— Хелен! Ты — совершенство.
— Я кто угодно, но только не совершенство. Это ты — бог…
— Какая у тебя кожа! О, дьявол, надо было побриться еще раз. Я боюсь поранить тебя, ты такая… такая! Как лепесток белой розы. Как цветок.
— Нет! Не уходи. Я умру, если ты уйдешь сейчас. Клайв…
И больше не было слов. Был только тихий стон, растущий где-то в груди, были жадные губы мужчины, ласкающие, кажется, все тело сразу, была одуряющая, душная и желанная тяжесть его тела, а еще — бешеное, непристойно-священное желание отдаваться снова и снова, дарить все без остатка и забирать все до капли, возноситься на вершину неведомой доселе страсти и бросаться безоглядно вниз, замирать в могучих руках слабой тростинкой и обращаться в яростное пламя, способное уничтожить весь мир…
И был яркий свет под веками, и полное безвременье, и тьма, убаюкивающая измученное, счастливое тело Хелен — нет, не Хелен, а Лилит, потому что прежде была Лилит, и только потом Ева, а еще потом уж — Хелен… А вот боли не было. Не было смущения, не было неумелой неловкости, потому что все произошло очень правильно, очень неторопливо, очень нежно и бережно, очень страстно и яростно, и теперь, лежа на широкой груди абсолютно спокойного и умиротворенного Клайва Финли, Хелен Стоун слушала, как бешено бьется, успокаиваясь, его сердце, и ощущала себя абсолютно, бесповоротно и безоглядно счастливой.
Его губы легко коснулись виска девушки, тихий хрипловатый шепот достиг самого края сознания:
— Почему ты изображала из себя опытную женщину, дурочка моя маленькая?
— Ну я… это же было частью игры, нет?
— Вообще-то достаточно посмотреть тебе в глаза, чтобы раскусить эту игру. Хелен?
— Ммм?
— Сколько у тебя было мужчин?
— Кроме тебя — ни одного.
— Вообще-то я понял, но все еще не могу поверить. Почему так случилось?
— Что именно?
— Почему в твоей жизни не было секса?
— Нет, не так. В моей жизни никогда не было удовольствия от секса. Я не понимала, что это такое и каким образом это может доставлять наслаждение. Вначале я решила, что это во мне самой чего-то не хватает, что я просто… фригидна — фу, мерзкое слово! Но потом какая-то часть меня очень захотела семью. Детей. Мужчину, с которым можно прожить всю жизнь и ни разу не пожалеть об этом.
Она уже почти не чувствовала, как Клайв легко поднимает ее на руки и несет в спальню, как укладывает в постель, как склоняется над ней и целует… Единственное, что она запомнила от этой ночи, так это то, что где-то посреди сна ей снова было необыкновенно хорошо…
Хелен Стоун, грешница и прелюбодейка, открыла один глаз и тут же его зажмурила. Нахальный солнечный зайчик только и ждал этого момента, чтобы кинуть ей в лицо целую россыпь золотых лучей… Девушка потянулась, перекатилась на живот и открыла глаза.
Она ошеломленно уставилась на свое потрясающее ложе. Ни малейшего понятия, как она здесь оказалась, у Хелен не было. Последнее, что она помнила, — шкура у камина и сильные руки Клайва, в которых она свернулась, словно довольная и сытая кошка.
Еще она помнила блаженство. Оно до сих пор переполняло ее кровь пузырьками золотого шампанского, дарило удивительную легкость всему телу.
Хелен повернулась, чтобы взглянуть на человека, подарившего ей это блаженство.
Он обнял ее так нежно, словно она была соткана из тумана и света звезд. Клайв слишком хорошо помнил выражение ужаса на этом красивом личике, когда он поцеловал ее в первый раз вчера вечером, у себя в гостиной. Он ни за что больше не хотел увидеть это выражение.
Он начал целовать ее осторожно, легко, едва касаясь губами ее трепещущего рта, нежных щек, длинных ресниц…
Он целовал ее, а внутри него метался перепуганный, неуверенный в себе мальчишка, отчаянно боящийся признаться самому себе в том, что…
…он любит ее. Любит и желает всей душой. С того самого момента, как увидел впервые. Клайв сдерживал себя, напрягая все силы душевные и телесные. Это не твоя ночь. Это ЕЕ ночь. Подари ей счастье. Подари ей наслаждение. Подари ей целый свет, ибо она должна, наконец, понять, что она — Королева, а не бухгалтер!
Они лежали и целовались. Нежно. Медленно. Осторожно. Боясь спугнуть что-то важное.
Они искали истину, не зная, как она выглядит.
А потом Хелен глухо вскрикнула и припала к его губам яростным и страшным поцелуем. Он хотел сдержать ее, но она уже подчинилась темной яростной силе, неодолимо затягивавшей ее в водоворот страсти. Хриплый стон вырвался из припухших алых губ.
— Клайв! Пожалуйста!
В глубине души он думал, что хотел все сделать не так, совсем иначе, медленно, нежно, осторожно, но было уже поздно, и ослепительная нагота самой прекрасной женщины Земли слепила ему глаза, и он тоже поддавался водовороту, слабел, не мог выплыть…
— Стоп!
Она окаменела, услышав его голос.
— Так не пойдет. Давай начнем еще раз. Если хочешь, можешь делать заметки в блокноте. Прежде всего, мы должны выяснить, что тебе нравится больше всего.
И он начал выяснять.
Клайв Финли не был развратником, но был искушен в любовных играх. Он знал, умел и любил доставлять женщине удовольствие. На этот раз дело осложнялось тем, что он был голоден. Страшно голоден. Он не мог владеть собой. Он слишком сильно хотел эту женщину.
А следовало быть сдержанным.
Он начал с пяток. В районе коленей Хелен была заинтригована. Потом удивлена. А потом…
Потом дыхание ее изменилось. Клайв почувствовал это. Ее тело ответило его рукам. Впервые. Не бешеной неконтролируемой страстью, а нарастающим возбуждением. Словно предчувствие шторма на гладкой бирюзе океана…
Что-то шло не так. Клайв почувствовал внезапный холодок, пробежавший по его спине.
Он был возбужден и нетерпелив с одной стороны, но с другой — растерян и странно бессилен. К счастью, невинная Хелен пока ничего не замечала. Он продолжал машинально ласкать ее безукоризненное тело, осторожно целуя, поглаживая, сжимая и отпуская, проводя кончиком языка, покусывая…
Но что-то шло не так.
Она вздрогнула, по всему телу пробежала дрожь предвкушения, и обычный мужчина отреагировал бы на это именно так, как и должен отреагировать обычный мужчина, но в голове Клайва все яростнее шипел ехидный голос совсем другого существа. Возможно, его вообще звали не Клайв. Возможно, его звали…
…Совесть!
Но реальный Клайв Финли больше не мог сдерживаться. Тело Хелен уже не просто откликалось, оно требовало близости, и ничто не могло больше остановить их стремительное падение в пучину темного водоворота…
Он со стоном вскинулся над ней, и Хелен затуманенным взглядом успела с ужасом и восторгом разглядеть его наготу, его мощь, его почти звериную чувственную силу, а потом не было уже совсем ничего, просто она с глухим рыданием раскрылась ему навстречу, словно цветок, распускающийся под лучами солнца, и это солнце опалило ее, обрушилось на нее тяжестью мужского тела, лишило дыхания, а потом — потом пришло блаженство…
Он обнял ее нежно-нежно, бережно, словно ребенка, и они вместе опустились в пуховую мягкость постели. Клайв слушал, как ее дыхание становится все медленнее, все спокойнее, а потом она снова заснула в его руках, доверчиво припав щекой к широкой груди.
Солнце затопило комнату золотым пламенем. Кровь закипала в жилах, и тело было легким, почти невесомым. Хелен откинула гриву спутанных волос за спину и смело взглянула в темные глаза своего босса.
Как просто все на свете устроено! Вот она, Хелен Стоун, лежит в постели мужчины, которого любит и хочет. Вот мужчина, который любит и хочет ее, лежит рядом. Если они оба хотят одного и того же, значит, все правильно, все так чертовски верно, и не может это быть иначе, потому что Бог на небе всегда знает лучше…
Благочестивая мысль оказалась последней относительно связной. Хелен не сделала, кажется, ни одного движения, не пошевелился и Клайв, но они почему-то оказались в объятиях друг друга.
И была буря, был смерч и ураган, только им двоим было не страшно, а лишь жарко и нетерпеливо, оглушительно и ненасытно, невероятно и единственно возможно. Его нагота снова ошеломила ее, а он рассматривал ее тело с жадностью и нежностью одновременно, ласкал и прикасался, целовал и гладил, обнимал ее, отпуская в тот же миг, словно боясь, что причинит ей боль… А она выгибалась в его руках, словно лук в руках опытного лучника, и все ее гибкое, изящное тело пело в объятиях мужчины точно скрипка. Он чувствовал эту музыку кожей, он таял и растворялся в этой музыке, откликался на нее кожей, дыханием, нежностью и страстью, сгорал и зажигал, умирал и воскресал, и не было вокруг них двоих никого и ничего, только первозданная тьма, залитая солнцем, да звенящая тишина птичьих трелей за окном, которого тоже не было, как не было ничего вообще, ибо они двое были всем сразу.
Миром и пылинками, небом и землей, водой и огнем, истиной, вспыхнувшей под стиснутыми веками, стоном на искусанных и смеющихся губах, шепотом, пролетевшим над океаном любви.
Твоя. Сейчас и навсегда.
Моя. Отныне и навеки.
Мужчина и женщина. Двое перед лицом солнца, неба и жизни.
6
С того самого дня началась ее другая жизнь. Хелен на удивление легко ее приняла, не успев толком ни ужаснуться, ни застесняться. У нее не было на это времени. Иначе, разумеется, Здравый Смысл, лучший друг девушек из провинции, подсказал бы ей, что она вступила в преступную и предосудительную связь со своим непосредственным начальником, создав этим себе и ему массу проблем…
У нее не было времени на размышления. В воскресенье вечером Клайв отвез ее домой, в почтовом ящике они обнаружили конверт с документами и ключами Хелен, разумеется, без денег, но это было уже совершенно неважно. Потом они еще некоторое время целовались на пороге ее квартиры, а потом Клайв уехал, а Хелен смогла только дойти до постели и рухнуть в нее.
В понедельник утром она проснулась бодрой и свежей, успела на работу вовремя и вела себя на рабочем месте абсолютно безукоризненно — то есть как самый занудный в мире бухгалтер. Развеселившийся Клайв пытался флиртовать с ней во время обеденного перерыва, но она и глазом не моргнула, преисполненная ре