Он вышел за дверь.
Сара минуту стояла неподвижно, сбитая с толку его спокойной доброжелательностью. Он не был раздражен.
Тогда что с ним?
Она вдруг почувствовала себя совершенно обнаженной и беззащитной, чего еще никогда не было. Схватив покрывало, она прикрылась им спереди.
— А как же наша сделка? — крикнула она, шагнув за ним к двери.
Герцог натягивал пиджак в гостиной.
— А что с ней? — спросил он.
— Она в силе? Вы ведь меня кое о чем просили.
Он взял очки и положил их во внутренний карман. Потом обернул шейный платок вокруг шеи и начал рассеянно завязывать его в узел.
— Вы не хотите меня? Разве не в этом предмет нашей сделки?
— Хочу ли я вас? — мягко переспросил он с оттенком иронии.
Подойдя к ней, он остановился, когда носки его сапог почти коснулись ее босых ступней. Наклонившись, он погладил губами нежное место у основания ее шеи и на миг замер, словно впитывая ее аромат, ее тепло, ее присутствие. Прежде чем он выпрямился, она почувствовала кожей его горячее дыхание. Глядя ей в глаза, Бейнтон признался:
— Я очень хочу вас. Но не таким способом.
Он сделал шаг назад.
— Я хочу узнать вас, Сара. Понять вас.
И он повернулся к двери.
— Мы сделаем это, — пообещал он, обернувшись и кивнув в сторону спальни. — Это часть нашего договора. Однако я приду к вам, Сара, когда вы будете хотеть этого так же сильно, как я жажду вас.
Он снял с вешалки у двери пальто и шляпу.
— Тогда вы меня никогда не получите, — заверила она его.
Если он и услышал ее, то ничего не ответил. Вместо этого открыл дверь и шагнул в коридор.
Он ушел.
Сара в смятении глядела на закрытую дверь. «Я хочу узнать вас, Сара. Понять вас».
Он попросил ее о доверии. Но у нее нет и не будет доверия. Ни к кому и никогда.
Она вышла в гостиную. Здесь еще чувствовалось его присутствие, его аромат. Он такой сильный, влиятельный, а она… Она просто ничто. Если бы ей пришлось исчезнуть, никто и не заметил бы, что она вообще существовала… Внезапно ее взгляд упал на кожаную папку на столе. Ее единственная уцелевшая пьеса. Ее творение.
«Тальберт повезет вас осмотреть театры».
За эти годы она слышала от мужчин столько обещаний. Самыми смехотворными были клятвы, данные ей у алтаря, потому что Роланд окончательно бросил ее именно тогда, когда она была физически разбита.
«Но ты же хочешь доверять», — прошептал тихий внутренний голос.
Это была правдой. В своих пьесах она писала о любви, доброте и доверии между мужчинами и женщинами и о тех удивительных отношениях, которые, как она свято верила, существуют и в жизни, а не только на сцене театра. Она так хотела в это верить, но желание — еще не реальность.
Сара подошла к столу и провела рукой по кожаной папке, словно написанные внутри слова могли поддержать ее, — и они придали ей сил. В этих словах была ее душа.
Что бы еще на нее ни свалилось, она должна попытаться поставить свою пьесу. Она уже слишком много пережила, чтобы сейчас сдаться.
«Тогда вы меня никогда не получите».
Господи, какой же он дурак.
Гордость, раздражение и стыд остановили Гэвина на верхней ступеньке гостиничной лестницы.
Она скрутила его в узел. Животный инстинкт приказывал ему вернуться, ползать перед ней на коленях, если нужно, но получить то, чего он от нее хочет.
Какая разница, что она предложила ему себя с очарованием, присущим разве что скучающей шлюхе? Он представил, как неловко овладевает ею, как трудится над ней, а она смотрит в потолок, желая быть в этот момент где угодно, только не с ним.
Что ж, он мог претендовать на ее тело, которое получил за свои деньги, мог пройти весь этот обряд посвящения, но он был бы противен сам себе.
Кто-то поднимался по лестнице. Гэвин надел шляпу, надвинув поля на глаза, и стал спускаться. Ему было трудно собраться с мыслями, трудно идти. Его тело изнывало от жажды, желало ее.
Гэвину понадобился весь его хваленый самоконтроль, чтобы не смять ее. Но если бы он не выдержал и утолил свою жажду, она возненавидела бы его навсегда.
А он не хотел, чтобы Сара его ненавидела.
Эта мысль его поразила. Он не должен испытывать к ней таких чувств. Из этого не получится ничего хорошего, потому что у них не может быть никакого будущего.
Она — актриса, а он — герцог, который должен жениться на девушке из хорошей семьи, с большим наследством. И потом, Сара уже немолода, как и он. Как она может привлекать его настолько сильно?
Возможно, в ее привлекательности есть что-то загадочное. Она вела себя очень смело, но чувствовала себя иначе. Ее тело на кровати было напряжено, как натянутая якорная цепь. Гордый, независимый дух, который он всегда в ней видел, куда-то исчез, и его сменил страх.
Ему было неприятно видеть ее такой. Она ожидала жестокости. Закалилась, оделась в броню. Хуже того, она спряталась, ушла в себя. На его месте мог быть любой другой. Ей было все равно.
Гэвин вышел на улицу и полной грудью вдохнул ночной воздух.
Швейцар спросил, не нужно ли подать ему карету. Он покачал головой. Ему хотелось пройтись. От «Кларендона» до Менхейма меньше мили.
Идя по улице, он почти слышал насмешливый хохот Ровингтона. Уж он-то на его месте выиграл бы свое пари, по-доброму или нет.
Имя Ровингтона напомнило Бейнтону, что ему еще нужно уладить некоторые дела, связанные с дуэлью.
Поэтому, дойдя до Менхейма, он с радостным удивлением увидел у входа своего младшего брата Бена, сидящего на крыльце с бокалом любимого виски Гэвина.
Герцог передал пальто и шляпу ночному лакею.
— Ты, наверное, читаешь мысли, иначе откуда ты узнал, что мне нужно тебя видеть? — спросил он Бена.
— Ты пропустил голосование по пенсионному вопросу, брат, — ответил Бен.
Голосование. Как он мог забыть о голосовании? Но увидев, в каком состоянии была Сара, обнаружив, что погибли ее пьесы, он просто не мог ее оставить. Ему необходимо было побыть с ней, пока она не проснется, чтобы убедиться, что все в порядке.
Конечно, Тальберт настаивал, чтобы он ушел, но Гэвин отослал его обратно в Менхейм, пообещав, что приедет в Вестминстер к началу голосования. Эти голосования всегда занимали несколько часов. Они включали отсрочки, переговоры, совещания. Он действительно собирался туда ехать, но потом начал читать пьесу Сары и забыл обо всем.
— Я напрочь об этом забыл. — Он шагнул по направлению к главной приемной, где всегда стоял хороший запас его любимого виски.
— Ого, чудо из чудес, — сказал Бен, идя за ним. — Мой брат, оказывается, обыкновенный человек. Однако Ливерпуль будет ожидать более вразумительного ответа, чем «я забыл».
— Ты что-нибудь придумаешь. Как Элин? — Жена Бена ждала их первенца.
— Спит, — ответил Бен. — Она становится настоящей соней. Я еще хочу предупредить, что матушка очень на тебя обижена. Сегодня вечером она собиралась устроить твое знакомство с какой-то подходящей молодой девушкой.
Гэвин простонал. Выходя из номера в «Кларендоне», Тальберт напомнил ему и о том, что сегодня у него важный ужин.
— Утром я извинюсь и сделаю для молодой леди все, что подобает.
Вот незадача. Гэвин знал, что матушка вправе сделать ему хороший выговор. Он налил себе виски.
— И наконец, — продолжил Бен уже веселее, но таким тоном, который заставил Гэвина насторожиться, — о тебе болтают по всему Лондону. Сегодня я слышал твое имя и в коридорах Уайтхолла, и на улице, по дороге домой. Уверен, на любом званом обеде или чайной вечеринке ты — главная тема разговоров.
— Потому что я пропустил голосование?
— Нет, потому что у тебя появилась любовница.
Гэвин поставил бокал.
— И насколько я слышал, — продолжал Бен, — это не обычная женщина. Она — предмет вожделения всего мужского населения Лондона, включая Ровингтона. Это правда, что он тебя вызвал?
— Да. Я могу рассчитывать, что ты будешь моим секундантом?
— Почту за честь.
— Будь готов. Ровингтон жаждет крови. На кону его честное имя. Он поставил целое состояние на то, что уложит ее в постель, и если проиграет, то не сможет заплатить.
— Я об этом слышал. Скверное дело. Сегодня перед голосованием он очень много о тебе говорил. Заявил, что ты его предал.
— Я поставил его на место.
— А между тем поставившие против него уже требуют оплаты. Он сейчас в чертовски трудном положении. Кроме того, он намеренно дал мне понять, что премьер-министру придется очень долго ждать, пока он проведет билль о военных расходах через Палату общин.
— Подлец. Поругаться со мной — это одно, а задерживать поставки нашим генералам — совсем другое.
— Именно. Ливерпуля это не радует.
— Могу представить насколько.
— Он просил меня передать тебе сообщение.
— Какое? — спросил Гэвин, ожидая выговора из-за угроз Рова.
— Он просил меня сказать тебе, чтобы ты проделал дыру в этом человеке.
— Я это сделаю, — хмуро ответил Гэвин. — Сделаю.
Глава одиннадцатая
К своему удивлению, Сара сразу же крепко уснула и проспала до самого утра, несмотря на недавний дневной сон.
На этот раз у нее были сновидения. Ей снились мать и летние деньки, когда Сару отправляли в сад поиграть.
— Не входи в дом, пока я тебя не позову, — сказала ей во сне мать, и Сара поняла: она должна притвориться, будто ее нет, исчезнуть. Мужчины значили для матери больше, чем она.
— Оставь нас ненадолго, моя любимая девочка.
— Пойди пока поиграй с куклой, солнышко.
— Не мешай маме, когда она с другом.
— Не стучи в мою дверь…
Сару разбудил стук в дверь. Наверно, стучали уже довольно долго, потому что она услышала, как мужской голос — это был голос мистера Тальберта — нетерпеливо произнес:
— Миссис Петтиджон? Миссис Петтиджон!
Сара потянулась, моргнула и попыталась разыскать свою одежду. В окна гостиной светило яркое утреннее солнце. Сара лежала в постели обнаженная, укрывшись покрывалом.