расстроена… — заметила Хильда.
Джордж откашлялся и с важным видом изрек:
— Я еще утром сказал, что ваше решение глубоко порочно. У Пилар хватило ума самой это понять. Она не хочет принимать вашу милостыню…
— Это не милостыня, — резко перебила его Лидия. — У нее есть право на эти деньги.
— Она, по-видимому, так не считает! — отрезал Джордж.
Тут вошли инспектор Сагден и Эркюль Пуаро.
— Где мистер Фарр? — оглядевшись, спросил Сагден. — Мне нужно с ним поговорить.
Но прежде чем ему успели ответить, Эркюль Пуаро резко выпалил:
— А где сеньорита Эстравадос?
— Отправилась собирать свои вещи, — не без злорадства констатировал Джордж Ли. — По-видимому, ее английские родственники порядком ей надоели.
Пуаро тут же развернулся.
— Скорее! — уже на ходу бросил он Сагдену.
Едва они вышли в холл, где-то в отдалении раздался грохот и чей-то вскрик.
— Скорее! — снова крикнул Пуаро.
Они помчались по коридору к дальней лестнице. Дверь в комнату Пилар была открыта, а в проеме стоял мужчина. Когда они подбежали, он повернулся. Это был Стивен Фарр.
— Она жива… — сказал он.
Пилар стояла прислонившись к стене и не сводила глаз с огромного каменного ядра, которое лежало на полу у ее ног.
— Его установили над дверью, — едва дыша, произнесла она. — Оно должно было упасть мне на голову, когда я входила в комнату, но я зацепилась юбкой за гвоздь, и оно пролетело мимо.
Пуаро, опустившись на колени, осмотрел гвоздь. На нем был клочок темно-красной шерстяной ткани. Он встал и мрачно кивнул.
— Этот гвоздь спас вам жизнь, мадемуазель.
— Послушайте, что все это значит? — спросил инспектор, видимо, совершенно потрясенный.
— Меня пытались убить! — сказала Пилар и несколько раз энергично кивнула.
Инспектор Сагден принялся осматривать дверь.
— Ловушка, — констатировал он. — Незатейливая, но весьма эффективная! Подумать только! Кто-то пытался совершить очередное убийство. Но на сей раз сорвалось!
— Слава Богу, что с тобой ничего не случилось, Пилар! — хрипло произнес Стивен Фарр.
Пилар вскинула руки.
— Madre de Dios![189] — вскричала она. — Зачем кому-то понадобилось меня убивать? Что я такого сделала?
— Лучше спросите у себя: «Что я такое знаю?» — тихо сказал Пуаро.
— Знаю? — Пилар пристально на него посмотрела. — Ничего я не знаю.
— Вот тут вы ошибаетесь, мадемуазель. Отвечайте: где вы находились, когда произошло убийство? Ведь в этой комнате вас не было.
— Нет, была. Я же сказала вам, что была!
— Да, сказали, но это неправда, — с обманчивой мягкостью произнес Сагден. — Вы сказали еще, что слышали, как ваш дед закричал, но, находясь здесь, вы не смогли бы этого услышать — мы с мистером Пуаро проверяли это вчера.
Пилар затаила дыхание.
— Вы были недалеко от его комнаты, — сказал Пуаро. — И я знаю, где именно вы были, мадемуазель. В нише. Да-да, в нише, где стоят скульптуры.
— Но как вы узнали? — испуганно спросила Пилар.
— Мистер Фарр видел вас там, — чуть улыбнулся Пуаро.
— Ничего подобного! — возмутился Стивен. — Это ложь!
— Прошу прощения, мистер Фарр, но вы в самом деле видели там мисс Эстравадос, — возразил Пуаро. — Помните, вы сказали, что вам показалось, что в нише было не две скульптуры, а три. Белое платье в тот вечер было только на мисс Эстравадос. Она и была третьей «скульптурой». Не так ли, мадемуазель?
— Да, так, — после некоторого колебания призналась Пилар.
— А теперь расскажите нам, как все было на самом деле, мадемуазель, — попросил Пуаро. — Как вы там очутились?
— После обеда все дамы пошли в гостиную, потом я оттуда почти сразу ушла — хотела навестить деда. Мне казалось, что он будет этому рад. Но когда я свернула в коридор, смотрю — возле его двери кто-то стоит. Мне не хотелось, чтобы меня увидели, ведь дед не велел никому приходить. Я спряталась в нише — боялась, что тот человек меня заметит. А тут вдруг как загрохочет! — Она замахала руками. — Что-то падало и билось. Я просто окаменела, сама не знаю почему. Наверное, испугалась. А потом раздался этот вопль, — она перекрестилась, — у меня сердце замерло, и я подумала: «Кто-то умер…»
— А потом что?
— А потом все прибежали, и я вышла из ниши и присоединилась к ним.
— Почему же вы ничего не сказали нам об этом? — строго спросил Сагден.
— Зачем говорить полиции то, о чем тебя не спрашивают? — искренне удивилась Пилар. — Я решила, что если вы узнаете, что в момент убийства я была, можно сказать, в двух шагах от его комнаты, то сразу подумаете на меня. Вот я и сказала, что была у себя.
— Всякая намеренная ложь неизбежно подведет вас под подозрение, имейте это в виду, — предупредил ее Сагден.
— Пилар! — окликнул ее Стивен Фарр.
— Да?
— Кто стоял возле двери, когда ты свернула в коридор? Скажи нам.
— Говорите же, — приказал Сагден.
Пилар колебалась. Она широко раскрыла глаза, потом вдруг прищурилась.
— Кто это был, я не знаю, — медленно сказала она. — Свет был тусклым, и я не могла разглядеть. Но только это была женщина…
5
Инспектор Сагден оглядел всех присутствующих. И впервые в его голосе мелькнуло нечто вроде раздражения:
— Это против правил, мистер Пуаро.
— Я собрал всех для того, чтобы поделиться известными мне сведениями, — ответил Пуаро. — Чтобы мы все вместе смогли, наконец, добраться до истины.
— Все какие-то фокусы, — еле слышно пробурчал Сагден, откидываясь на спинку кресла.
— Для начала, я думаю, мы попросим объяснения у мистера Фарра, — сказал Пуаро.
Лицо Сагдена посуровело.
— Я бы предпочел побеседовать с ним наедине, — заявил он. — Впрочем, как вам угодно… А теперь, мистер Фарр, — ведь так вы себя называете, может быть, вы нам объясните вот это? — и он передал ему телеграмму.
Стивен Фарр прочитал ее вслух, затем, поклонившись, вернул Сагдену.
— Да, — сказал он, — скверно получилось.
— И это все, что вы можете нам сказать? — рассердился инспектор. — Вы, конечно, вправе отказаться от объяснений, но…
— Не стоит продолжать, инспектор, — перебил его Стивен. — Я знаю, что вы сейчас скажете. Я вполне готов объясниться. Быть может, мои объяснения покажутся вам не слишком убедительными, тем не менее это правда.
Он помолчал.
— Я не сын Эбенезера Фарра, — начал он. — Но я хорошо знал их обоих — и отца, и сына. Кстати, моя фамилия Грант. А теперь попробуйте поставить себя на мое место. Я приехал в Англию впервые в жизни. И, признаюсь, был здорово разочарован: всё и вся казалось таким серым и таким безжизненным. В поезде я увидел девушку. Должен сказать, что настроение у меня сразу улучшилось. Она мне очень понравилась. Она была так красива, так не похожа на других! Мы разговорились, и я окончательно решил не упускать ее из виду. Выходя из купе, я заметил на прикрепленной к ее корзине бирке адрес. Имя мне ничего не говорило, зато адрес, куда она ехала, был знаком. Я слышал о Горстон-Холле и много чего знал про его владельца. Одно время он был партнером Эбенезера Фарра, и старик Эб часто рассказывал о нем, о том, что он собой представлял.
Ну я и решил: поеду в Горстон-Холл и скажу, будто я сын Эбенезера Фарра. Он действительно умер два года назад. Но я вспомнил, что старик Эб много лет не переписывался с Симеоном Ли — он сам об этом рассказывал, — и подумал, что Ли почти наверняка не знает о смерти сына Эба. Во всяком случае, рискнуть стоило. Что я в конечном итоге и сделал.
— Но однако вы не сразу сюда приехали, — возразил Сагден. — Два дня вы провели в «Кингс Армз» в Эддлс-филде.
— Я все еще сомневался… Но наконец решился. Хоть что-то похожее на приключение. Все прошло как по маслу. Старик встретил меня на удивление приветливо и сразу предложил остановиться у него в доме. Я согласился. Вот и все, что я могу сказать в свое оправдание, инспектор. Если вы мне не верите, припомните дни своей молодости: неужто вы не совершали безрассудных поступков ради приглянувшейся вам девушки? Ну и пошлите еще один запрос в Южную Африку. Настоящее свое имя я уже назвал: Стивен Грант — и вам наверняка ответят, что я вполне благонадежный гражданин, не мошенник и не вор.
— Я никогда вас таковым и не считал, — мягко сказал Пуаро.
Инспектор Сагден провел пальцем по подбородку.
— Я должен проверить то, что вы сейчас сказали. А теперь нам хотелось бы услышать, почему вы не выложили все это сразу после убийства, зачем было так отчаянно лгать?
— Затем, что я дурак, — с обезоруживающей улыбкой признался Стивен. — Надеялся, что все так обойдется. Боялся, что, если я признаюсь, что явился в этот дом под чужим именем, вы мне наверняка не поверите. Не будь я законченным идиотом, я бы конечно же сообразил, что вы обязательно наведете справки в Йоханнесбурге[190].
— Что ж, мистер Фарр… то есть мистер Грант, — тут же поправился Сагден, — не могу сказать, что не верю вам. Тем не менее ваша история требует незамедлительной проверки. — Он выжидающе посмотрел на Пуаро.
— По-моему, и мисс Эстравадос желает что-то сказать, — заметил Пуаро.
Пилар побледнела.
— Это правда, — беззвучно призналась она. — Если бы не Лидия и не эти деньги, я бы ни за что не призналась. Одно дело — просто приехать и всех разыграть. Это действительно было бы очень забавно. Но когда Лидия сказала, что деньги по справедливости принадлежат мне, мне стало как-то не по себе. Я поняла, что зашла слишком далеко.
У Альфреда Ли был озадаченный вид.
— Никак не пойму, о чем ты говоришь, моя дорогая?
— Вы думаете, что я ваша племянница Пилар Эстравадос? Нет. Пилар погибла, когда мы вместе с ней ехали на машине — там в Испании. В машину попала бомба, Пилар погибла, а я осталась жива. Я плохо ее знала, но она успела рассказать мне о себе, о том, что дед пригласил ее к себе в Англию и что он очень богат. А у меня совсем нет денег, и я не знала, куда мне теперь деваться и что делать. Вот я и подумала: «А почему бы мне не взять паспорт Пилар и не поехать в Англию, где я смогу стать очень богатой?»— Ее лицо осветилось широкой улыбкой. — Мне сразу ужасно захотелось попробовать — выйдет или нет! Наши лица на фотографиях были очень похожи. Но когда тут вдруг захотели посмотреть мой паспорт, я открыла окно и на всякий случай бросила его на газон, а когда побежала его подбирать, потерла фотографию еще и землей. Это когда пересекаешь границу, на фотографию почти не смотрят, а тут…
— Вы хотите сказать, что намеренно играли на чувствах моего отца, назвавшись его внучкой? — рассердился Альфред.
— Да, — с вызовом кивнула Пилар. — Я сразу поняла, что сумею ему понравиться.
— Возмутительно! — взорвался Джордж Ли. — Это же самое настоящее преступление. Попытка обманом присвоить чужие деньги! — захлебывался он.
— Положим, у тебя ей так и не удалось их выманить, старина! — усмехнулся Гарри Ли. — Пилар, я на твоей стороне. Я восхищен твоей отвагой. И, слава Богу, я тебе больше не дядя. Что дает мне возможность действовать смелее.
— Скажите, вы знали? — спросила Пилар у Пуаро. — Когда вы догадались?
Пуаро улыбнулся.
— Мадемуазель, если бы вы изучали законы Менделя[191], вам было бы известно, что в семье, где у обоих родителей голубые глаза, не бывает кареглазых детей. Ваша мать, как я слышал, была весьма добродетельной и почтенной леди. Отсюда следовало, что вы отнюдь не Пилар Эстравадос. Последние сомнения отпали после фокуса с паспортом. Конечно, это было остроумное решение, но, как видите, все же недостаточно остроумное.
— Как и все эти ваши сказки, — бесцеремонно вмешался инспектор Сагден.
— Сказки? Я не понимаю… — В глазах Пилар было искреннее недоумение.
— История, которую вы нам только что изложили, нуждается в существенных дополнениях, — сказал Сагден.
— Оставьте ее в покое! — воскликнул Стивен.
— Вы сказали, что после обеда отправились в комнату вашего деда, — продолжал, не обращая внимания на его реплику, инспектор. — Что вам захотелось его навестить. Полагаю, это желание возникло у вас неспроста. Это вы украли алмазы. Он дал вам их посмотреть, а когда попросил положить обратно в сейф, вам удалось незаметно их припрятать. Когда старик обнаружил пропажу, то сразу понял, что украсть их могли только двое. Либо Хорбери, которому каким-то образом удалось узнать шифр и ночью открыть сейф, либо вы.
Мистер Ли тотчас позвонил мне и попросил прийти. А вам велел подняться к нему сразу после обеда. Вы пришли, и он обвинил вас в краже. Вы, конечно, все отрицали, он настаивал… Не знаю, что было потом — возможно, он догадался, что вы никакая не внучка, а просто ловкая воровка. В любом случае, игра была окончена, вас разоблачили. И тут вы бросились на старика с ножом. Он как мог защищался, потом закричал. Вы выскочили из комнаты, повернули ключ снаружи и затем, верно рассудив, что сбежать до появления остальных не удастся, спрятались в нишу.
— Неправда! — с отчаянием в голосе вскричала Пилар. — Все это ложь! Не крала я никаких алмазов и никого не убивала. Клянусь Святой Девой Марией.
— Ну а кто в таком случае это сделал? Вы говорите, что перед дверью мистера Ли кто-то стоял. Судя по вашим словам, этот кто-то — убийца, ибо, опять же по вашим словам, мимо ниши больше никто не проходил. Но кроме вас, этого загадочного убийцу никто не видел. Из чего следует, что вы все это придумали, чтобы снять с себя подозрение.
— Конечно, это она! — закричал Джордж Ли. — Теперь все ясно! Я всегда говорил, что отца убил кто-то посторонний. Какая глупость — подозревать близких ему людей! Этого в принципе не могло быть!
Пуаро беспокойно заерзал.
— Я с вами не согласен, — сказал он. — Принимая во внимание характер Симеона Ли, это вполне могло случиться.
— Что? — У Джорджа отвисла челюсть. Он уставился на Пуаро.
— И, полагаю, именно это и случилось. Симеон Ли был убит одним из своих детей по причине, которая казалась убийце весьма существенной.
— Одним из нас? Я категорически возражаю…
Однако Пуаро прервал его тираду:
— В убийстве можно обвинить любого из присутствующих, — изрек он тоном, не допускающим возражений. — Начнем хотя бы с вас, мистер Джордж Ли. Вы не любили своего отца. Но поддерживали с ним хорошие отношения ради денег. В день своей смерти он предупредил вас, что отныне будет предоставлять вам более скромную сумму. Вы знали, что в случае его смерти вы получите солидный куш. Вот вам и мотив. После обеда вы отправились звонить по телефону. Да, вы действительно звонили, но разговор продолжался всего пять минут. После этого вы вполне успели бы подняться к отцу, чтобы побеседовать с ним наедине, и вполне могли убить его. Затем вы вышли из комнаты, повернули ключ плоскогубцами, полагая, что в убийстве обвинят пробравшегося в дом через окно грабителя. Однако в спешке вы забыли проверить, достаточно ли открыто окно. А открыто оно было совсем чуть-чуть и намертво закреплено стопором. И версия о грабителе сразу отпала. Глупейшая оплошность. Что, впрочем, не мудрено, извините, но человек вы довольно бестолковый.
Однако, — добавил Пуаро после короткой паузы, во время которой Джордж тщетно пытался сочинить достойный ответ, — среди преступников немало бестолковых людей!
Пуаро посмотрел на Магдалину.
— У мадам тоже был повод для убийства. Она, насколько я понимаю, вся в долгах, к тому же отдельные высказывания вашего отца в ее адрес вызывали у нее крайнее беспокойство. У нее тоже нет алиби. Она пошла звонить, но не звонила, а о том, чем она была занята, мы можем судить исключительно по ее собственным словам…
Теперь мистер Дэвид Ли, — продолжал он. — Мы не раз слышали о мстительности и злопамятстве, присущих вашему семейству. Мистер Дэвид Ли за все эти годы так и не смог простить отцу его обращения с матерью. Недавний выпад против нее мог оказаться последней каплей. Говорят, что во время убийства Дэвид Ли сидел за роялем и играл «Похоронный марш». Но что, если его играл кто-то другой? И этот кто-то знал о намерениях Дэвида и благословил его на этот поступок?
— Это бесчестное обвинение, — тихо отозвалась Хильда Ли.
— Готов предложить вам иное, мадам, — обернулся к ней Пуаро. — Убийство — ваших рук дело. Вы поднялись наверх, чтобы совершить суд над человеком, который, по-вашему, не заслуживает прощения. Вы из тех, мадам, кто страшен в гневе…
— Я его не убивала, — сказала Хильда.
— Мистер Пуаро прав, — снова бесцеремонно вмешался Сагден. — Мы вполне могли бы предъявить обвинение всем, кроме мистера Альфреда Ли, мистера Гарри Ли и миссис Альфред Ли.
— Я бы не стал делать исключения и для них… — мягко заметил Пуаро.
— Да ладно вам, мистер Пуаро! — запротестовал инспектор.
— На чем же зиждется обвинение против меня, мосье Пуаро? — поинтересовалась Лидия Ли, насмешливо приподняв брови..
Пуаро поклонился.
— О побудительном мотиве, мадам, говорить не будем. Он очевиден. Что же касается возможности… На вас в тот вечер было платье из тафты достаточно яркой расцветки и накидка. Напомню вам, что ваш дворецкий Тресилиан страдает близорукостью, причем довольно сильной. Должен заметить также, что гостиная у вас большая и освещена лампами под массивными абажурами. В тот вечер, за несколько минут до того, как раздался крик, Тресилиан вошел в гостиную, чтобы убрать поднос с чашками из-под кофе. Там он вроде бы увидел вас, — вы стояли у дальнего окна и вас наполовину загораживала портьера…
— Он действительно видел меня, — подтвердила Лидия Ли.
— Вполне вероятно, — продолжал Пуаро, — что Тресилиан видел всего лишь вашу накидку, прикрепленную к портьере — вы просто хотели, чтобы все думали, будто вы и впрямь находитесь там.
— Я стояла там… — сказала Лидия.
— Как вы смеете… — начал было Альфред.
— Не мешай, Альфред, — перебил его Гарри. — Теперь наш черед. Ну а как, по-вашему, удалось прикончить отца нашему дорогому Альфреду? Ведь во время убийства мы оба были в столовой?
— Очень просто, — засветился улыбкой Пуаро. — Достовернее всего выглядит алиби, которое вы не стремитесь доказать, потому что его как бы и доказывать-то не надо… Вы и ваш брат в плохих отношениях — это известно всем. Вы постоянно стараетесь его поддеть. Он тоже за словом в карман не лезет. Но предположим, что все это только игра — часть хорошо продуманного плана. Предположим, что Альфреду Ли настолько надоело плясать под дудку старого сумасброда, что он готов забыть о былых обидах и взять вас в сообщники. Вы возвращаетесь домой. Альфред делает вид, что недоволен вашим появлением. Демонстративно разыгрывает ревность и неприязнь. Вы отвечаете ему презрением. Но вот наступает вечер убийства, которое вы оба так замечательно спланировали. Один из вас остается в столовой и продолжает что-то говорить или даже выкрикивать, изображая ссору. Словом, создает полную иллюзию того, что вас там двое. Второй поднимается наверх и совершает преступление…
— Вы… вы дьявол… — вскочил с места Альфред Ли. Язык у него заплетался. — В-вы дьявол во плоти…
Сагден не сводил глаз с Пуаро.
— Вы в самом деле считаете, что…
— Я должен был показать все возможные варианты! — перебил его Пуаро, и в его голосе зазвучала властность. — Все, что могло произойти! Определить же, кто совершил преступление на самом деле, мы можем, лишь перейдя от возможностей к внутренним побуждениям… — И, помолчав, добавил: — Мы должны вернуться, как я не раз уже говорил, к характеру самого Симеона Ли…
6
Наступила минутная пауза. Как ни странно, все тут же забыли о своем негодовании и как зачарованные смотрели на Пуаро. Наконец он, не спеша, заговорил:
— Все дело в характере покойного. Да, именно в нем скрывается тайна его гибели! Мы должны понять, что он был за человек, что происходило в его душе и в его мыслях. Ибо человек не просто живет и умирает, но передает частицу себя своим потомкам…
Что должен был передать Симеон Ли своим сыновьям и дочери? Во-первых, непомерную гордость, которая была страшно уязвлена тем, что дети не оправдали его надежд и амбиций. Во-вторых — умение выжидать. Нам рассказали, что Симеон Ли умел выжидать годы, чтобы отомстить тому, кто нанес ему обиду. Мы видим, что это качество его характера было унаследовано тем из сыновей, который меньше всех похож на него внешне. Дэвид Ли тоже способен помнить обиду долгие годы. Значительное внешнее сходство заметно лишь в Гарри Ли. Посмотрите на портрет молодого Симеона Ли: тот же нос с горбинкой, тот же удлиненный подбородок, высоко поднятая голова. По всей видимости, Гарри унаследовал от отца и многие его манеры — например, смеясь, откидывать голову и, задумываясь, потирать пальцем подбородок.
Принимая все это во внимание и будучи убежденным, что убийство совершено кем-то из близких покойного, я изучил вашу семью с психологической точки зрения. То есть я попытался решить, кто из членов семьи способен в силу психологических особенностей быть преступником. На мой взгляд, их двое. Это — Альфред Ли и Хильда Ли, жена Дэвида. Самого Дэвида я не считаю потенциальным убийцей. По-моему, столь ранимый человек попросту не способен перерезать человеку глотку. Из списка возможных убийц я также исключил Джорджа Ли и его жену. Каковы бы ни были их тайные желания, я считаю, что они не способны на подобный риск. Оба они наделены исключительной осторожностью. Миссис Альфред Ли тоже не смогла бы совершить убийство. У нее для этого слишком ироничный ум. А вот в отношении Гарри Ли у меня были определенные сомнения. В его повадках безусловно была некая агрессивность и напор, но я чувствовал, что они явно показные, что, по сути, он человек слабодушный… Таким же считал его — теперь я знаю это — и его покойный отец. Гарри, сказал он, ничем не лучше остальных. Таким образом, остаются те двое, которых я упомянул вначале. Итак, Альфред Ли. Человек, способный на самоотверженную преданность, подчинявший себя воле другого человека в течение многих лет, но всякому терпению рано или поздно приходит конец… Более того, он мог затаить обиду на отца, которая, не имея выхода, росла и росла. Именно самые тихие и покорные люди часто способны на чудовищное насилие. И когда их терпение лопается, они теряют над собой контроль… Теперь Хильда Ли. Она относится к тем натурам, которые способны вершить правосудие собственными руками, никогда, впрочем, не руководствуясь личной выгодой. Они способны осудить и тут же привести приговор в исполнение. Подобные характеры часто встречаются в Ветхом Завете. Вспомните хотя бы Иаиль[192] и Юдифь[193].
Размышляя подобным образом, я, естественно, должен был проанализировать и обстоятельства, при которых было совершено преступление. Так вот, первое, что сразу бросается в глаза, это сама картина преступления. Представьте себе комнату, в которой лежал мертвый Симеон Ли. Большой стол, кресло — тоже огромное — перевернуты. Лампа, фарфор, стекло — все вдребезги… Особенно меня поразили стол и кресло. Они из красного дерева, то есть очень тяжелые. Было совершенно непонятно, каким образом в этой весьма неравной схватке между тщедушным стариком и его убийцей оказалась перевернутой такая тяжелая мебель. Все это было очень странно. И возникает вопрос: зачем кому-то понадобилось устроить эту инсценировку? Разве что убийца решил таким образом создать впечатление, что здесь происходила жестокая борьба… то есть что преступление совершено либо женщиной, либо физически слабым мужчиной.
Но я тут же отбросил эту мысль: грохот падающей мебели тут же вызвал бы тревогу, и у убийцы не хватило бы времени для бегства. Куда логичней было бы перерезать Симеону Ли глотку в спокойной обстановке, по возможности не привлекая внимания.
Имелось и еще одно совершенно непостижимое обстоятельство — дверь в комнату убитого явно была заперта снаружи, хотя ключ был вставлен изнутри. Преступник хотел создать видимость самоубийства? Но это полный абсурд, поскольку рядом с телом мистера Ли не было найдено орудия убийства. И навести на мысль о том, что убийца выбрался наружу через окно, этот трюк тоже не мог, поскольку одно окно было закрыто, а приоткрытое намертво закреплено стопором. Кроме того, на то, чтобы закрыть дверь с помощью плоскогубцев, преступнику безусловно потребовалось бы довольно много времени. А его-то как раз у него не было.
И в довершение всех этих несуразностей — кусочек резинки, вырезанный из мешочка, в котором хранилась губка Симеона Ли, и деревянный колышек, предъявленные мне инспектором Сагденом. Их нашла на полу мисс Эстравадос. Я не понимал, что они могут означать и как их можно использовать. И тем не менее они ведь были для чего-то нужны…
Таким образом, как вы видите, преступление становится все более и более запутанным. В нем отсутствует элементарный смысл, отсутствует метод и, наконец, отсутствует логика.
Продолжим наши рассуждения. Покойный послал за инспектором Сагденом, которого известил о краже и попросил вернуться через полтора часа. Почему? Если подозревал свою внучку или кого-нибудь еще из членов семьи, то почему бы ему было не попросить инспектора подождать внизу, пока он сам не поговорит с тем, кого подозревает? Присутствие же инспектора в доме придало бы его беседе большую убедительность.
И здесь мы неизбежно заметим, что странным было не только убийство, в высшей степени странном было и поведение самого Симеона Ли!
«Что-то здесь не так!» — говорю я себе. Почему? Потому что мы с вами рассматриваем это убийство не под тем углом зрения. Мы рассматриваем его так, как это нужно убийце…
Итак, перед нами три непонятных момента: борьба во время убийства, повернутый снаружи ключ и кусочек резинки. Нам следует так на них посмотреть, чтобы все это обрело смысл. Нужно отбросить прежние рассуждения, забыть на время об обстоятельствах смерти Симеона Ли и попытаться понять эти три момента. Итак, борьба. Что она предполагает? Насилие, грохот, звон стекла… Ключ? Зачем кому-то нужно было поворачивать ключ? Чтобы никто не вошел? Но это не явилось бы помехой, потому что дверь почти тотчас же была взломана. Чтобы задержать кого-то в комнате? Или помешать кому-то выйти?
Кусочек резины! И тут я мысленно говорю себе: «Кусочек резины есть кусочек резины, и ничего больше!» Вот именно, скажете вы. Однако он тоже важен, ибо теперь получается интересная триада: сильный шум, запертая дверь, бесполезный предмет…
Соответствует ли все это характеру двух моих подозреваемых? Нет! И Альфреду Ли и Хильде Ли было бы куда предпочтительнее избавиться от старика тихо, не привлекая ничьего внимания. Зачем им было тратить время на то, чтобы запирать дверь столь необычным способом? А кусочек резины опять-таки оказывается здесь совершенно ни при чем! Опять какой-то абсурд!
И все же меня не оставляет чувство, что ничего абсурдного в этом убийстве нет, скорее, наоборот, оно очень хорошо продумано и превосходно исполнено. И оно удалось! А это значит, что тут не может быть ничего бессмысленного, что тут не может быть случайных предметов…
И вот, в который раз все обдумав, я уловил слабый проблеск истины…
Кровь — так много крови — кровь повсюду… Чтобы привлечь внимание только к крови — свежей и очень яркой… Так много крови — слишком много крови…
Из этого не может не возникнуть и другая аналогия. Это — кровное преступление. Оно замешано на крови. Собственная кровь Симеона Ли восстает против него самого…
Эркюль Пуаро подался вперед.
— Две наиболее важные улики в данном деле мне подсказали, сами того не замечая, два разных человека. Миссис Альфред Ли процитировала строку из «Макбета»: «Кто бы мог подумать, что в старике окажется столько крови!» А потом дворецкий Тресилиан сказал, что он пребывает в смятении, ибо ему мерещится, что события как-то странно повторяются и он видит многое уже не в первый раз. Причиной этого смятения было весьма обычное обстоятельство: он услышал звонок и открыл дверь — приехал Гарри Ли, а на следующий день ему довелось открывать дверь Стивену Фарру.
Ну и что? Разве это повод для смятения? Но посмотрите на Гарри Ли и Стивена Фарра, и вы все поймете. Они удивительно похожи! Вот почему, когда Тресилиан открывал дверь Стивену Фарру, ему показалось, что он уже делал это прежде, потому что накануне он открывал дверь Гарри Ли. Старику почудилось, что перед ним стоит один и тот же человек. И опять же только сегодня Тресилиан упомянул, что он почему-то все время путает людей. Ничего удивительного! У Стивена Фарра такой же нос с горбинкой, та же манера откидывать голову, когда он смеется, и поглаживать край подбородка указательным пальцем. Вглядитесь как следует в портрет молодого Симеона Ли, и вы увидите не только Гарри Ли, но и Стивена Фарра…
Стивен нервно дернулся. Его стул заскрипел.
— Вспомните вспышку Симеона Ли, его гневную тираду в адрес его детей. Помните, он сказал, если вы помните, что где-нибудь по свету бродят его сыновья, которые куда лучше любого из вас, несмотря на то что оказались незаконнорожденными. Таким образом, мы снова возвращаемся к характеру Симеона Ли. Того Симеона Ли, который имел успех у женщин и разбил сердце собственной жены. Симеона Ли, который хвастался в разговоре с Пилар, что мог бы составить себе целый отряд телохранителей из сыновей почти одного возраста! Эти факты позволили мне прийти к следующему выводу: в этом доме находятся не только законные члены семьи Симеона Ли, но и его незаконнорожденный сын.
Стивен встал.
— Это и было причиной вашего приезда сюда, не так ли? А не встреча с хорошенькой девушкой, с которой вы случайно познакомились в поезде. Вы уже ехали сюда, когда увидели ее. Ехали, чтобы посмотреть на своего отца…
Стивен стал мертвенно-бледным.
— Да, мне всегда хотелось увидеть… — начал он хриплым и прерывающимся голосом. — Моя мать иногда рассказывала о нем. И мне так захотелось увидеть его… Скопив немного денег, я приехал в Англию. Я не собирался говорить ему, кто я на самом деле. Сказал, что я сын Эбенезера Фарра. Да, я приехал сюда только по одной причине — посмотреть на человека, который был моим отцом…
— Господи, до чего же я был слеп… — почти шепотом произнес инспектор Сагден. — Теперь-то я вижу. Дважды я принимал вас за мистера Гарри Ли и, однако, так и не догадался, почему путаю вас с ним.
Он повернулся к Пилар.
— Так вот в чем дело! У двери стоял Стивен Фарр, верно? Я помню, вы ответили не сразу и посмотрели на него, прежде чем сказать, что это была женщина. Вы видели Фарра, но не хотели выдать его…
Зашуршал шелк платья, и раздался приятный звучный голос Хильды Ли:
— Нет, вы ошибаетесь. Пилар видела меня…
— Я так и предполагал, мадам, — сказал Пуаро.
— Любопытная вещь — инстинкт самосохранения, — спокойно продолжала Хильда. — Никогда не думала, что я такая трусиха, и буду молчать просто из чувства страха!
— Но теперь, я надеюсь, вы объяснитесь? — спросил Пуаро.
— Да, — кивнула Хильда. — Я была с Дэвидом в музыкальной гостиной. Он сидел за роялем. И явно в подавленном настроении. Я боялась за него и проклинала себя за то, что настояла на приезде сюда. Сама настояла. Тут Дэвид начал играть «Похоронный марш», и тогда я решила… Вам, наверное, это покажется странным, но я решила, что нам обоим следует немедленно уехать, не дожидаясь утра. Я тихо вышла из гостиной и поднялась наверх. Я хотела повидать мистера Ли и объяснить ему, почему мы уезжаем. Я прошла коридором до его комнаты и постучалась. Мне никто не ответил. Я постучала громче. Опять никакого ответа. Тогда я подергала за ручку. Дверь была заперта. И вот тут, стоя у двери, я услышала в комнате грохот… — Она помолчала. — Вы мне не поверите, но это чистая правда! В комнате кто-то был, и он боролся с мистером Ли. Я слышала, как падали столы и стулья, как бились стекло и фарфор, слышала, как кто-то истошно закричал… затем наступила тишина. На меня точно нашел столбняк. Я не могла сделать ни шагу. И вот тут прибежали мистер Фарр и Магдалина, а за ними и другие. Мистер Фарр и Гарри принялись взламывать дверь, она поддалась, и мы вошли в комнату, но там, кроме мистера Ли, лежавшего в луже крови, никого не было.
Ее низкий голос вдруг зазвенел.
— Там не было никого… никого, вы понимаете? Но из комнаты никто не выходил…
7
Инспектор Сагден тяжело перевел дух.
— Либо я схожу с ума, либо все остальные! То, что вы нам рассказали, миссис Ли, — явная бессмыслица! Это какое-то безумие!
— Но я действительно слышала, как кто-то боролся с мистером Ли и как тот закричал, когда ему перерезали горло, и я точно знаю, что из комнаты никто не выходил, — звенящим голосом отозвалась Хильда Ли.
— И все это время вы молчали? — спросил Эркюль Пуаро.
Хильда Ли побледнела, но голос у нее был твердым:
— Да, потому что, если бы я вам все это рассказала, вы бы сказали, что его убила я… а если не сказали, то подумали бы…
— Нет, — покачал головой Пуаро, — вы его не убивали. Его убил собственный сын.
— Бог свидетель, я до него не дотрагивался! — сказал Стивен Фарр.
— Не вы, — согласился Пуаро. — У него есть и другие сыновья.
— Какого черта… — начал Гарри.
Джордж смотрел во все глаза. Дэвид закрыл лицо руками. Альфред часто-часто моргал.
— Приехав сюда, я в первый же вечер, можно сказать, увидел призрак Симеона Ли, — продолжал Пуаро, — ибо, корца я познакомился с мистером Гарри Ли, у меня возникло такое ощущение, что я его где-то уже видел. Приглядевшись к нему, я понял, что он необыкновенно похож на отца, и я подумал, что этим, очевидно, и объясняется это ощущение.
Но вчера человек, сидевший напротив меня, засмеялся, откинув голову, и я вдруг понял, кого мне тогда напомнил Гарри Ли. Я обнаружил черты покойного Симеона Ли в лице еще одного человека.
Нет ничего удивительного в том, что бедняга Тресилиан был сбит с толку… Ведь он открыл дверь не двум, а трем очень похожим друг на друга людям. Ничего удивительного, что он растерялся. Как не растеряться, когда в доме находятся целых три человека, которых даже на небольшом расстоянии можно запросто спутать друг с другом. Тот же рост, те же повадки (в особенности обыкновение поглаживать пальцем подбородок), привычка смеяться, откинув голову, тот же нос с горбинкой. Правда, в третьем случае это сходство не столь разительно, поскольку у этого человека есть… усы.
Он подался вперед.
— Порой забывают, что офицеры полиции — тоже люди, что у них есть жены, дети, матери и… — он помолчал, — отцы… Вспомните здешнюю репутацию Симеона Ли: человек, который разбил сердце своей жены многочисленными связями с другими женщинами. Сын, рожденный вне закона, тоже может унаследовать черты своего отца, и не только внешние. Он может унаследовать его гордость, его умение выжидать и… его мстительность!
Голос Пуаро окреп.
— В течение всей жизни, Сагден, вы испытывали ненависть к своему отцу. По-моему, вы давно задумали это убийство. Вы родились в соседнем графстве, неподалеку отсюда. Несомненно, ваша мать с деньгами, которыми так щедро одарил ее Симеон Ли, смогла найти себе мужа, который усыновил ее ребенка. Вам было нетрудно поступить на службу в Миддлширскую полицию и ждать, когда представится случай отомстить. У инспектора полиции имеется много возможностей совершить убийство и остаться при этом безнаказанным.
Сагден стал белым как полотно.
— Вы сошли с ума! — вскричал он. — Меня не было в доме, когда произошло убийство.
— О нет, — покачал головой Пуаро, — вы убили его перед тем, как ушли из дома в первый раз. После вашего ухода никто больше не видел его живым. А убить его вам было нетрудно. Симеон Ли ждал вас, да… но сам он за вами не посылал. Это вы позвонили ему и довольно невразумительно намекнули на возможную кражу алмазов. Вы сказали, что зайдете к нему вечером, около восьми, под каким-нибудь удобным предлогом — вроде сбора денег на благотворительные цели. У Симеона Ли на ваш счет не было никаких подозрений. Ему и в голову не могло прийти, что вы — его сын. Вы рассказали ему, что алмазы у него вроде бы как похитили… или подменили… Он открыл сейф, чтобы продемонстрировать вам, что камни на месте. Вы извинились, вернулись вместе с ним к камину и, улучив момент, перерезали ему горло, зажав другой рукой рот, чтобы он не мог закричать. Для человека вашей комплекции это — детская забава.
Затем вы подготовили сцену — забрали алмазы, сдвинули вместе столы и стулья, положили на них лампы и вазы и, взяв тонкую веревку или бечевку, которую, обмотавшись под пиджаком, принесли с собой, обвязали каждый предмет вдоль и поперек. У вас была при себе бутылка с кровью только что убитого животного, в которую вы добавили некоторое количество лимонной кислоты. Вы облили все вокруг этой кровью, потом вылили кислоту в лужу крови, которая вытекла из раны Симеона Ли, затем разожгли камин, чтобы труп не закоченел, и выкинули оба конца веревки в приоткрытое окно, так чтобы они свисали снаружи. После этого вы вышли из комнаты, заперев за собой дверь. Это было важно для того, чтобы никто случайно не проник в комнату раньше времен и.
Затем вы покинули дом и спрятали алмазы в одной из каменных ваз в саду. Если в конечном итоге их обнаружат, то подозрение тем более падет, рассчитывали вы, на законных детей Симеона Ли. Около девяти пятнадцати вы вернулись и, перемахнув через ограду как раз под окном, потянули за свисавшие концы веревки, опрокинув таким образом всю мебель и, естественно, перебив весь фарфор и стекло. Затем, ухватившись за один из концов, вы вытянули веревку и снова обмотались ею.
А потом… потом вы устроили еще один трюк! — Он повернулся к остальным. — Помните, как каждый из вас по-своему описывал предсмертный крик мистера Симеона Ли? Вы, мистер Ли, назвали его криком человека в предсмертной агонии. Ваша жена и Дэвид Ли оба использовали одно и то же выражение: «так кричат души грешников в аду». Миссис Дэвид Ли, наоборот, сказала, что так кричит тот, у кого нет души. Она сказала, что это был звериный крик. Ближе всех к истине оказался Гарри Ли. Он сказал, что так визжит свинья, когда ее режут. Видели ли вы когда-нибудь на ярмарках длинные розовые воздушные шары, на которых нарисована поросячья голова и написано «Резаный поросенок»? Когда из такого шара выходит воздух, раздается звук, похожий на душераздирающий вопль. Вот это, Сагден, и был ваш финальный штрих. Вы оставили в комнате такой шар. В свиное рыло был вставлен колышек, также привязанный к веревке. Когда вы дернули за веревку, колышек вылетел, и из шара стал выходить воздух. И вот вскоре после грохота падающей мебели и звона фарфора раздался этот кошмарный крик.
Он снова повернулся к остальным.
— Теперь вы понимаете, что подняла с пола мисс Эстравадос? Инспектор хотел сам незаметно подобрать лопнувший шар и колышек, но Пилар его опередила. Тогда он, тут же сориентировавшись, официальным тоном заставил ее вернуть их. Обратите внимание: в дальнейшем он ни разу не упомянул об этом инциденте. Что уже само по себе было весьма подозрительно. Я узнал о нем от Магдалины Ли и спросил инспектора, в чем там было дело. Он был во всеоружии. Он заранее запасся кусочком резины, отрезав его от мешочка, в котором хранилась губка мистера Ли, и предъявил его мне вместе с деревянным колышком. В общем, все соответствовало тому, о чем мне рассказала Магдалина Ли: кусочек резинки, колышек… Это уже позже я понял, что тут какой-то подвох. Но в тот момент я ничего такого не заподозрил. Нет, чтобы сразу сказать себе: «Это какая-то бессмыслица, наверняка там было что-то другое, а значит, инспектор Сагден лжет…» Нет, я как какой-то глупец, упорно пытался найти объяснение. И только когда мадемуазель Эстравадос, глядя на лопнувший шарик, воскликнула, что подобрала с пола в комнате Симеона Ли такой же, только розовый, мне открылась, наконец истина.
Видите, теперь все встало на свои места: грохот, который должен был помешать определить, когда на самом деле был убит Симеон Ли. Запертая дверь, чтобы никто не мог войти в комнату раньше времени. Крик умирающего… Теперь все прояснилось…
Однако как только Пилар Эстравадос рассказала о том, что в комнате она подняла с пола именно шарик, она стала представлять для убийцы большую опасность. И если он слышал ее слова (что было вполне вероятно, поскольку голос у нее звонкий, а многие окна в доме были открыты), ей самой стала угрожать опасность. Она уже и раньше ставила убийцу в весьма щекотливое положение. Она как-то сказала о покойном мистере Ли: «В молодости он, вероятно, был очень красивым». А потом, обернувшись к Сагдену, добавила: «Совсем таким, как вы». Она имела в виду именно сходство, и Сагден понял это. Недаром он, помнится, весь побагровел и чуть не поперхнулся. Это было так неожиданно и опасно для него… Он попробовал бы навести подозрения на нее, но это оказалось невозможным, поскольку у внучки покойного явно не было никаких мотивов для совершения преступления. Позже, услышав из сада ее звонкий голос, оповещавший о том, что у деда в комнате она нашла такой же шар, только розовый, он решился на крайние меры. Пока мы обедали, он исхитрился приладить ядро над дверью. По счастливой случайности его затея провалилась…
Воцарилось долгое молчание.
— Когда вы перестали сомневаться? — спросил Сагден.
— Я не был уверен до тех пор, пока не принес в дом фальшивые усы и не приложил их к портрету Симеона Ли. Передо мной было ваше лицо, — ответил Пуаро.
— Пусть душа его мается в аду! Я не жалею, что сделал это! — воскликнул Сагден.